— И не спорь со мной, — Файзулла поднял руку вверх. — Жених должен выглядеть принцем на собственной свадьбе. От сердца отрываю.
Руперт и не спорил — за него уже давно все решили. Что же — пусть будет шелковый наряд амира, который ни он, ни Руперт больше не наденут. Телохранителю следует носить что-нибудь попроще, менее маркое, чтобы ни грязь, ни кровь не была видна. После свадьбы Руперт снова переоденется в свою куртку и штаны, наденет наплечники с шипами — он воин, а не прихлебай, чтобы с господского плеча обноски надевать, хоть и красивые обноски. Он воин им и останется…
— Красавец, — похлопал его по плечу Файзулла, подводя к зеркалу, в котором Руперт отразился в полный рост.
Опять обласкан и приближен к господину. Надолго ли? Он привык служить, а не прислуживать. А амиру Файзулле ибн Басим требуется, похоже, второе.
Руперт равнодушно кивнул и, порывшись в своих вещах, валявшихся на полу бесформенной горкой, извлек оттуда перчатки — за время путешествия он привык к ним, как ко второй коже на руках.
— Брось их, — скривился Файзулла.
— Сразу не получится, — покачал головой Руперт. — Я так долго носил их, не снимая, что вмиг собью ладони в кровь рукоятью меча…
— И меч отставь, — стал настаивать амир.
Руперт снова покачал головой, упрямо навешивая шамшир на пояс, безжалостно сминая дорогую куртку.
— Что же я за телохранитель, — фыркнул презрительно он, — без меча…
Файзулла зыркнул гневно на Руперта, но сдержался — сбить спесь с него он еще успеет. Пройдет время, научится и этот брать еду из его рук, стоя при этом на коленях.
— Пока готовится свадебный стол, — произнес он миролюбиво, — прогуляйся по саду, разыщи невесту — она где-то в гротах прячется от полуденной жары — и вместе с ней возвращайся.
И амир хлопнул в ладоши, давая понять теперь уже своему слуге, а не наемнику, что тот свободен.
Руперт склонил голову и попятился к двери на выход, смиренно сложив руки на груди — надо привыкать к дворцовому этикету…
— Не хочу! — крикнул он в ярко-синее небо.
Чего не хочет, не объяснил бы и себе.
Руперт вынул шамшир из ножен и принялся с остервенением срубать ни в чем не повинные головки цветов, чтобы выместить на них свой гнев и раздражение. Мог отказаться от женитьбы, но он согласился. Если откажется сейчас, то репутации леди Марты будет нанесен непоправимый урон — один жених сбежал, второй просто отказался жениться на ней. Другие претенденты на ее руку и сердце вообще могут не появиться. Ведь явно что-то с девушкой не так.
Руперт присел на каменную скамью, чтобы успокоится и предстать перед невестой с улыбкой на лице.
Он собрался уже встать, чтобы отправиться дальше разыскивать леди Марту, как за плотными зарослями кустарника, витиевато подстриженного садовником, раздались знакомые голоса. Волей-неволей Руперт прислушался: беседовали двое — его невеста и один из охранников дворца.
— Может, я совершенно не хочу замуж, — раздраженно проговорила девушка и, судя по звуку, несколько раз постучала веером или по своей руке, или по руке спутника. — С откуда он только взялся?
— С караваном вернулся, — многозначительно заметил охранник.
— И без тебя знаю, — топнула ножкой леди Марта.
Теперь точно она ударила веером или по плечу мужчины, или по его голове.
— Давай, пока ты не стала его женой, — предложил охранник.
— Как будто меня это остановит, — фыркнула леди Марта.
Руперт поднялся со скамьи и прокрался к кустам, стараясь рассмотреть хоть что-то сквозь переплетенные ветви. Он вынул меч из ножен и, стараясь не шуметь, чтобы не спугнуть парочку, принялся осторожно срезать прутик по прутику.
Лучше бы он этого не делал — открывшаяся картина произвела на него удручающее впечатление. Охранник стоял на дорожке со спущенными штанами — его тощий зад первым бросился в глаза Руперту. Девушка же стояла, согнувшись перед ним. Руперт не сразу понял из-за кустарника, что с ней не так — он видел только ее молочно-белые ягодицы, в которые вцепились пальцы ее спутника, раздвигая их.
— Не промажь, — раздался глухой голос леди Марты из-под кринолина, наброшенного ей на голову. — Твоя дырка та, что выше. Я девушка честная, и не хочу, чтобы ты лишил меня девственности прямо накануне свадьбы.
Мужчина засопел недовольно, но ничего не сказал — он довольствовался и тем, что ему предлагали.
Первым порывом Руперта было желание прорваться аллею сквозь кустарник и поквитаться с изменщицей и ее любовником. Но уже в следующую секунду он передумал — пусть живут. Это с ним что-то не так, раз его предают раз за разом. Это ему недостойно жить.
Он вставил меч в ножны и поплелся вон из парка, а потом из дворца. На выходе его никто не попытался остановить. Кто бы посмел задержать фаворита амира? Город Руперт тоже покинул без проблем — с юноши в королевских одеждах, хоть и пешего, никто не посмел потребовать денег за выход.
Поначалу он долго брел по той дороге, по которой еще вчера вернулся в город, но потом свернул с нее в сторону песков. Там его точно искать не станут — побоятся.
========== Глава 15 ==========
У него некогда было имя. Только что в том толку?
Он никому не назвал бы его. А те, кто помнили его имя, боялись произносить его вслух даже шепотом, дабы не накликать беду на свою голову.
Он стал тем, кем стал — не испытывал страха ни перед оружием, ни перед выжженной землей. Пески тоже не страшили его. Он мог подолгу брести по барханам от одного колодца к другому в поисках чистой воды и достойных соперников. Только последнее время и одно, и второе стали большой редкостью.
Нет, все же воду ему порой удавалось разыскать в крошечных оазисах среди пустыни. Ему некуда было спешить, он всегда подолгу там задерживался, чтобы с любовью вычистить колодец. Это единственное, что он сделал во имя добра. Все остальное совершалось им только во имя зла.
А соперники? Когда-то многие желали с ним сразиться, чтобы избавить мир от него, но с каждой победой он становился все сильнее и сильнее, и равных по силе ему, просто не стало…
Раскаленный воздух дрожал под полуденным адским солнцем, искривляя пространство, создавая миражи и заливая пустыню своим светом от края до края.
Медленно ступая по барханам, брел белый верблюд. На нем, поджав ноги, сидел он. Одет он был просто — рубашка и широкие штаны, завязанные ремешками на лодыжках, поверх них была надета тонкая шерстяная накидка цвета индиго. Грудь перекрещивали две широкие ленты, сплетенные умелыми руками из разноцветных шелковых шнурков, концы которых оканчивались кистями. Обут он был в сандалии на широкой подошве и с загнутыми носами, сделанные специально для ходьбы по песку и по каменистой почве. Завершал наряд синий платок — тагельмуст, который полностью скрывал его лицо. И только некогда темно-голубые, как небо ранним вечером, а сейчас красные от ветра и песка глаза оставались открытыми.
Любой бы сразу понял, перед ним воин, даже несмотря на то, что не видел у него оружия в руках.
Невысоко над ним в выгоревшем от зноя белесом небе парил, расправив крылья, ворон, подыскивая место, где можно спрятаться в тени барханов от палящего солнца — до следующего колодца и настоящей тени еще день пути. Только там они смогли бы отдохнуть и запастись водой для следующего перехода.
— Впереди на песке кто-то лежит, — проговорил ворон, опускаясь воину на плечо.
— Кто там может лежать? — невозмутимо отозвался тот. — Зверь какой-нибудь издох. Труп его не успели сожрать гиены. На много миль вокруг только мы с тобой да Орион, — воин похлопал по спине верблюда, — живые существа в этих проклятых Создателем песках.
— Я тебе говорю, — фыркнул ворон, — на песке кто-то лежит.
— Даже если и лежит, — снова проговорил воин, — то нам что с того? Нам нужен соперник, а не труп его.
— Ты всех извел, — снова фыркнул ворон, опускаясь на верблюда позади воина. — На твоем месте я сам бы взрастил его. Научил всему, что знаешь, а потом с ним сразился.
— В твоих словах есть доля истины, — согласился с ним воин, мерно покачиваясь в такт шагов верблюда.
Они остановились недалеко от лежащего на песке тела, пытаясь разглядеть, жив человек или мертв.
— На нем королевские одежды, — прошептал ворон и почему-то поежился, втянув голову в плечи.
— Сам вижу, — отозвался воин, слезая с верблюда и решительно направляясь в сторону неподвижного тела. Он никого не боялся — ни мертвых, ни живых.
Нисколько не опасаясь, он присел перед лежащим человеком на корточки, с трудом расцепил его пальцы, сомкнутые на шее мертвой гиены, и только затем перевернул его на спину. Человек, юноша, был еще жив. Во всяком случае, он дышал, его грудь мерно поднималась и опускалась.
Воин извлек из складок своей одежды небольшой бурдючок с вином, разбавленным водой. Он приподнял юношу за плечи и смочил его губы жидкостью из бурдючка. Тот, не открывая глаз, сделал несколько жадных глотков и только потом взглянул на воина.
— Туарег, — прошептал он, снова впадая в небытие.
Воин молча махнул рукой ворону, чтобы тот подвел нему верблюда и заставил его лечь на песок.
— Ты хочешь его забрать с собой? — ворон, обернувшись на всякий случай небольшим драконом, изверг струйку пламени.
Воин кивнул.
— Он силен духом, раз смог задушить джинна, не позволив себя сожрать. Это не гиена, это гуль, — сказал он. — И я послушаюсь твоего совета — взращу из него достойного соперника.
— Не пожалей об этом, — дракончик снова поежился.
Воин с предосторожностями положил тело юноши на верблюда, предложив дракончику поддерживать его, а сам решил пойти рядом.
О чем собственно ему сожалеть?
Об ушедшей молодости? Он когда-то тоже был молод и красив, как этот юноша. Только о ней он порой сожалел. Ни о чем больше. Все остальное у него было.
Воин нахмурился, вспоминая себя в далеком прошлом.
Почему он им поверил? Побоялся расстаться с сокровищами? С проклятыми, как выяснилось гораздо позже, сокровищами. Они тогда только посмеялись, когда умирающий караванщик, сраженный им, попытался их предостеречь. Рубины, изумруды, золото и жемчуга притягивали взор, не позволяя расстаться с ними.
Они, некогда два его друга, оставив его одного в пещере, случайно обнаруженной в песках, сторожить богатства, на самом деле бросили его. Они не оставили ему даже воды, пообещав вернуться с вьючными животными как можно скорее, чтобы вывезти сокровища. Не поверили они караванщику, что вывезти найденные богатства из пещеры нельзя — их можно только сторожить и пополнять.
И он стал рабом пещеры — убивал всех и каждого, кто входил в нее и прикасался к его богатствам. Он вынужден был убить и двух своих бывших друзей — они стали его соперниками, первыми в длинной череде поединщиков, пожелавших забрать сокровища из пещеры, думая, что он уже давно умер от жажды и голода. Они даже удивиться не успели, как были сражены огненным вихрем его помощника.
И теперь два их выбеленных солнцем скелета «охраняли» вход в пещеру.
Победитель получает все — от следующего соперника ему в качестве трофея достался обоюдоострый меч и тагельмуст цвета индиго. Так он стал туарегом. С тех пор его лица никто не видел. А если бы увидел, то сразу бы умер, пронзенный кинжалом в самое сердце.
Его боялись, о нем слагали легенды…
— У него шамшир, — проворчал дракон, снова оборачиваясь вороном.
— Вижу, не слепой, — равнодушно отозвался воин. — Лицо скрыто под платком, но не глаза. Ты же знаешь.
— Почему он не воспользовался мечом, а задушил гуля руками? — нахохлился ворон.
— А джинна невозможно убить мечом, даже таким, — хмыкнул воин. — Уж кому-кому, а тебе это должно быть хорошо известно. А у парня просто не осталось сил, чтобы встать на ноги и взмахнуть мечом хоть единожды — вот он и вцепился ему в глотку руками. Гуль решил, что ему когти и зубы гиены помогут, но он ошибся. Если быть точным, он ошибся до этого уже дважды — первый раз, приняв парня за мертвого, а второй раз, обернувшись красоткой с клыками, чтобы разорвать тело того на части. Гиеной он обернулся уже позже, когда понял, что вырваться из его хватки не получится.
— Ты сегодня очень разговорчивый, — хохотнул ворон.
— Есть о чем поговорить, — усмехнулся воин.
Действительно, что это он разговорился? Порой по нескольку дней не произносил ни одного слова — так и говорить можно разучиться.
Они остановились на одном из барханов, как воин определял это место, для ворона всегда оставалось загадкой, и запел заунывную песню, известную только ему, призывая если не бурю, то ветер. Он пел и пел, не обращая внимания на поднятый в воздух песок, норовящий влезть в каждую складку одежды, мерзкий, противный, вязнущий на губах и скрипящий на зубах. А еще он помогал себе руками, совершая взмахи снизу вверх, словно что-то пытался поднять из-под песков на поверхность.
Со стороны это, наверно, выглядело весьма зловеще, когда среди пустыни вдруг возникал дрожащим кровавым ртом с выбеленными ветром, песками и вечностью двумя скелетами по бокам вход в неизвестность, а затем проглатывал в своем чреве и самого туарега, и его белого верблюда, и неизменного спутника-ворона.
Воин осторожно снял со спины верблюда по-прежнему висевшее кулем тело юноши и уложил на землю возле протекавшего в пещере ручейка с хрустально-чистой и невероятно холодной водой. Он не стал брызгать ему в лицо или поить из бурдючка — в прохладе пещеры тот и без его помощи быстро придет в себя. Воин готов подождать столько, сколько понадобится, пока тот не решится рассказать о себе. Он не стал его сторожить, даже своего спутника не попросил об этом — бежать отсюда некуда, выхода в пустыню нет, а внутри разыскать как живого человека, так и мертвого не составит труда.
Втроем, он, ворон и верблюд, отправились вглубь пещеры — там воин складывал последние из добытых им на поверхности богатств. Теперь и они станут проклятыми и вынести отсюда их будет нельзя, едва они соприкоснутся с другими, словно напитавшись их зловещей энергии. Но не золото и бриллианты — главные сокровища пещеры. В дальнем ее конце под самым потолком висели крылья. Каждое их перышко было черным, как безлунная ночь в пустыне. Даже ворон рядом с ними выглядел серым, блеклым, а совершенно не черным.
Воин равнодушно вытряхнул содержимое седельных сумок, снятых с верблюда, в общую кучу. Он долго не приходил в пещеру, поэтому чего там только не было — кольца, браслеты, ожерелья и все с каменьями. Воин не любил жемчуга, те надо было носить на обнаженном теле, иначе они теряли свой блеск. Зачем ему простые камни? У него и драгоценных хватит не на одну жизнь, чтобы прожить ее в роскоши, будь он простым смертным. Но он страж всего этого богатства и сможет покинуть пещеру лишь в том случае, если найдется тот, кто сменит его на этом посту, а он при этом добровольно захочет уйти в мир людей и никогда сюда больше не возвращаться. Никогда. Но он не готов оставить все это. Еще не насладился — богатства пока имеют над ним власть, а не он над ними. И крылья… Он так и не узнал их секрет. Ни один человек, который встречался на его бесконечно длинном пути, так и не смог ему рассказать ничего о них. Да и достать ему крылья из-под сводов пещеры так ни разу и не удалось — своему извечному спутнику воин не доверял, а со спины верблюда дотянуться до них не получалось. Пусть. У него есть время. Он насыплет гору сокровищ до самого потолка, а уже с нее дотянется до крыльев…
Вода… Руперт услышал журчание ручейка и почувствовал его прохладу, едва пришел в себя. Пить… Он перевернулся на живот и, нисколько не жалея своего свадебного костюма, пополз в сторону живительной влаги. Но едва он наклонялся лицом к воде, та уходила от него.
Негромко выругавшись, Руперт собрал все свои силы, чтобы сесть и оглядеться по сторонам.
— Богатая пещера, — присвистнул он, когда в непонятно откуда лившемся неярком свете наконец смог рассмотреть место, где очутился странным образом.
Руперт встал на колени и пополз, отбрасывая от себя в сторону золотые украшения, деньги, драгоценные камни и прочее. Ничего этого ему не нужно.