Примерно в обеденное время пришлось прерваться: визиты к леди Мариан никто не отменял. Дин поразмыслил и взял с собой книгу с кельтскими легендами, в холле натянул дождевик и бегом домчался до машины. Даже по размякшей от дождя дороге до дома дядюшки он доехал быстро. Окна машины заливало, и иногда появлялось чувство, что ехать приходится под водой.
Из-за плохой погоды и тусклого дневного света птичка снова была не в духе. Дин сменил воду, насыпал корм, вымыл поддон клетки и поставил блюдечко с новым песком, но леди Мариан все еще не выглядела довольной. Тогда он решил отпустить птичку полетать по комнате, предварительно включив телевизор, с которым капризное животное любило общаться. Выполнив задуманное, Дин устроился с книгой на диване. Леди Мариан радостно пикировала на него со шкафов, потом садилась на телевизор и гневно высказывала что-то ему.
В этот раз Дин не стал читать все подряд, а выбрал легенду, тщательным образом пролистав книгу. Он искал что-нибудь о морских конях и нашел: ту самую историю, на которую ссылаются сборники сказок и энциклопедии британской нечисти. В сказки он попала, разумеется, в урезанном виде и со счастливым, нравоучительным концом, а здесь…
Дин зачитался, и даже леди Мариан, совершившая посадку на его голову с целью покопаться в волосах, не смогла его отвлечь.
Он представлял Эйдана на месте влюбленного коня, а вместо девушки почему-то маленькую Сару. Она отвергала все подарки из моря: блестящие раковины, жемчужные нити, древнее золото. Конь приходил на порог с дарами, заглядывал в окна, просил впустить – но умненькая девушка понимала, что что-то не так с этим красивым парнем, и прогоняла его раз за разом. Но в один вечер не разразилась страшная гроза. Гремел гром, сверкали яркие молнии, страшно раскалывая небо пополам. Дождь лился сплошным потоком, словно весь берег вместе с домами, овцами и людьми вдруг погрузился на дно. Парень снова пришел и плакал под дверью, скребся и умолял впустить его, чтобы обсохнуть и немного погреться у огня. Девушка сжалилась, ведь она была добропорядочной христианкой, и не могла отказать в помощи человеку только на основании своих неявных подозрений.
Конь вошел и сел у очага. Он отказался от хлеба и сыра, предложенных девушкой, только улыбался и смотрел на нее. А она смотрела в ответ, как блестят от огня его глаза, как переливаются темные кудри, как плавает под его кожей бледная луна, отраженная в ночных волнах; к утру она уже не могла его выгнать.
С той ночи стали они жить вместе, словно супруги. Парень приходил каждый вечер, но по утрам убегал, а девушка ждала его дома. Она уже не спрашивала, откуда пришел ее любимый и чем занимается, и перестала волноваться о том, что подумают соседи. Отец девушки, тем временем, был на летнем рыбном промысле. Он вернулся вскоре и узнал от добрых людей, что кто-то ходит к его дочери по ночам, и что она перестала посещать службы в церкви, и в город совсем не выбирается. Обеспокоенный отец дождался ночи, спрятавшись на берегу под старой лодкой, и своими глазами увидел, как выходит из моря лоснящийся конь, как превращается он в красивого парня и идет прямиком в дом, к его дочери. В тяжелых думах ушел отец с берега и до утра сидел в церкви, молился и ждал ответа. Когда же встало солнце, он пошел домой и стал с порога убеждать дочь, чтобы она отказалась от дьявольской связи и пошла покаяться. Она отказывалась, и сказала, что лучше уйдет в море, чем снова станет жить прежней жизнью. Отец страшно рассердился и ударил дочь по голове, так что она лишилась чувств. После он засунул ее в мешок и на лодке увез в море. Там отец напихал в мешок камней и выбросил его в воду.
Конь был слишком далеко и не успел спасти свою любимую, она утонула до того, как он вернулся. Как стало темнеть, все на берегу слышали его печальные вопли и боялись выглянуть в окно. А утром отец обнаружил тело своей дочери на пороге. В ужасе он снова отвез ее в море и утопил в мешке с камнями, но на другое утро все повторилось. Каждый день отец все дальше заплывал в море, чтобы избавиться от тела, и на рассвете находил его, все более испорченное, у своих дверей. Он перестал спать, и везде видел тени лошадей. Ему мерещилось фырканье за спиной, слышался стук копыт. На сороковой день кошмара полусумасшедший от страха отец решил дождаться страшного подарка у двери сам. Он сел на пороге и стал смотреть в море, напевая веселую песенку. Коня, выходящего из воды, он видел и раньше, но тот, кто появился сейчас, был посланником Ада. Шкура коня гнила прямо на нем, слезая зловонными складками с ребер, ног и морды. Глаза его помутнели и текли густым гноем, в разинутой пасти копошились черви и личинки. На спине кошмарного создания лежало разлагающееся тело убитой дочери. Конь уже не мог видеть, но почуял человека. Ткнувшись в плечо отца девушки осклизлым носом, конь сказал, что узнает в нем убийцу своей женщины, и не успокоится, пока не заберет его с собой в море, и даже собственная смерть не остановит его. Затем он оставил труп на крыльце и ушел в глубину. В тот день отец поджег свой дом и уплыл очень далеко в море. Он отдал волнам тело дочери, а потом привязал к своей шее камень и спрыгнул в воду следом. Больше их никто на берегу не встречал.
Дину показалось, что он сам чувствует отвратительный запах гнилого мяса и видит личинок, пожирающих его. Сказка из сборника была безобидной, а эта легенда, как все, что рассказывал мистер МакКой, оказалась страшной.
– Интересно, конь изменил вид, чтобы напугать человека, или он гнил заживо из-за смерти своей любимой? – спросил Дин у леди Мариан.
Птичка коротко что-то чирикнула и улетела на телевизор: петь любовные песни диктору новостей. Проводив ее взглядом, Дин снова уставился в книгу. Сказка произвела на него тягостное впечатление, и образ полумертвого коня-Эйдана плавно сливался теперь со страшными сценами его ночных кошмаров. От мрачных раздумий его отвлек звонок телефона; взглянув на экран, Дин просветлел и нажал на ответ вызова и громкую связь.
– Дин! Здравствуй, Дин! – кричал в трубку Ричард.
Судя по свисту в динамике, он стоял где-то на страшном ветру.
– Привет, – ответил Дин. – Как твои дела?
– Дела? Дела хорошо, очень хорошо! Я чувствую себя очень счастливым!
– Это здорово. Где ты сейчас? Мне кажется, даже из трубки дует – какой там ветер.
– Мы пошли в горы! Здесь потрясающе, Дин! Как жаль, что ты этого не видишь!
Леди Мариан услышала знакомый голос и немедленно прилетела, забыв о телевизоре. Она бегала вокруг телефона по столу и мелодично вскрикивала, один раз даже попыталась подцепить его клювом.
– А я у тебя дома, мы общаемся с твоей прекрасной леди. У нас идет дождь, но все, вроде бы, неплохо. Когда ты возвращаешься?
– Мы прилетаем двадцать первого, вечером! Адам сказал, что встретит нас, так что не беспокойся! Мариан, моя дорогая, папа скоро приедет, будь хорошей леди!
– Она скучает. Видел бы ты, что она делает сейчас с телефоном, – рассмеялся Дин.
Птичка и правда пыталась достать дорогого Ричарда из трубки, впору было начать волноваться за сохранность аппарата.
– Она и мне чуть череп не проклевала, – пробасил сквозь свист ветра кто-то, и Дин узнал голос Грэма.
– Дин! Тут плохо слышно! Я позвоню тебе еще, потом, хорошо?
– Да, конечно, ни о чем не беспокойся, – Дин взял телефон в одну руку, а леди Мариан в другую, но она яростно пыталась освободиться.
– Скоро увидимся!
С последним возгласом связь прервалась, и в комнате сразу стало тише, несмотря на шум дождя, рекламу по телевизору и возмущенные вопли оскорбленного попугая. Дин был очень благодарен Ричарду за этот звонок, от него повеяло чем-то теплым и приятным, давно забытым покоем. Возможно, именно так должна ощущаться надежда, кто знает?
Все выключив и закрыв птицу в клетке (леди Мариан все еще пыталась кричать и клеваться), Дин отправился домой. Дождь как будто стал потише, но сейчас это уже не имело значения – грунтовые дороги развезло, трава мокро чавкала, и без высоких резиновых сапог делать снаружи было нечего. Море за обрывом сменило цвет на мутный свинец, волны поднимались не слишком высоко, но часто. Дин честно старался не замирать и не заглядываться в водные просторы, ведь видимость была плохой, а дорога скользкой. Можно попытаться оправдать все красотами побережья, величием моря, национальным традиционным дождем – но маленькая и простая правда заключалась в том, что Дин просто хотел увидеть Эйдана. Он так соскучился, так тосковал, что вымаливал у высших сил что угодно: следы на мокрой дороге, силуэты в пелене дождя, тепло от дыхания за плечом. Раньше у него было так много всего этого, а он и не подозревал об этом.
Из-за сырости снаружи, дома стало прохладно. Дин включил отопление и забрался на диван с ноутбуком, пледом и термосом. Он добрался до очередной непоименованной карты памяти, полной фото, и со вздохом взялся ее разгребать. Снимки оказались свежие: прогулки по окрестностям за последние несколько дней, ткацкая мастерская в соседнем городке, катание на лодке с Адамом. Здесь было проще, потому что многие фото Дин сразу перекидывал в папку «Личное», для которой не требовалась серьезная обработка. Там тоже постепенно скапливалась гора работ, которые как-нибудь придется раскидать хотя бы по темам, чтобы не путаться самому. Пролистав быстренько и мысленно взвыв от количества, Дин открыл одну из фотографий с лодки. Ему еще тогда, в воде померещилось что-то темное, скорее всего, крупная рыба, то и дело задевавшая дно. Вспомнив об этом, Дин стал просматривать снимки более подробно, надеясь увидеть что-то интересное. Плохим моментом в серийной съемке можно считать только тот факт, что кадров получается непростительно, просто чудовищно много. Приходится удалять огромное количество расфокусированных, кривых, бессюжетных картинок, оставляя лишь единицы из сотен. Зато эти самые крохи иногда становятся бриллиантами.
На это и надеялся Дин, когда наугад пытался снять сквозь волнение у борта лодки их таинственного спутника, поэтому с философским спокойствием внимательно просматривал фото, сразу удаляя лишние. Вот на одном кадре видна какая-то тень… на другом – что-то, похожее на водоросли или пряди волос. Много неясных фото, где действительно есть что-то темное под водой, но четкий контур рассмотреть никак не удается. Дин отобрал несколько кадров, где явно что-то виднелось, и принялся сдвигать значения цвета и освещенности. Он вырезал относительно явные кусочки темного под водой и составлял хотя бы примерный коллаж. Спустя три часа работы на мониторе красовалось что угодно, но только не рыба.
У существа было четыре длинные ноги, завершающиеся широкими юбочками плавников, длинный – гораздо длиннее задних ног – хвост из волос или каких-то тонких щупалец, плотное тело и узкая, похожая на лошадиную, голова. Дин смотрел на тварь и чувствовал, как поднимается в нем гнев. Уехали они, как же! Ушли в глубокое море, ха! Это было обидно и противно, и сейчас, если бы Эйдан рискнул появиться, Дин не задумываясь врезал ему по физиономии.
Дождь все не заканчивался, приближались сумерки. Из-за низких туч темнеть начало намного раньше положенного срока. Дин не мог успокоиться и заняться чем-то другим: невольно он то и дело возвращался к получившейся картинке, а мысли только и крутились вокруг этой темы, заставляя вспоминать подробности и незначительные детали. Цвет фигуры был не виден под водой, так что определить, кто именно был в море, навскидку не получалось. Возможно, ситуацию спасли бы копыта, превратившиеся в плавники, но Дин понятия не имел, могут ли так все морские кони, или только один конкретный вид. Кажется, у Эйдана все равно оставались копыта… или нет?
Злость накатывала волнами, контролировать ее не получалось. Дин уже несколько раз останавливал себя от того, чтобы открыть окно и наорать все, что он думает, прямо в дождь. Смотреть фильмы не получалось, читать книги тоже. О работе над оставшимися фото и речи быть не могло: Дин то и дело норовил залить все красным или черным. Потеряв надежду успокоиться самостоятельно, он решил воспользоваться народными средствами.
Виски стоял в баре еще с зимы. Так уж вышло, что ни он сам, ни Эйдан не были серьезными поклонниками этого напитка, поэтому открытая бутылка держалась и могла бы прожить еще долгую и интересную жизнь. Дин вытащил ее на свет, убедился, что внутри есть еще примерно грамм двести янтарной жидкости, отвинтил пробку и приложился прямо к горлышку. Текучий огонь опалил пищевод, рождая мимолетную мысль об огнедышащих драконах. Раньше можно было спросить о них у Эйдана или деда, а теперь, наверное, у Адама. Раз есть легенды о драконах, то и в реальности они должны были существовать, разве нет?
Дин сел прямо на пол, прихлебывая виски из горлышка. Очень некстати он осознал, что вообще-то голоден, поскольку бутерброды давно закончились, а он, в пылу баталий за четкость снимков с этой чертовой лошадью, совсем забыл о еде.
– Напьюсь вот, и буду валяться тут, холодный и голодный, – хихикнул Дин мстительно, сам не зная, к кому обращается.
Он взялся было исполнять свою угрозу, даже голову запрокинул повыше, но в результате чуть не захлебнулся и отставил бутылку, отплевываясь. Дверь в кухню была открыта, кухонное окно оказалось как раз напротив. В какую-то долю секунды Дин был уверен, что видит там, за стеклом, мутную от дождя темную лошадиную голову.
Это мог быть обман зрения, преломление света в каплях воды, плод совместного труда туч и ранних сумерек, это могла быть игра воображения, но Дин прекрасно, удивительно ясно понимал, что это не так. Все эти случаи были кусочками одной картинки, и сейчас у него в голове образовалась полнейшая каша из образов, снов, фотографий и легенд. Скорее всего, разгадка придет сама собой, когда ее не ждешь, но сейчас все скопившееся давило на сознание. Дин вскочил на ноги, на всякий случай сбегал к окну в кухне (разумеется, никого там уже не было), подхватил бутылку и выскочил за дверь, в чем был одет. Дождь тут же забарабанил по голове и плечам, шерстяные носки мгновенно промокли и набрякли водой. Чувствуя, как струйки воды текут по спине прямо в джинсы, Дин понял, что вся его злость куда-то уходит. Выбегая, он думал, что станет сквернословить и кричать в дождь, проклинать Эйдана и орать до полной потери голоса, вспоминая все его прегрешения, а теперь ему стало смешно.
– Да пошел ты к черту, Эйдан Тернер! – крикнул Дин, покатываясь со смеху. – К черту, слышишь?
С этими словами он вошел в дом и захлопнул за собой дверь. Мокрую одежду Дин побросал прямо в холле у двери, наспех обтерся полотенцем, погасил везде свет и рухнул спать.
Во сне он видел тихие тени на длинных ногах. Они скользили по комнатам, молчаливые и темные, и печально вздыхали. Одна из них поправила на Дине одеяло, другая собрала с пола капли воды. Они совсем не оставляли следов, но Дин улыбался в подушку. Пока невесомые гости бродили вокруг кровати, дурные сны боялись приходить и беспокоить его. К утру дождь стал тише, потом прекратился совсем. Ночные тени медленно уходили ему вслед, растворяясь в тишине, словно вовсе их тут и не было. Дин видел во сне, как одна из этих теней склонилась над ним и поцеловала в висок, прежде чем истаять полностью, но он был уверен, что это только сон.
========== Глава 10 ==========
Утро праздничного дня ничем себя не выдавало. Низкие облака бежали по небу, иногда позволяя солнцу коротко коснуться моря и травы. Ветер причесывал холмы, стряхивал с волн их пенные гребни. Несмотря на это, было очень тихо. Дин почувствовал это, едва вышел на порог с утренней чашкой кофе. Сегодня он завтракал в одиночестве: Адам был занят приготовлениями, Ричард еще не вернулся. Лениво оглядывая окрестности, Дин видел, как вернулись с прогулки Карл и Ири, на горизонте в море проплыли, одна за другой, восемь маленьких лодок. Где-то в холмах слышался веселый звонок велосипеда.
Дин вздохнул и вошел в дом. Нужно было проверить камеру, объективы, карты памяти для сегодняшнего вечера, и заставить себя не пялиться в сторону маяка так долго.
Велосипед звякнул уже где-то совсем рядом, и через несколько секунд в дверь постучали. Дин не знал никого, кто передвигался бы на велосипеде, поэтому удивился. Открыв, он увидел за дверью Миранду.
– Привет! Ничего, что я прямо с утра?
– Привет, здОрово. Заходи! Кофе хочешь?
– Нет-нет, я проездом. Просто подумала, что ты давно не брал картошки, значит, наверняка понадобится, – она показала небольшой мешок килограмм на десять, закрепленный в корзинке на багажнике велосипеда.
– Да, ты угадала, – улыбнулся Дин. – Я как раз думал закупиться через несколько дней. А чего на велике?