Теперь будет проще.
К утру могила для Касуми была наконец готова. Даже лопатой рыть ее было нелегко. Инструмент был большим, тяжелым и громоздким. Он предназначен для взрослых, а мальчик был еще ребенком, маленьким и тощим. Но копать лопатой было проще, чем голыми руками.
Мальчик отставил лопату в сторону, выпрямил ноющую спину и вытер потные руки о штаны. Я действительно сделал это, подумал он с гордостью, обозревая свою работу. Яма была не очень глубокой, чуть выше колена. Но она была.
Теперь ему нужно положить тело в могилу. Взяв его за руки, он потащил. Тело не двинулось. Тогда мальчик понял, что это не так просто. Почему она такая обмякшая? Встревоженный, мальчик обошел вокруг тела. Попытался потянуть за ноги, это не сработало. Тело было слишком тяжелым.
А он устал. Присев между трупом и вырытой могилой, он подумал о том, что еще никогда не чувствовал себя настолько плохо, как в этот момент. Вся эта работа для нее… впустую… Ему хотелось плакать. Но была уверенность, что если он заплачет, то ничего больше не сможет сделать, и это все равно ничем не поможет ему.
Касуми сказала ему, что можно плакать. Но Касуми мертва.
Так что он не заплакал. Вместо этого он встал и снова и снова начал обходить тело своей второй матери… думая. Что, если… И он толкнул ее возле талии, так, словно бы катил тяжелое бревно. Тело сдвинулось. Оказалось почти легко скатить его в могилу.
Труп упал в яму с глухим стуком. Мальчик был почти доволен и посмотрел на лопату… но тело упало лицом вниз. Ему не хотелось, чтобы она лежала так. Это было неудобно. Нет, спать так было бы невозможно. Мальчик спрыгнул в яму и перевернул ее на спину. Поправил кимоно, убрал волосы с лица. После этого он решил, что теперь похоже, что она просто спит. Если бы не зияющая рана на шее и открытые глаза. Глядя на эти глаза, он чуть не сломался, потому что было невозможно представить, что она в порядке, что она просто спит, что она все еще с ним.
Глаза были пусты. Ее не было в них.
Он сглотнул, сделал глубокий болезненный вздох… и наконец переместился к ее голове и закрыл ее глаза. Потом начал бросать землю на тело. Так отец хоронил мать. А Касуми была…
Не думай. Ее там больше нет, это просто тело. Просто продолжай работать, продолжай двигаться. Не останавливайся, даже не думай об этом, потому что если остановишься… что вообще ты сможешь сделать?
Когда он закончил, солнце уже встало. Он устал, устал ужасно. Его желудок сердито рычал на него. Руки были покрыты волдырями. Он весь был изранен. Если бы он смог закрыть глаза, то просто провалился бы в сон.
Первые лучи солнца осветили поле, и капельки росы засияли в траве. А Сакура и Акане лежали там, в нескольких шагах от него и Касуми. Никакой мысли у него не возникло. Он не мог оставить их так.
Так что он начал рыть новую могилу рядом с Касуми.
Все болело: руки, ноги, живот свело от голода, в горле пересохло. И постоянная боль прямо позади глаз. Так что некоторое время он лежал, пытаясь осмыслить происходящее и открыть глаза. Это был всего лишь сон… Он ощущал себя так, независимо от причины. Пусть это будет только сон. Пожалуйста.
Но стоило только открыть глаза, чтобы понять, что это безнадежно. Три новых могилы были прямо перед ним, возвращая его в суровую реальность. Взгляд на солнце дал понять, что уже полдень. Он никогда так поздно не просыпался. Раньше это взбодрило бы его. Теперь нет.
Он не знал, как двигаться. Что ему делать? Он не знал. Всего этого слишком много для него.
Но он хотел пить и был голоден. Надо что-то с этим делать. Потребовалось некоторое время, чтобы подняться, пошатываясь, и встать, но он понял, что может ходить, и этого было достаточно. Днем переход по полю был не так страшен. Ну, он мог бы держаться подальше от трупов и мух, ползающих по ним, но это не слишком помогало не видеть их.
Поиски в продуктовой повозке увенчались обретением кувшина с водой. А также овощей, сушеной рыбы и мешков с рисом. И там никого не было. Он чувствовал себя виноватым, но… если никто не видел, то все в порядке? Действительно не было никого, кроме него. Так что после некоторого размышления он обосновался в повозке, чтобы поесть и попить. Он не имел ни малейшего представления о том, как развести огонь, чтобы сварить рис, так что лучше оставить его. Он не особо любил овощи, но после того, как откусил несколько кусков сушеной рыбы…
Пока он ел, все, что он мог делать, это просто сидеть и смотреть перед собой. Поле по-прежнему было усеяно мертвыми телами, частями или целыми. Кровь окрасила траву в некрасивый ржавый коричневый цвет. Вороны уже слетались на труп бандита, лежащий в стороне.
Ему стало плохо. Или может, это ветер принес ему слабый отголосок ужасного трупного запаха.
Большую часть умерших людей он не знал. Ему не нравились те, кого он знал, как, например, страшный человек Хидео. Но это больше не были люди, они просто мертвецы. И было плохо оставлять мертвых лежать так просто, на съедение диким зверям.
Так что он принес лопату и снова начал копать.
Хико Сейджуро был странствующим мечником. Ну, в том смысле, что он был мастером меча, не имел определенного места жительства, не принадлежал ни к одной фракции и не имел ни малейшего желания приковывать себя к какой-либо. Вместо этого он шел туда, куда хотел и пытался помочь людям своим мечом. Было нетрудно найти применение своему мастерству – в последнее время в связи с упадком экономики и повышением налогов для низших классов количество бандитов, шастающих по лесам, возросло от случайных стычек до постоянной неприятности.
Разбойники не имели иных средств к существованию, кроме разбоя. И крестьяне, и путешествующие торговцы уже достаточно настрадались. Так что, поскольку его мастер учил Хико использовать меч во благо простых людей, он начал свою работу.
Не имело значения, скольких он убил – как паразиты, они продолжали прибывать и наводнять обочины. И так до бесконечности. В особо угрюмые ночи это начинало казаться бессмысленным, словно единственная цель в его жизни – давить клопов.
Но кто-то же должен был это делать, и у Хико не было причин отказываться.
Однажды ночью он убил группу бандитов, вырезавших торговый караван. Эти были по крайней мере, были достаточно умны, чтобы не оставлять свидетелей, подумал Хико бесстрастно. Обычно преступники держали женщин для себя столько, сколько те выдерживали, никогда не раздумывая над тем, что могло бы случиться, если кто-нибудь сбежит или потеряется, и, как результат, место лагеря и засады будут выслежены. Для жалких кучек всякого сброда, вроде этих, вероятность успешного нападения в том, чтобы устроить засаду на слабозащищенные караваны, выбирающие слабо посещаемые маршруты от безысходности, надеясь избежать более крупных и профессиональных групп бандитов на основных. Так что, все это имело смысл – безжалостный, но эффективный.
Не то чтобы Хико беспокоился об этом. Он просто уничтожал нечисть везде, куда бы ни пришел.
Хотя на этот раз краткий укол сожаления промелькнул у него, когда он понял, что прибыл слишком поздно. Это было совершенно очевидно даже на первый беглый взгляд – обоз был брошен, большинство торговцев и служащих им девушек были вырезаны на поле. Несколько воплей и криков были слышны, но быстро затихли. Под ногами он увидел особенно красивое лицо, рассеченное на две части. Всего несколько минут раньше, и я мог бы спасти тебя… Ее пухлые губы исказила гримаса ужаса, ее рассеченное тело было одето в дешевое кимоно, одно из тех, которое ни одна уважающая себя дама не наденет, но слишком тонкое для крестьянки. Идеально для девушки, проданной в квартал красных фонарей.
Возможно, его опоздание к лучшему – не стоит жить, как шлюха. Необходимость спешить оставила Хико, и он зарезал следующего преступника в своем обычном темпе.
Однако… на краю поля все еще продолжалась небольшая потасовка. Бандит резал группу кричащих девушек, молящих о пощаде, слишком напуганных, чтобы даже сбежать. Или… Нет, девушки кого-то защищали.
Заинтригованный, Хико пошел к ним. Там был ребенок, так во всяком случае показалось. Вероятно, это семья, проданная скопом после того, как отец умер. В отсутствие человека, кормящего семью, они, вероятно, остались без крова.
Бандит увидел его, заорал и потребовал его имя. Это был правильный этикет воина, обычный для самураев. Хотя у этого человека… больше не было хозяина. Ронин, отметил про себя Хико, обученный владению лезвием, но оставшийся без другой цели в жизни, кроме как бесчинствовать. Сказать свое имя врагу это знак уважения. У Хико этого не было, не к этой паршивой собаке, но это был единственный правильный ответ. Поэтому он спокойно сказал:
– Ты умрешь сейчас, так что тебе незачем знать мое имя.
Скривившиеся губы и сощуренные глаза дали понять Хико, что пес понял его слова как смертельное оскорбление, которое не может остаться без ответа. Ронин оскалился и бросился вперед.
Три простых взмаха мелькнули в мгновение ока. Бандит, вероятно, даже не видел первый, судя по тому, что даже не попытался изменить позицию, чтобы его парировать, и упал, разрубленный на семь аккуратных кусков. Края разрезанной плоти были гладкими, разрывов не было. А ведь он едва использовал свою истинную силу – это было слишком легко.
Но опять же, после смерти мастера, все стычки на мечах были слишком легкими.
Просто, как раздавить червяка.
Хммм. Ребенок был еще жив. Маленький, вероятно, иностранец, отметил Хико, подняв брови. Это было не так заметно в темноте, но глаза и волосы… были слишком светлыми, слишком бледными. Ему захотелось сделать жест защиты против зла. Не похож на настоящего японца.
Ребенок замер до такой степени, что просто смотрел на него. Ни на что не реагировал – как сломанная игрушка. Ожидая, когда произойдет крушение. Стать свидетелем таких событий, увидеть, как твоя семья умирает на твоих глазах – это кого угодно сведет с ума. Большинство взрослых свихнулись бы от горечи и отвращения. Что станет с ребенком?
Было бы лучше убить ребенка прямо сейчас. Спасти его от остальной боли. Без семьи, без поддержки, его просто снова продадут в квартал красных фонарей. Такой жизнью не стоит жить. Просто взмах руки, слишком быстрый, чтобы ребенок его увидел или почувствовал.
Ужасная мысль оставила привкус горечи на языке.
Зимняя Луна* видела слишком много крови в эту ночь. Приняв решение, он очистил меч и вложил его в ножны.
– Полагаю, сама судьба привела меня сюда сегодня, – заметил он. – Ты отомщен. Злоба на этих людей не вернет тебе твоих близких. – Не было ничего, что он мог бы сделать для ребенка, кроме как поделиться этой крупицей мудрости.
Единственное, что он понял слишком поздно – чувствуя взмах меча и запах крови, заползающий в его ноздри, когда…
Он продолжал говорить о мести и выживании. Он не был уверен, кому это говорил – ребенку или самому себе. Малыш, похоже, не понимал, что он говорит. Определенно иностранец. Вероятно, не может говорить прямо сейчас, отметил он и попытался подавить всплеск раздражения.
Неважно, решил Хико после краткой паузы. Он чувствовал, как надо говорить, и на этот раз для его мудрости была подходящая аудитория. Так что он поделился ею. И ушел.
Все еще была ночь, но прежде, чем набрести на бойню, Хико намеревался пройти через залитые лунным светом леса, избегая людей и навязчивых снов. Так что все в порядке. Он мог придерживаться своего плана и дальше, оставив позади это небольшое препятствие.
Наблюдение полной луны, украсившей сегодня небосвод, было бальзамом на душу. Эта красота успокаивала – и позволяла забыть воспоминания. Созерцание красивых вещей позволяло ему верить, что есть причина жить и какая-то другая цель, кроме выполнения своего долга. Философия и наследие, которое он был обязан взвалить на свои плечи, не приносили ему успокоения.
Так что он путешествовал и позволял уму отдыхать. Это облегчало боль в сердце и терзающие сны, которые его сознание придумывало для него.
На следующий день он достиг деревни, типичного крошечного сельского населенного пункта, основанного на обочине торгового тракта. Пустые дома, несколько старых, болезненно тощих крестьян и пара лавок в центре. Типичный вид в эти дни, но там можно было пополнить запасы. Ему нужно будет еще немного риса… может, сушеного мяса и… да. Его кувшин саке был почти пуст – ему, безусловно, нужно больше алкоголя.
Он довольно быстро нашел продавцов продуктов и по привычке заплатил полную цену.
Общим обычаем было поторговаться, но он до сих пор не привык к этому, или просто не заботился о деньгах. Деньги всегда водились у него в избытке, а теперь, когда он был странником, их необходимо было беречь, насколько возможно. Но торговаться было… мелко. Только бедняки делали это. Хммм.
Однако деревня оказалась большим разочарованием в одном ключевом вопросе – у них не было производителя хорошего саке. Все его расспросы дали ему только имя деревенского старосты, который варил собственную продукцию. Тон голоса человека, расстававшегося с этой информацией, говорил о достаточном качестве. Но Хико был не совсем уверен, что хочет пробовать местный продукт.
Так что он отступился.
Что ему еще нужно? Ничего.
Но возникло ощущение, вспышка понимания, что было что-то, что ему нужно было сделать. Покалывание было вне досягаемости, почти осязаемым – что бы это могло быть? Затем это чувство ушло так же быстро, как и пришло.
Вероятно, ничего важного.
С этим Хико позволил его неустающим ногам нести его обратно к дороге.
У него ушла почти неделя, чтобы достичь места назначения – храма. Не то чтобы он был особо религиозным человеком, но прошло уже три года со дня смерти его мастера, и была определенная пристойность в уплате ежегодной дани уважения старому ублюдку. Пусть почивает в мире и мучает какого-нибудь другого бедолагу в загробной жизни. Между ними не было особой потерянной любви, особенно после того, как он узнал о предательстве старого ублюдка, но даже после всего, что между ними было – старик был единственным человеком, которого Хико действительно уважал.
Как ученик должен уважать своего наставника.
Он не слишком хорошо выказывал это. Хммм. Хико не мог не улыбнуться воспоминаниям. Каким печальным и заносчивым ребенком я был тогда…
После того, как он произнес свои слова урне с прахом, ему потребовалось некоторое время, чтобы найти монаха. Настало время позаботиться о предметах первой необходимости. В этом конкретном храме жили монахи, весьма искусные в винокурении, и они могли убедить кого угодно купить их продукт по хорошей цене.
Наполнив кувшин, правильно и надлежащим образом выполнив обязанность по отношению к покойному мастеру, Хико был волен делать все, что пожелает, целый год.
Никаких особых планов у него не было, так что он позволил ногам нести его куда глаза глядят.
Дни проходили за днями, прежде чем мальчик похоронил всех умерших. Но в продуктовой повозке была вода и еда, и идти ему было некуда. Это означало, что он мог спать рядом с Касуми, Акане и Сакурой. Он также мог использовать все их одеяла, чтобы устроить свою постель.
Так он и управлялся.
Он предпочел бы, чтобы мама Касуми и почти старшие сестры остались в живых, но научился справляться с этим. Его мир ограничивался теперь этим полем и обозом повозок вдоль дороги. У него была цель и упрямая устремленность в ее достижении. Так что все его существование сводилось ко сну, еде, питью и рытью могил.
Когда он закончил, поле было заполнено рыхлыми холмиками перекопанной земли. Аккуратные ряды могил вызывали ощущение завершенности. И теперь, когда все были похоронены, больше так дурно не воняло. Но что ему делать дальше? Никто не хотел брать его, ему некуда было податься, у него не было дома, в который можно вернуться.
Дыхание перехватило. Нет, нет… не думай.
Он так устал и одинок… Лучше не думать, потому что если задумаешься об этом… это слишком, он не мог, не мог… что-то другое, думай о чем-то другом…