-- Сядь, товарищ Жанна! Сядь! -- приказал ей Олег Кристаллов.
-- Я могу высказаться? -- спросил военинструктор.
-- Да ты кто, чтобы тут высказываться?! Подумаешь! Нашёлся! Ты...
-- Слово предоставляется товарищу Керну! -- крикнул Кристаллов. Все примолкли.
Керн медленно повернулся к собравшимся.
-- Меня прислал городской рабочий комитет, -- сказал он, чётко печатая слова, -- чтобы помочь вам, администрации трудовой коммуны, обеспечить безопасность и навести порядок. В моих приказах не было ни слова о терроре, насилии, репрессиях. Однако, уверяю вас, если это понадобится -- я готов на самые экстремальные меры. Однако, товарищи, я неприятно поражён. Столько пафоса, оскорблений и барских, чистоплюйских замашек! Кто дал вам право оскорблять меня, обсуждать мою личность, мои способности и намерения в таком хамском ключе?! Что, собственно, вы сами из себя представляете? Вас тут около пятидесяти человек, и вы не можете навести порядок в рассчитанной на тысячу двести жителей трудкоммуне? И после этого вы берётесь так относиться к человеку, который приехал вытаскивать вас из вашей ямы? Естественно, при таком отношении я хочу уехать! Но я не уеду.
Он повернулся к Олегу Кристаллову, сжимавшему стакан с водой в белых от напряжения пальцах.
-- Я сюда приехал не на курорт, -- объяснил он. -- Меня прислал рабочий комитет, прислал делать работу. И я буду её делать. Но я -- не грязная лопата, которой можно выгрести дрянь из отхожего места, а потом сжечь её на костре, чтобы избавиться от дурного запаха. Я -- не только исполнитель, я -- представитель власти. Рабочий комитет прислал меня к вам, а это значит, что я здесь представляю рабочий комитет. Я -- власть, я -- контроль!
-- Я внушаю любовь добрым и ужас злым, -- вставила Наталья Крестьянка.
-- Совершенно верно, -- кивнул Керн. -- Внушать это просто необходимо. Так вот, вам придётся не только использовать меня как сотрудника, но и считаться со мной как с представителем власти. Народной власти.
-- А полномочий от московского правительства у вас, случаем, нет?! -- издевательски выкрикнул кто-то.
-- Нет, как и у вас, -- парировал Керн. -- В этом смысле мы с вами в равном положении.
В кабинете прокатился смешок.
-- Он, видимо, не в курсе, -- глухо проговорила мужеподобная женщина. -- Мы не в равном положении. Олег, может, ты объяснишь ему?
-- А что я ему объясню?! -- возразил Кристаллов. -- Он всё правильно говорит. Он приехал сюда работать, а не изображать мальчика для битья.
-- Но он -- случайный человек, -- ответила товарищ Жанна. -- Мы о нём ничего не знаем. Раз -- и вычеркнули его. А мы -- нуклеус, мы -- носители идеи. У нас есть школа, у нас есть опыт, у нас есть долгая взаимная притирка, экзамены, привычка к сосуществованию в особой социальной атмосфере. И ещё кое-что есть, о чём лучше не распространяться.
-- Гостиоры, что ли? -- удивлённым тоном спросил Керн.
Собравшиеся хором охнули.
-- Откуда вы знаете о гостиорах? -- свирепым голосом спросила товарищ Жанна.
-- Я обязан многое знать по должности, -- ответил военинструктор. -- Было бы странно, если бы я не знал таких вещей!
-- Но вы сами-то, надеюсь, не гостиор?!
-- О таких вещах я не стал бы распространяться в публичном собрании, -- брезгливо проговорил Керн.
-- Он не гостиор, -- подала голос Тамара Фёдоровна, -- он не отмечен тайными знаками и не знает их. Но я начинаю доверять этому человеку.
-- Вы же видите -- это не наш товарищ! -- сказала женщина с мужеподобным лицом.
-- И это хорошо, товарищ Жанна, -- вновь вмешался Олег Кристаллов. -- Ведь наши товарищи не смогли выполнять те элементарно необходимые действия, которых требует безопасность трудовой коммуны. Подумаешь, понаклали вокруг концертины! И я хочу отметить ещё раз, что в отношении товарища Керна большинство собравшихся с самого начала взяло неправильный тон.
-- Мы вместе уже почти три года, -- сказал худощавый товарищ Марат. -- Мы с таким трудом достигли единства. Нашему организму никто не нужен со стороны.
-- Мы же не возражаем против Сашиного присутствия, -- добавила Тамара Фёдоровна. -- Пусть Саша работает у нас, пусть учится быть как мы, становится хорошим товарищем. Но зачем же так демонстративно вводить его в коллектив?! Коллектив -- это прежде всего наше коллективное завоевание!
-- А он в наш коллектив и сам войти теперь не захочет! -- воскликнула вдруг Наталья Крестьянка. -- Мы ему не понравились. Он и так будет нас дичиться, вы посмотрите только на его глаза!
-- Я не хочу, чтобы он дичился, -- твёрдо сказал Кристаллов. -- Я хочу, чтобы он усвоил наши цели, наши нормы и нашу светлую идею Красной Зоны. Вот чего я хочу от вас и от товарища Керна!
-- Тогда его надо как следует научить, -- сказала Тамара Фёдоровна.
-- А это я не возражаю. Учите сколько влезет. Вы ведь готовы учиться, верно, товарищ Керн?!
Керн кивнул.
-- А раз так, -- сказал Кристаллов, -- то вношу на рассмотрение вопрос: принять товарища Керна в полноправные члены нашей администрации! Голосуем? Я -- за!
Он поднял руку, и вслед за тем множество рук поднялось по всему кабинету. Подняли руки и Наталья Крестьянка, и Тамара Фёдоровна, и Юрий Лантанов.
-- Есть кто-нибудь, кто против?
Одиноко поднял руку худощавый Марат.
-- Воздержавшиеся? -- спросил Олег Кристаллов.
Воздержавшихся было двое -- товарищ Жанна и незнакомый Керну бородатый юноша, сидевший у самых дверей кабинета.
-- Поздравляю вас, товарищ Керн, -- сказал Кристаллов, -- вы приняты на испытательный срок. Обычно у нас голосуют единогласно, но вы, по всей видимости, очень противоречивая фигура.
-- Товарищ Олег, не дезориентируйте Сашу, -- попросила Тамара Фёдоровна. -- Мы просто отвыкли от посторонних членов в нашем маленьком коллективе.
-- Я считаю, -- вмешалась товарищ Жанна, -- что нуклеусу посторонние вообще не нужны.
Кристаллов поморщился.
-- Только не будем начинать всё сначала! Собрание решило. А теперь давайте перейдём непосредственно к делу. Послезавтра нам предстоит порадовать наших врагов принципиально новыми формами организации нашей борьбы! Пусть Марс, красная звезда нашей победы, вечно сияет над нашим коллективом, никогда не заходя за горизонт!
Люди вокруг Керна повставали с мест и в едином порыве подняли вверх скрещенные ладони.
-- Объявляю перерыв, -- сказал товарищ Олег.
В перерыве к Керну подошла товарищ Жанна.
-- А ты ничего держался, -- сказала она, положив ему на плечо сухую кирпичную ладонь. -- Может, из тебя и выйдет толк. Только придётся побороться с этим твоим ячеством.
-- Я занимаюсь ячеством?! -- удивился Керн.
-- Ну да. "Я послан рабочим комитетом, я представляю власть..."! Ты что, думаешь, что ты сильнее остальных? Или значимее? Тут знаешь какие люди собрались!
-- Какие? -- полюбопытствовал Керн.
-- Проверенные!
-- Видите ли, товарищ Жанна, я же не пытаюсь вас учить или навязывать свою точку зрения. Я пока что слушаю, изучаю. Если мне прикажут, в общем случае я буду подчиняться. Но меня как-то оскорбил тот подход, что мне заранее не подают руки. Да ещё и называют палачом, хотя я никого здесь ещё не убил.
-- Здесь? А где убил?
-- Я состою в дозорных патрулях несколько лет, за это время мне доводилось стрелять в бандитов. Надеюсь, мои выстрелы достигали цели. Если бы мне пришлось возглавить расстрельную команду, я сделал бы это не задумываясь. Закон есть закон.
-- Так чего ты оскорбился, когда тебя назвали палачом? Здесь тебе точно придётся стрелять в людей. Причём без всякой команды, самому.
-- Во-первых, это ещё не факт. Во-вторых, даже если это так, то я не собираюсь выносить самостоятельно смертные приговоры. Видимо, делать это будет кто-то другой, а на меня возложат приятную обязанность исполнителя. Тогда кто из нас палач и осквернитель ваших идеалов -- я, делающий свою работу, или тот, кто приговаривает к казни людей? Допустим даже, что наша ответственность одинаковая, но почему тогда я заслуживаю презрения, а жестокие судьи, требующие смерти виновным, могут продолжать считаться вашими товарищами? В-третьих, мне не понравились намёки на то, что я буду отвечать за все силовые акции единолично, хотя моя роль в них сводится к слепому исполнению ваших распоряжений. Ну, и напоследок, я как-то удивлён тем, что вы так дружно решили показать мне на моё место у входа, рядом с грязной половой тряпкой.
-- А ты что, обиделся?
-- Да, конечно. А кто бы не обиделся?
-- У нас обижаться не принято. Особенно на нуклеус. Нам-то уж точно видно, кто чего заслуживает!
-- И я заслуживаю, чтобы об меня ноги вытирали?!
-- Ноги не ноги, а должен сперва доказать, что заслуживаешь доверия. А то Олег с Лантановым тебе только сапоги ещё не лизали!
Керн усмехнулся.
-- Они хотят меня завербовать. Поэтому и пытаются понравиться. А вы прямая -- говорите то, что думаете. И я это, кстати, ценю.
-- Так ты на меня больше не обижаешься?
-- Нет. За что тут обижаться? Говорите что думаете, делаете что говорите. Это важное свойство натуры. Вот на кого я обижен -- так это на вашего товарища Марата. То, что он демонстрирует, это обычное чистоплюйство.
-- Сопляк он ещё. Не понимает.
Товарищ Жанна снова положила руку на плечо Керна.
-- Так что, товарищ Керн! Работать будешь?
-- Буду, -- честно сказал Керн.
-- И не удерёшь?
-- Я буду выполнять приказ комитета, -- уклончиво сказал Керн, но сказал это таким твёрдым тоном, что мужеподобная товарищ Жанна сразу помягчела и расцвела.
-- Давай тогда, товарищ Керн, на "ты". Нечего мне "выкать", не в городе. Мы с тобой всё сделаем как надо. Смотри, не подведи, военинструктор!
Керн улыбнулся:
-- Постараюсь оправдать доверие!
-- Я за Олега глотку перегрызть готова, -- невпопад сказала товарищ Жанна и ушла обратно в кабинет.
Керн постоял в задумчивости секунду. Увидел Юрия Лантанова, приводившего себя в порядок перед большим ростовым зеркалом. Лантанов, увидев в отражении взгляд военинструктора, сунул расчёску в карман, приветливо кивнул.
-- Молодцом держались, товарищ Керн! Я вами прямо залюбовался. Нам такие люди во как нужны! -- он протянул к Керну ладони с расставленными пальцами.
-- Нормально, -- ответил военинструктор.
-- Вы на коллектив внимания не обращайте. Пошумят, притерпятся к вам и успокоятся. Меня тоже так принимали, когда я от куркулей сюда пришёл. Ничего, теперь все вежливые стали... Слушайте, вам в туалет не надо?
-- Нет, пока незачем.
-- Вы скажите, если что, я вас провожу. Вообще, вам ничего сейчас не нужно?
-- Нет, спасибо. Разве что один личный вопрос. Если только он не будет слишком неприличным.
-- Вы меня смущаете, -- сказал Лантанов. -- Но вам я готов ответить на всё, что угодно. Если только это не тайна.
-- Не знаю, тайна ли это. Мне просто захотелось узнать вашу настоящую фамилию.
-- А как вы догадались, что Лантанов -- не настоящая?
-- И Лантанов -- не настоящая фамилия, и Кристаллов -- не настоящая фамилия, и Наталья Крестьянка -- не крестьянка вовсе. Это как раз элементарно. Более того, я знаю, почему у вас именно такие фамилии. А вот настоящую фамилию всегда интересно знать.
-- У нас это не принято, -- смутился Лантанов. -- Пришёл в коммуну -- оставь своё прошлое за порогом. Так завещал Антон Макаренко, великий педагог и коммунар.
-- Но он не завещал окружать коммуны концертиной...
-- У меня другие сведения, -- загадочно улыбнулся Лантанов. -- О Макаренко мы знаем в основном из работ самого Макаренко, в которых некоторые технологические приёмы перевоспитания просто скрываются от публики. Впрочем, Макаренко -- это у нас очень сложный вопрос. Нам ближе педагогический опыт Всеволода Крапивина.
-- Кажется, этот педагог тоже был противником концертины.
-- Далась вам эта концертина, в конце-то концов! -- притворно рассердился Юрий. -- Какой вы всё-таки... противный! Зануда, как все военные!
-- Профессия обязывает, -- улыбнулся Керн.
В кабинете прозвенел звонок, вновь призывая на заседание.
-- Пора уже, -- сказал Лантанов. -- А насчёт фамилий -- это вы правы, конечно. Вот у Кристаллова, к примеру, настоящее имя -- Черевяк. Дмитрий Черевяк. Товарищ Жанна на самом деле Марина. А фамилию её я запамятовал. Ну, и так далее... Пойдёмте уже, люди ждут.
Он взял Керна под локоть и повёл в кабинет Олега Кристаллова.
Военинструктор про себя отметил машинально, что свою собственную фамилию Юрий Лантанов так ему и не назвал.
Вторая часть совещания началась с того, что товарищ Олег любезно продемонстрировал всем собравшимся две карты. Одна из этих карт представляла собой увеличенную копию той карты Сибири и Центральной Азии, которую Керн нашёл в своей комнате. То была карта Красной Зоны; товарищ Олег объяснил Керну, что там, где на карте стоят красные точки, у нуклеуса есть соратники и единомышленники. Всё это управлялось каким-то координационным центром, но как именно осуществлялось управление -- Керн совершенно не понял.
Вторая карта показывала район, где располагалась трудовая коммуна. Карта эта была покрыта пёстрым чередованием синих, красных и зелёных клякс, нанесённых спиртовым фломастером. Кристаллов объяснил, что синие объекты принадлежат куркулям; администрация коммуны почему-то твёрдо полагала, что куркули занимают объекты, принадлежащие именно трудовой коммуне. Зелёные отметки показывали на принадлежность строений и территорий к нейтральным группам, вроде местных деревенских жителей или даже дачников; однако эти территории, как понял Керн, предлагалось впоследствии реквизировать, а жителей переселить в трудовую коммуну. Наконец, в районе действовало несколько плохо вооружённых банд. Главарь одной банды, Ахтыров, сбежал в своё время из коммуны и отличался, по словам товарища Олега, крайней свирепостью в отношении членов администрации.
Керн поймал себя на том, что в глубине души он очень хорошо понимает этого Ахтырова.
-- Со всем этим отребьем нам придётся иметь дело уже в самом ближайшем будущем, -- сказал Кристаллов, подводя итог своим объяснениям, -- и прежде всего это касается вас, товарищ Керн. Судьба, не раз уже избиравшая для революции Лион и Париж, Крым и Петроград, Корею и Кубу, ныне уготовила роль очага восстания нашему Тетеринскому району. Мы должны быть готовыми не посрамить эту миссию!
Аплодисменты после этих слов превратились в настоящую овацию.
-- А теперь поговорим по вопросам внутренней безопасности, -- предложила товарищ Жанна. -- Я сформулирую, если можно.
Олег Кристаллов, ещё восхищённый и расслабленный овацией в свою честь, кивнул в знак согласия.
Товарищ Жанна встала и весьма ёмким языком изложила ситуацию.
За последний год коммуну покинуло разными способами множество её членов. Зимой людей останавливало от ухода отсутствие тёплой одежды и средств для добычи огня, а также то, что беглецов легко было выследить по следам на снегу и притащить обратно. С наступлением весенних оттепелей проблема становилась всё более серьёзной. Если в позапрошлом и даже в прошлом году массового бегства можно было не бояться, поскольку люди предпочитали бесплатную кормёжку и крышу над головой превратностям жизни в поражённом мировой войной "свободном обществе", то теперь ситуация изменялась на глазах. Несмотря на все усилия администрации, из внешнего мира в трудовую коммуну проникали слухи о каких-то начинающихся глобальных преобразованиях, о создании на уцелевших территориях нового международного альянса, о возрождении производства. Это заставляло "средний класс" -- силу, до войны ориентированную прежде всего на потребление товаров и на осуществление мелких административных функций, -- серьёзно беспокоиться в ожидании лучшей доли, которую они могли бы легко упустить, сиднем сидя в коммуне. Нарастал гражданский протест -- явление, неслыханное в предыдущие два года существования организации. Окрылённые величием масштабных идей полного преобразования мира, члены администрации игнорировали поначалу эту волну меняющегося настроения. Возможно, момент был упущен. Люди начали волноваться и бунтовать. Дошло до того, что в марте месяце множество наиболее активных возмутителей спокойствия сидело по баракам, окна которых предусмотрительно были забаррикадированы снаружи. Оставшись на голодном пайке, без дров и без бани, часть нарушителей режима пошла на мировую, приняв требования администрации; однако теперь, когда снег уже почти растаял и по ночам температура не всегда падала ниже нуля, несознательное население вновь становилось всё наглее и наглее. Многие убегали к куркулям или к бандиту Ахтырову. Жители коммуны устраивали митинги протеста. В один из таких митингов ворвался как-то Лантанов с плёткой, охаживая отребье направо и налево; однако у него не только отобрали плётку, но и засветили ему кулаком в глаз. С тех пор Юрий серьёзно недомогает по нервной части и стал активным сторонником самых жестоких усмирительных мер. Население болтает что попало, не выходит на работы и регулярно угрожает послать депутации к городским или даже областным властям -- за помощью в борьбе против носителей светлой идеи. Но хуже всего то, что пора начинать уже посевную, если верить старинным церковным календарям для крестьян, а эти возмутительные тунеядцы саботируют всю работу и орут тем временем во всю глотку о каких-то своих "неотъемлемых личных правах". Дошло до того, что драпать из коммуны начали не только организованные группы мужчин, но и одинокие молоденькие девушки.