- Идемте, - Яков, царапнув когтями ко всему привыкшую трость, делает первый шаг в темноту. Бинх догоняет его через полдюжины шагов, многозначительно кашлянув за плечом. Яков, не останавливаясь, дергает головой, мол, слушаю.
- Признаться стыдно, а неспокойно как-то… на душе, что ли, - неохотно признается полицейский.
Еще бы, неспокойно, - думает Яков. Был бы Бинх человеком более чувствительного склада, грохнулся бы в обморок, как пить дать. Помощник его верный, впрочем, держится, но исключительно из любви и почтения к начальнику, не хочет позорить того перед барином из столицы, вот и плетется в конце процессии, с трудом заставляя делать себя каждый последующий шаг.
- Скоро все кончено будет, - жестко, но не совсем в тему роняет Гуро, задумавшись о своем. Бинха, впрочем, такой расклад устраивает. Шагнув вперед, он толкает кованые металлические ворота, легко поддавшиеся ему, и снимает с плеча ружье, делая еще несколько шагов вперед - только потом оборачивается на остановившегося Якова и замерших за его спиной Вакулу, Якима и Тесака.
- Распоряжение-то какое будет, Яков Петрович? - неуместно залихватски интересуется Бинх. Оно и понятно, нервничает больше, чем средний человек может вынести. Давит на него окружающая обстановка, липким страхом обливает внутренности, холодными пальцами касается кожи.
- Живыми брать или как? - это уже доносится словно сквозь туман.
Яков так близко ни разу у особняка не был, что во дворе творится видел только в воспоминаниях Коленьки, а тот слишком испуган был, чтобы осознать всю масштабность и отвратительность раскинувшегося на все обозримое пространство существа.
Яков ощупывает взглядом разложившиеся трупы пятидесятилетней давности, истлевшие останки ста лет, находит и тех, что старше, там, глубоко внутри, в корнях, в стеблях, живого организма, из которого, при умении можно добыть нечто вроде эликсира вечной молодости.
Только сейчас он выглядит голодным, больным… умирающим? Слабо пульсирует, не пытаясь даже подтянуть вялые толстые щупальца к Якову, а между стеблями заметно, как прибывает гнилая серая жижа, выплескиваясь на холм, заливая ведущую к особняку дорогу.
- Яков Петрович? - растеряно зовет Бинх, и даже Яков чувствует укол страха, пробравшего этого бесстрашного, в общем-то, человека.
- Данишевскую можно живой. Супруга её - не обязательно, - выносит решение Яков, быстро поднимаясь по ступеням, лишь бы подальше оказаться от разлагающегося кошмара внизу.
В такие моменты бес даже завидует людям, которые идут по мощеной камнем дорожке, не замечая творящегося вокруг.
Кузнец только поглядывает вокруг с подозрением, но вряд ли может увидеть что-то определенное.
После полудюжины попыток дозваться хозяев Бинх разрешает ломать дверь - с этим Вакула справляется быстро.
- Первый этаж осмотреть, - командует Александр Христофорович, изумленно глянув на Якова, прямиком двинувшегося к лестнице на второй этаж.
- Осматривайте, Александр Христофорович, осматривайте, - бормочет Гуро, небрежно накинув на полицейского легкий морок - тот отворачивается, вмиг забыв об этом странном происшествии, и проходит вглубь первого этажа.
Темного сейчас найти легко, к нему словно магнитом тянет - Яков проходит череду комнат, в конце концов заходя в большую, слабо освещенную догорающими свечами гостиную с выходящей во двор мансардой.
Тишина здесь стоит мертвецкая, только неровное, словно испуганное биение сердца разбивает её на неровные осколки.
- Коленька, - Яков перешагивает на иную сторону, глянув на Тёмного, застывшего в кресле с выражением беспомощного ужаса на лице, а потом переводит взгляд на колдуна с супругой. Или на то, что от них осталось. Наверняка в живом мире все выглядит пристойно, но здесь они выглядят как два древних остова, переплетенных вместе, словно в попытке урвать у вечности последний поцелуй.
- Коленька, душа моя, - убедившись, что от колдуна уже никакой опасности, Яков встает на колени перед Темным, сжимая в руках его холодные ладони, заглядывая в черные, изнутри темным огнем полыхающие глаза. - Возвращайся. Рано тебе так далеко ходить, мальчик. Иди ко мне.
По бледной, исчерченной сеткой черных вен щеке стекает слеза, за ней еще одна, длинные ресницы едва вздрагивают, и Яков рывком поднимается, обхватывая ладонями бледное, осунувшееся лицо.
- На голос мой иди. Прости, что не доглядел за тобой, прости, что не сберег. Дай вину загладить, дай научить тебя всему, чему только захочешь, - Яков прикасается губами к холодному, словно у покойника, лбу, закрывая глаза и, почувствовав слабый, неумелый отклик, одним рывком вытаскивает Николая вслед за собой, как тогда из запертого гроба.
- Не бойся, душа моя, - Яков ловит его, заставляя смотреть только на себя. - Что бы ни случилось, оно уже закончилось.
- Она… она сказала, что больше не может так жить… - Николай смотрит не моргая, а слезы все текут по его щекам. - Что не хочет - так.
- Коленька, - успокаивающе шепчет Яков, проходясь ладонью по темным волосам, заодно уж и мысли чуть приглаживая.
- Что он ей обещал - если я сам не соглашусь, не настаивать…
- Николай…
- Что она не сердится на меня, что понимает… Нельзя так. Только не так… Вы ведь правы были до последнего слова, Яков Петрович…
- Тише, хороший мой, - Яков прислушивается к шагам на первом этаже - Бинх скоро уже по второму разу осмотрит этаж, а значит, скоро поднимется сюда, нельзя ж его вечно мороком водить.
- Я понятия не имел, что они собирались… - всхлипывает Николай, вцепившись Якову в предплечья.
Яков представляет - около дюжины минут прошло с тех пор, как стало ясно - дом колдуна рушится. И все это время, обернувшееся для Тёмного страшной, прогнившей клеткой, маленькой вечностью с трупным запахом, он, провалившись вслед за самоубийцами глубже, чем мог выбраться, наблюдал, как жизнь покидает почти всемогущего древнего колдуна и его внешне прекрасную супругу. Сколько прошло? Два столетия так уж точно, столько бы Данишевская должна была в земле гнить.
- Все закончилось, Коленька. Ты молодец, дождался меня, - Яков дает ему прижаться теснее, обнять, пока Бинх поднимается по лестнице, пока тщательно осматривает первые по коридору комнаты.
- Кольцо ваше помогло, Яков Петрович, - признается Николай, тяжело дыша Якову в грудь. - Держало. Я боялся, что с вами что-то… и вы за мной не придете…
- Я за тобой и с того света приду, - честно признается бес, наклонившись, чтобы поцеловать черноволосую макушку. - Коленька, постарайся чуть успокоиться. Александр Христофорович сейчас дойдет и до нас. Справишься? - Яков вытирает тыльной стороной ладони мокрые щеки писаря, наконец-то оборачиваясь, чтобы глянуть на Данишевских.
Елизавета сидит на коленях супруга, в кольце его рук, обняв за шею, а вторую руку безвольно опустив - на полу, откатившись на метр, лежит пустой бокал, расплескавший остатки едко, ядовито пахнущего вина по дорогому паркету.
К моменту, когда Александр Христофорович с остальными доходят-таки до гостиной, Николай, вытеревший глаза предложенным Яковом платком, просто сидит и неотрывно смотрит на Гуро, тщательно осматривающего Данишевских, словно боится, что тот пропадет, несмотря на все заверения беса.
Да Яков его и не винит, от Николая разит пережитым ужасом и не один день понадобится, чтобы привести мальчика в чувство.
И уж точно не здесь, не в Диканьке. Впервые за многие годы службы Яков подумывает об отпуске, пусть и непродолжительном.
- Вы бы хоть кликнули нас, Яков Петрович, - ворчит Бинх, осуждающе взглянув на Николая, совершенно никак не отреагировавшего на их появление.
- А зачем? - Яков внимательно вглядывается в зрачок Алексея, затем аккуратно опуская еще теплые веки. - Здесь-то уж точно никакой опасности быть не может, Александр Христофорович, а внизу - мало ли.
Яков отвлекается на Якима, захлопотавшего вокруг Гоголя - тот едва заметно вздрагивает, когда слуга подходит близко, и беспомощно косится на Якова, словно умоляя о помощи.
- Тесак-то ваш писать умеет? - понизив голос интересуется Яков, почти не надеясь на положительный ответ, но Бинх неожиданно дергает плечом в каком-то полусогласии, признаваясь:
- Да обучен немного. А с господином писарчуком-то что? Не он же их, - взгляд на Данишевских, - порешил?
- Не позорьтесь, Александр Христофорович, - устало цедит Гуро. - Я эту глупость спишу исключительно на нервное перенапряжение. Запротоколируйте место преступления, а я вернусь скоро.
Бинх, поколебавшись, решает не спрашивать, куда это Яков собрался, а тот, подойдя к Николаю, протягивает ему ладонь - помочь встать, за которую тот тут же ухватывается, не без труда становясь на ноги.
- В библиотеку как пройти помните, Николай Васильевич? - мягко, но настойчиво интересуется Гуро, игнорируя ворчание и сердитый взгляд Якима.
Николай в ответ кивает без какого-либо понимания, и нетвердым шагом направляется к одной из дверей, ведущих из гостиной прочь. Яков идет за ним следом, внимательно прислушиваясь к звукам иного мира - кажется, что особняк, державшийся почти только на одном колдовстве, скоро развалится грудой камней, слизи и мертвых тел, и совершенно не ясно, что случится с ним в мире живом - Яков не стремится прочувствовать это на собственной шкуре.
- Побыстрее, душа моя, - неохотно подгоняет Яков замешкавшегося писаря, и, толкнув тяжелую дверь, шагает в темное, ничем не освещенное помещение.
Якову отсутствие света не помеха, а Николай замирает на пороге, упрямится, тонко, испуганно заскулив, когда Яков пытается потянуть его за собой.
- Зачем, Яков Петрович? - шепчет Николай, цепляясь за руку беса похолодевшими пальцами. - Зачем вам туда? Не надо…
- Свечи возьми, - Гуро кивает на настенный подсвечник и, дождавшись, когда Николай выполнит, ступает в темную, наполненную книгами залу. - Нам, Николенька, сюда по двум причинам надобно. Во-первых, книги эти лучше всего сжечь. И весь дом тоже, но начать лучше с них. Кому есть до этих манускриптов дело и так их найдут, - Яков проводит рукой по полке, легко сбрасывая на пол рассыпавшиеся пергаментными листами книги. - А простым людям эту ересь читать не нужно. Только пугать да панику сеять.
Николай идет следом, притихнув, но несогласия не выражает, рассматривая уродливые, а зачастую и омерзительные даже бесу иллюстрации колдовских ритуалов древности.
- А во-вторых? - спрашивает Николай, остановившись вместе с Яковом перед пространством в центре библиотеки, заполненным битым стеклом.
- Во-вторых, если вы мне поможете осколки собрать, попробуем на досуге Оксану вашу из этой клоаки вытащить.
- Неужто нравится вам она? - невольно улыбается Гоголь, сразу повеселев от такой перспективы.
- Не в конец отвратительна, - переиначивает Яков. - Не люблю в долгу быть. А, как ни крути, она тебя из этого морока вытащила.
========== Часть 13, почти последняя ==========
Обратно идут долго и молча. По поводу пожара, постепенно охватившего весь особняк - Яков тут немного помог, чтоб уж горело - так все дотла, Александр Христофорович, понимающе хмыкнув, дописал в конце протокола пару абзацев, Вакула кивнул, Яким безразлично пожал плечами, а Тесак жадно вчитывался в написанное начальником.
Нехорошо, конечно, уничтожать вещественные доказательства и улики, но еще хуже такие вещи оставлять без присмотра, чтоб потом в руки людям несведущим попали.
Бинх вообще, кажется, считает, что так проблем меньше, мороки меньше, а значит и ему проблем меньше. И Гуро со своим странным писарем побыстрее уедут. Все, пожалуй, в выигрыше. Николай кутается в пальто Якова, уткнувшись носом в воротник и почти не глядя на дорогу - хорошо, что Яким за ним присматривает, чуть ли не под руку ведет, пока Яков с Александром Христофоровичем обсуждают предстоящий к написанию отчет.
- Так вы, Яков Петрович, точно уверены, что вся эта чертовщина закончилась? - все же уточняет Бинх у самого края деревни, оглядываясь на занимающийся огнем особняк. На улицу Диканьки постепенно начинают высыпать люди, с испугом глядя на холм.
- Поверьте моему опыту, - кивает Гуро, коротко оглянувшись на особняк. Книги успеют сгореть, прежде чем огонь потушат. Это хорошо, а больше ни о чем и думать не хочется. Разве что об осколках стекла, аккуратно разложенных по карманам пальто, этим тоже нужно заняться побыстрее.
Бинх, вздохнув сердито, немного недоверчиво и кромешно устало, уходит организовывать какую-никакую попытку затушить огонь, и Вакула с Тесаком уходят следом. Николай на ногах еле стоит, больше опираясь плечом на плечо верного слуги и покачиваясь от каждой попытки встать самостоятельно.
- Дело у нас с вами, Николай Васильевич, еще есть неоконченное, - неохотно напоминает Яков, заглянув Тёмному в глаза.
А тот едва-едва живой, по-хорошему не трогать бы его пару дней, дать отоспаться, отъесться, отдохнуть.
Яким того же мнения, и настолько, что даже позволяет себе тихое, возмущенное:
- Яков Петрович, барин-то на ногах не стоит…
- А то я не вижу, что не стоит, - соглашается Яков. - Давайте, голубчик, мое пальто, и идите отдыхать. Без вас пока управлюсь. А ты, Яким, проследи, чтобы Николай Васильевич отужинал хоть чем-нибудь и спать лег…
Слова вдруг застревают в глотке, когда Николай, совершенно неожиданно для своего полуобморочного состояния, хватает Гуро за запястье, стискивая с такой силой, что у Якова даже пальцы немеют.
- Только не спать, - шепчет Николай, глядя на беса полубезумными, совершенно черными глазами. - Яков Петрович, только не…
- Тише, тише, душа моя, - решив, что от Якима все равно ничего не укроется, Яков коротко гладит Николая по щеке, успокаивая. Хватка на запястье немного ослабевает, хотя и остается чувствительно-сильной, будто от страха у Гоголя пальцы свело. - Что ж я вас, неволить что ли буду? Вымойтесь, съешьте что-нибудь. Яким за вами приглядит. Не пейте только, бога ради, этого еще не хватало.
- Пригляжу, - согласно басит Яким, аккуратно тронув Николая за плечо. Тот неуверенно разжимает пальцы и отходит на шаг, все еще глядя на Якова.
- Иди, - кивает бес, и Гоголь нехотя слушается, уходя следом за Якимом, оглядываясь только на пороге. Взгляд у него умоляющий, и Яков прекрасно знает, о чем тот просит.
Кивает чуть заметно, безмолвно пообещав такую необходимую сейчас Темному защиту от кошмаров, и постояв еще пару минут на улице, понаблюдав за толпой, опасливо и не слишком охотно двинувшейся в сторону особняка, заходит на постоялый двор, где сонный хозяин, давно уже предупрежденный Бинхом, провожает Якова в его комнату.
На внешнее убранство комнатушки Яков не обращает никакого внимания, главное что стол есть довольно-таки ровный, стул, да подсвечник с парой свечей. Бутылку любимого вина и стакан Яков добывает из стоящего на полу сундука и, сделав глоток, начинает выкладывать из карманов мелкие стеклянные осколки. Хорошо хоть, что в кругу только одно зеркало осыпалось из рамы, остальные, хоть и пошли изнутри трещинами, устояли, а то застрял бы Яков над ними на несколько дней.
Да и так он не знает, сколько времени проходит - требующая предельной состредоточенности и аккуратности работа увлекает его полностью и уже близится к концу, когда на пороге возникает Николай - совершенно несчастный, одетый кое-как - словно собирался спать, а потом передумал и наспех натянул штаны с камзолом, босой и взлохмаченный.
- Простите, Яков Петрович, - тихонько окликает увлеченного выкладыванием зеркальной мозаики беса Николай, переступая порог комнаты без приглашения и плотно прикрывая за собой дверь.
- На полу холодном не стойте, - Яков кивает в сторону некрепко выглядящего кресла, а затем указывает рукой на висящее на спинке стула пальто. Николай, умничка, все понимает - закутывается в плотную алую ткань и забирается с ногами на кресло, затихнув.
Постепенно даже согревается и успокаивается - нервное его дыхание выравнивается и становится глубже.
- Думаете, получится у вас Оксану вызволить? - тихо спрашивает Темный, когда Яков укладывает последний кусок стекла на положенное ему место. На зеркальном полотне есть несколько пробелов от осколков, рассыпавшихся на совсем уж мелкие части, но большая часть зеркала Яковом тщательно уложена на столе.