— А знаешь, — на колено вдруг легла когтистая ладонь, измазанная копотью. — Я согласен.
Джон невольно вздрогнул от неожиданности и отряхнул со штанины сажу вместе с испачканной рукой.
— Ты же сказал, что это сложно.
— Ты не представляешь насколько это сложно, Джонни. Оживить мёртвого, это тебе не в душевой подрочить. Придётся поработать не только рукой. Но если ты согласишься на дополнительные условия, то я, так и быть, сверну ради тебя горы, детка.
— А это не уловка?
— Ну что ты! — Джим совсем обнаглел и залез Джону на колени, задрав белые драпировки до пояса. — Я абсолютно честен с тобой. Я тебе больше скажу — я ещё никогда не был так честен ни с кем из своих клиентов. Ты прямо особенный. Ничего не могу с собой поделать, хочется сделать тебе хорошо, прекратить твои мучения, доставить удовольствие…
Джон попытался столкнуть суккуба с колен, но тот крепко оплёл его руками и ногами.
— Я выполню твоё желание, но и ставки повышаются, — зашептал он на ухо доктора хрипло и страшно. — Ты готов принять последствия своего необдуманного вывода? Ты можешь пожалеть, дружок…
— Да, — твёрдо ответил Джон, больше не сомневаясь.
— Да-а?
Джим попытался сунуть руку Джона себе под одежду, но не преуспел. Суккуб принялся сам наглаживать свои причиндалы, громко и неприлично постанывая. К чему всё это было, Джон понимал плохо. Он дал согласие, но не собирался трахаться в церкви.
— Что ты делаешь? — прошипел Джон.
— О, Джонни, стены храма так возбуждают. Ничего не могу с собой поделать. Нужно скрепить нашу сделку. Не вертись.
Джим жёстко обхватил лицо Джона ладонями и впился поцелуем. Раздвоенный длинный язык, извиваясь как щупальце, проник в рот, оплетая язык Джона, лишая последней воли.
— Иисусе! Что вы делаете?! — раздался за спиной возмущённый окрик.
Мориарти неохотно разорвал поцелуй, но вместо того, чтобы воспитанно отпрянуть, наоборот ещё теснее прижался к Джону и жарко зашептал на ухо.
— Встретимся у тебя на квартире. Завтра вечером. Не забудь, папочка.
— Сейчас же прекратите, богохульники! — закричал пастор в пяти шагах от доктора. — Содоми…
Слова вдруг застряли в горле священника, и он в ужасе отшатнулся. Вместо ангела-стриптизёра с колен Джона спрыгнула девчушка с копной белокурых кудряшек на голове, одетая в синее платьице учениц какого-нибудь пансиона для девочек. Когда он успел сменить облик?
— Ты! — лицо пастора ужасно покраснело. — Но это невозможно!
— Я так скучала по вам, падре…
Что было дальше, Джон не знал, потому что почти бегом нёсся вон из церкви.
========== Гнев ==========
Утром на кухне всё напоминало о проклятом суккубе и предстоящей ночи, волновало до нервных окончаний, как будто Джон был сраным девственником. Хотя, если дело касалось суккуба, который был развратником из развратников, наверное, так оно и было. Думать об этом не хотелось. Джон залил кофейные гранулы кипятком и, помешивая ложечкой, всё равно продолжал думать о предстоящей ночи.
Странно, но он совершенно не испытывал раскаяния или сомнений из-за своего выбора. Некоторый мандраж, но никаких сомнений. Он всё сделал правильно, ведь так? И будь на его месте Шерлок, то наверняка смог бы найти лазейку, а если и нет, то сделал бы для своего друга то же самое. Да, всё верно.
Кофе уже давно растворился, но звон чайной ложки о стекло напоминал тот самый ритм и перезвон украшений на поясе языческого танцовщика. На секунду Джон прикрыл глаза и снова окунулся в то душное видение. Движения гибкого тела, молочно-белая кожа, блестящая от пота и пронизывающий до самого копчика взгляд чёрных, как пропасть глаз. На этот раз узнавание не помогло вынырнуть из сладкого воспоминания. Собственное сердце стучало в унисон с гипнотическим ритмом. Стало жарко, по спине пробежала холодная струйка пота. Джон невольно вздрогнул и вернулся в реальность своей крохотной холодной кухни.
За окном клубился серый туман. Восемь утра. Как назло сегодня ему не нужно было идти на работу, но и просто идти куда-то не хотелось. Как будто, если он выйдет на улицу, пространство его проглотит. Нелепый и чужой страх, но избавиться от него почему-то не приходило в голову. До вечера нужно было существовать ещё двенадцать часов, целая вечность, в которой он был готов уже сейчас вжаться всем телом в сжигающие объятия похотливого демона, и танцевать с ним, тенью повторяя ритм древнего, как мир танца. Проклятый суккуб был прав. Тысячу раз прав.
В это проклятое утро меньше всего на свете Джон мог думать о спасении Шерлока, о какой-то вымученной жертве, которую представлял как нечто великое и искупительное, прикрываясь ею, как дырявым щитом. Где ты, Шерлок? Встань передо мной на колени и приспусти мне штаны. Поработай ртом, как ты это умеешь.
Джон истерично рассмеялся, облизывая пересохшие губы, запустил руку под резинку пижамных брюк, представляя то непривычно растянутые на стволе губы Шерлока, то пронизывающие до самого нутра тёмные глаза Джима Мориарти, которые, то приближались невозможно близко, то отдалялись на самую грань. О, как это было бы прекрасно, как правильно, ощутить, как гибкий нечеловечески длинный язык демона обвивает сначала головку, а потом двигается по стволу вместе с умелым ртом. Джон заскулил, жалко, надрывно и лихорадочно задвигал рукой. Крохотное зёрнышко уже проросло в нём, пустило корни, оплело его мысли и чувства, расцвело страстным желанием и было готово дать свои скверные плоды.
Несмотря на полную готовность Джона расплатиться по счетам, Джим Мориарти, в каком бы из кругов ада он сейчас ни прохлаждался, наверняка знал, как сгорает от похоти его клиент, но даже не думал являться к нему.
Джон залпом выпил горькое холодное пойло, в которое превратился его кофе, и снова пошёл в душ. Всё-таки Джим Мориарти был той ещё сволочью.
***
Джон Уотсон лежал в своей постели в насквозь промокшей от пота футболке и почти не моргая смотрел в потолок, отстраненно следил, как движется по нему квадратик света, уходящего на закат солнца. Если бы на потолке были трещинки, они бы стали для Джона делениями циферблата. Он мог бы точнее сказать, сколько осталось до того самого мгновения. До миллисекунды.
Квадратик света добрался уже до самого угла и точно марганцовкой окрасился в розоватые цвета, насыщаясь всё больше. Скоро солнце сядет. Осталось совсем чуть-чуть. Джон протёр заслезившиеся глаза и крепко зажмурился. Этот день высосал из него все силы, но едва ли смог избавить его мысли от образа суккуба.
Он желал его до исступления, до последнего шага с крыши.
В черноте под веками вспыхивали красные пятна, когда совсем рядом матрас ощутимо прогнулся под тяжестью тела. Чья-то ласковая, такая щедрая рука зарылась пальцами в волосы на его виске, чтобы притянуть ближе. Чьи-то губы обожгли дыханием шею и влажно зашептали:
— Как тебя вымотало, милый. Может, передумаешь? Исполнение твоего желания потребует много сил. Чудовищно много. Возможно, что у тебя и нет столько…
Тёплая ладонь скользнула по шее, прошлась по груди и обхватила через ткань напряжённый, прижатый к животу член. От одного этого прикосновения под веками пробежала красная волна удовольствия.
— Мне нужно знать точно. Скажи мне, что не передумал, что хочешь…
— Я хочу тебя.
— Это почти признание в любви, дружок. Знаешь?
Джон не знал. Он хотел спросить, чем так горьковато-сладко пахнет от суккуба? Что это? Тропические цветы, индийские пряности или сама его кожа? Откуда снова доносилась эта музыка, от которой сердце и дыхание, как по волшебству меняли свой ритм и всё в теле подстраивалось под эти проклятые звуки. Или это только в его голове? Это было так не здорОво. Уж Джон мог это точно сказать, но как это было неважно сейчас. Слова только дразнили, стали казаться незначительными и ненужными. Ведь ещё минуту назад, когда он совсем один измученный лежал в своей постели, то думал, что не сможет шевельнуть и пальцем, но с появлением суккуба, энергия снова разливалась по телу и требовала действий.
Джон с рыком перекатился, навалившись на суккуба, прижался всем телом и впился в приоткрытые губы. Хватило пары движений, трения членов в тесной ловушке животов, чтобы почти тут же и кончить.
— Какой ты быстрый, — оскалился Джим. — Может быть, зайдёшь с чёрного хода? — насмехаясь подмигнул он и шире раздвинул ноги.
Джон не обиделся. Стояк никуда не девался и снова требовал разрядки. Приглашения не требовалось.
Он сглотнул вязкую слюну и посмотрел на своего любовника, будто видел его впервые. Джима Мориарти полностью обнажённым он действительно видел только сейчас и он совсем не представлялся потусторонним существом. Он казался самым обычным, возможно Джимом из IT, возможно, преступником-консультантом. Высокий лоб, вычурная форма бровей, если подумать, невыразительные тонкие губы, пока не изгибались в похотливой улыбке и по ним не пробегал тёмно-розовый язык, делая их блестящими и такими притягательными. И тело его выглядело вполне по-человечески, никаких рогов или звериных глаз, бледная кожа, по-птичьи тонкие ключицы, волоски и родинки, тёмные пятнышки сосков на мерно вздымающейся груди. Если бы не исходившая от него густая аура похоти, никто бы не заподозрил в Джиме Мориарти настоящего демона. Только не человечески гибкий язык, так отточено, верно ласкавший его собственный во время поцелуя, да острые коготки, что щекотно пробежали по плечам и спине, срывая, несомненно, лишнюю одежду, могли подсказать Джону, кого он так страстно обнимает и целует в засос, взахлёб, точно голодный. Тело самого суккуба под пальцами ощущалось бархатисто тёплым, а в районе мягкого живота — горячим, как печка, будто в нём сосредоточилось крохотное адское пекло.
Не глядя, Джон поднырнул рукой под мошонку любовника, чтобы подготовить и немного растянуть. Да, как будто в постели с ним лежал обычный живой человек, которому могло быть больно от грубого проникновения, а не демоническая тварь, живущая плотскими утехами. Только Джим не старался поддерживать эту иллюзию.
— Может быть, ты ещё и презерватив наденешь? — поддразнил суккуб. Ему не требовалось подготовки, он уже был предусмотрительно растянут. — Давай, Джонни, мне так пусто и одиноко. Давай, — застонал он, хныча и почти умоляя, что прозвучало неожиданно трогательно и именно так, как хотелось услышать. — Выеби меня как следует. Кончи в меня. Пожалуйста…
Джим Мориарти сказал — «Пожалуйста».
Джон размеренно двигался, снова теряясь в этой зыбкой реальности. Джим под ним заметался на месте, будто из него изгоняли бесов. Но он сам и был одним из них. И если бы Джон так всецело не отдался своему возбуждению, всхлипы, сменяющиеся сатанинским смехом, привели бы его в ужас.
Да. Демон ликовал и праздновал победу. Теперь до самого рассвета он мог вертеть своим призом, как послушной куклой. Уже сейчас он прижимал и отталкивал, бесстыдно лапал, целовал и поглаживал ягодицы и не только руками. Сильные гибкие ноги обняли бёдра, игриво шлёпнули пятками по заду, принуждая ускорить ритм.
Как было приятно подчиняться этим безмолвным командам. Внутри Джим оказался, тесным, горячим и шёлковым. Всего тела Джона касались сокрытые части тела суккуба. Чешуйчатый хвост так уместно расположился во впадине между ягодиц его любовника и протянулся вдоль позвоночника, щекоча гибким кончиком затылок. Огромные кожистые крылья обнимали его своими бархатистыми перепонками, позволяя откинуться на них плечами и затылком. И пурпурная, похожая на сигаретный дым и индийские краски аура, которая делала его таким чувствительным и восприимчивым на каждое прикосновение, таким послушным, окутывала Джона всё сильнее, проникая в уши, ноздри и стонущий рот. И снова кончил, но даже не почувствовал насыщения удовольствием. Эти оргазмы не приносили облегчения, той яркой вспышки, которая будто стирала тебя старого и дарила нового, лёгкого, как пёрышко и свободного от напряжения и тяжкого груза.
Танец продолжался, сменяя положения и позы. Джим перекатился на четвереньки и как течная сука отклячил зад, демонстрируя розовую бесстыдно раскрытую дырку.
Джон снова исступлённо двигал бёдрами навстречу, его позвоночник изгибался под змеиную мелодию дудочника, и если бы на нём был пояс того танцовщика, то монеты звенели бы чистым золотом от каждого толчка. Ещё одна разрядка едва ли принесла хрупкое удовлетворение, но даже жалобно подумать об усталости у Джона не возникло мысли.
На этот раз Джон отстранился только затем, чтобы любовник снова лёг на спину, широко раздвинув и согнув ноги так, что упёрся тёплыми пятками Джону в грудь. Подчиняясь этому движению, Джон, откинулся чуть назад, опираясь спиной на невидимые крылья, чтобы полюбоваться на своего демона, в чьи объятия он раз за разом падал. Видеть, как искажается от стонов чужой рот, как подрагивают чужие веки и ноздри, в надежде, что сможет разделить хотя бы чужое удовольствие.
Джим Мориарти больше не смеялся, даже те бутафорские слёзы уже давно высохли на его щеках. Его голова ритмично и почему-то безжизненно покачивалась. Масляно-чёрные глаза лениво смотрели на Джона из-под тяжелых полуприкрытых век. Джон наклонился, складывая Джима пополам, и прижал его руки к матрасу над головой.
Джим Мориарти и не подумал вырываться из ловушки. Джим ухмылялся. Пьяно, будто был под кайфом, будто был совсем не здесь и ему было совершенно плевать, кто его трахает. Джон приблизился и самым кончиком языка провёл меж дёрнувшихся век. Это была не ласка, он хотел слизать, распробовать эту черноту на вкус, убедиться, что Джим видит его. Но это не помогло стереть наваждение. Возможно, что проблема была совсем не в глазах Джима Мориарти.
— Щекотно.
Кончик невидимого хвоста уже давно не ласкал затылок. Горло Джона сдавила невидимая удавка. Фиолетовое марево сгустилось, плотно окутав голову. На секунду Джону, той части, что когда-то была доктором, на синевато-бледных сгибах локтей его любовника привиделись воспалённые красные пятна. Следы от множества игл. Было более, чем нелепо, думать, что суккубу может понадобиться наркотик, чтобы усилить своё удовольствие, но сейчас Джон был с человеком. Он видел человека. Может, это были отсветы заката, и никаких следов от инъекций там не было, но вместе с огромными, затопившими радужку чернильными зрачками эффект становился полным, они что-то поднимали из глубины восприятия. Что-то злобное и раздражённое.
Всё так же, не останавливаясь и не сбиваясь с ритма, Джон наотмашь ударил это одурманенное видением лицо так, что голову мотнуло в бок. Джим медленно повернул голову. Его глаза всё так же лениво смотрели на Джона, только губы растянулись в змеиной улыбке. Рука горела от желания проделать это снова.
— И ты ещё спрашиваешь, почему я оставил это тело? — ласково, будто ребёнку, заговорил Джим. — Ну же, Джонни. Я знаю, ты способен на большее. Ты полон сюрпризов. Покажи мне, как ты любишь распускать ручонки. Тебе ведь не хватало этого с ним. Особенно, когда случались плохие дни. Ты был так не смел в ваш первый раз…
Суккуб замолчал, настигнутый новым ударом. Из лопнувшей губы брызнуло на подушку. Второй удар ссадил нежную кожу на скуле, почти как тогда, в первый раз. Джим заливисто смеялся, и отчего-то не торопился сглаживать эти ранения чёрной тягучей дрянью, из которой ещё недавно восстанавливался, как иные твари восставали из пепла. Это было для Джона. Этого было мало. Джон вдруг отчётливо понял, что суккуб прав. Гнев слишком легко овладевал им. Со всеми своими прошлыми подружками он бы не посмел распускать руки, какими бы равнодушными они ни казались в определённый момент, но это всегда было в нём. И сейчас оно наслаждалось отрывистыми сильными ударами ничуть не меньше, чем толчками бёдер навстречу горячей заднице демона.
Из перебитого носа кровь текла по щекам и капала на подушку. Джим улыбался разбитыми губами, размазывая тёмно-красные разводы по подбородку. Костяшки на кулаках снова ныли, но даже эта боль казалась правильной и приятной. Мориарти протягивал к нему руки, будто его лицо было украшено поцелуями, а не следами побоев. Притянул близко-близко, зашептав в самые губы: