– Пойдём, – без интереса поддержал Валя.
На пороге кухни появилась Авдотья Лукинична, поинтересовалась:
– Вы куда собрались?
– Да так, ба! – откликнулся Марат. – К Пашке.
– И куда пойдёте? Чего замыслили?
– Мы хотели сходить в лес – тут недалеко есть одно хорошее место. Мы посидим там или ещё чего… полазим, – быстро, чтобы не возникло кривотолков, добавил Марат.
– Смотрите, далеко не лазьте.
– Ой, да ладно!
– Не ладно. И вообще, далеко ходить нечего, гуляйте у дома.
– Вот ещё, как будто мы – малышня!
– Малышня или нет, а всё одно сидишь и беспокоишься, когда целыми днями вас носит незнамо где.
– Авдотья Лукинична, – встрял Валя, – не думайте, мы, наверное, никуда далеко не пойдём. У нас Пашка заболел.
– Вот как. – Авдотья Лукинична нахмурилась. – И что же с ним?
Марат поспешил вмешаться:
– Он просто простудился. Что же ещё?
– Вот! – воскликнула бабушка. – Вот видите! Накупались, насиделись в воде, набегались вечером.
– Ой, да ладно… пошли Валька! – Марат махнул на бабушку рукой и потянул за собой по дорожке к калитке старшего товарища.
Было восемь часов. Вздутое солнце проливало рассеянные лучи с безоблачного матово-голубого неба. И хотя в этом утреннем свете уже было вполне достаточно тепла, вся земля, умытая ночью обильной росой, таилась в прохладных дымчатых тенях, – не хотела она сдаваться без боя под напором начинающегося, разгорающегося нового жаркого дня. Но ей не устоять! Через полтора часа день непременно возьмёт своё, и запыхает жаром раскалённой русской печи, пёстро размалёванной добродушным художником!
8
Раиса Ильинична, мать Павлика, ничего не хотела слушать. Она была непреклонной:
– Павел гулять не пойдёт.
Точка.
И, заметив печаль сына, оговорилась:
– Ну, разве что возле дома, но только, когда день наберёт силу… ну… поглядим. А сейчас, никаких гулянок!
Но Пашку к ним допустила – пускай поговорят, глядишь, наговорятся и успокоятся.
А мальчишки, благодаря своей прозорливости, которая происходила от их целеустремлённости, от их простоты и открытости – бесхитростный народ эти мальчишки, но жуликоватый, – недолго соображая, отважились они на дерзость: Марат с Валей сделают вид, что каждый пошёл по своим делам, но на самом деле они станут дожидаться Пашку возле озера, а тот тем временем постарается уговорить мать выпустить его за ограду, и, поболтавшись поблизости, чтобы она привыкла, что чадо находится рядом, он незаметно выпадет из её поля зрения, и тотчас прибежит к ребятам!
– Что, наговорились? – спросила Раиса Ильинична.
– Да, – обречёнными голосами хором ответили мальчики.
– Что-то вы быстро? – Тетя Раиса с подозрением посмотрела на слишком уж скучно и безропотно расстающихся мальчиков. В ответ, они вяло пожали плечами. А Марат, для дополнения картины, пошарил ногой в траве, а Валя вытянул длинный стебель из травинки с протяжным не то свистом, не то писком. И пожалела их Раиса Ильинична. – Да вы не огорчайтесь, – сказала она. – День-два – и Пашутка поправится. Так ведь, Паша? Поправишься?
– Наверное, – процедил Пашка и зашёл в дом.
– До свидания, – попрощались мальчики с женщиной.
– Заходите, не забывайте товарища. Потом заходите. Я сегодня хотела испечь блинчиков – приходите угощаться.
– Хорошо… может, придём.
– Обязательно приходите, а то Пашутке будет скучно болеть.
– Угу…
Жалость нашла на Раису Ильиничну Дубилину. Она корила себя за излишнюю жёсткость и категоричность, понимая при этом, что иначе, ну, никак нельзя. И она была права: Павлу надо было лечиться. Если запустить болезнь, тогда остаток лета он обязательно проваляется в постели, а если за неприятность взяться сразу – всё закончится очень быстро, и он опять будет бегать с товарищами, накапливая впечатления от лета в деревне.
Мать легонько подтолкнула в спину застывшего в комнате сына – к кровати.
– Ничего, ничего, – сказала она. – Сейчас станем пить горячее молоко с малиновым вареньем и глотать таблеточки, и всё у нас быстренько пройдёт, верно?
– Да не надо ничего… мне уже лучше. Это я только так расклеился, со сна, и всё. А теперь всё проходит. Правда, ма!
– Ну-ну, ты не спеши. Мы сейчас и твоё горло ещё разок поглядим, и градусник поставим – и узнаем, что да как, со сна это или не со сна.
– Ладно… куда уж мне деваться? Валяй.
– Ой, бедненький ты мой, – подтрунила над сыном мать, – несчастненький… Забирайся давай в постель. И не скули.
9
Два озерца располагались слева от деревни – это, если обратиться лицом на юг, к реке. От Дульки их отделял клинышек поля, засеянный подсолнухами.
Одно озерцо имело овальную форму, и заросло оно непролазным бурьяном и кустарником с раскляченными от старости вётлами. Вода в нём была сплошь укрыта ряской да тиной. На этом озере не только было невозможно купаться, а даже нельзя было к нему подобраться, – ну, разве что через изодранную одежду и кожу. Но на такие жертвы никто не шёл, а потому таилось оно в сумраке без людского внимания. Это был клочок первобытного мира. И называлось оно: Кочерга.
Второе же озерцо от него отличалось разительно. Оно было на тридцать метров ближе к Устюгам, и его воды были тёмными, потому что были они совершенно чистыми. На крутых берегах росли мощные, полные жизненных сил вётлы, под их аляповатыми кронами ютились кусты ежевики, скопища крапивы, белых зонтиков с едким млечным соком, вертлявой пушицы, заросли осоки да местами торчали пучки камышей. Оно было длинным: вытянутым и узким. На северном его берегу был протоптан всего лишь один спуск, да и то – по осклизлой жирной почве. Он обрывался резко – вниз, к воде. На другом же берегу, на южном, на ближнем к речке Дульке и к заросшему соседнему озеру, к Кочерге, таких мест обнаруживалось аж целых два! Но одно из них было с таким же крутым, как и на противоположном берегу, неудобным и опасным спуском, а второе – у ближнего к деревне края озера, где спуск был пологим и удобным, но было там мелко – близко и долго было вязкое илистое дно. Из-за этого неприятного илистого дна купальщики предпочитали пройти ещё немного до второго доступного на этой стороне места, чуть поодаль от первого, – пускай там крутой спуск, но зато через четыре шага вода уже доходит до шеи, и можно, если умеешь, плыть! И там сделан мосток, который с успехом сойдёт за хороший трамплин, – или же ты аккуратно опустишься с него в воду и, держась за него и барахтаясь, вроде как поплывёшь. Всё это позволяло всякому желающему, не доходя до реки ста метров, бросаться в неколебимую течением воду, находя в ней отдохновение от летнего зноя. И это озерцо – Прорва.
Марат и Валя сидели на берегу Прорвы, возле крутого спуска к воде, где мосток, и бросали в воду набранные на поле камушки и сухие комья земли. Рядом с ними валялись поломанные соцветия подсолнухов, из которых они основательно повыколупывали семечки, не тронув те из них, что всё ещё были белыми и пушистыми.
Который час, мальчики не знали, но дожидались они Пашку долго. Запас терпения у них иссякал.
Солнце стояло высоко. Оно нещадно палило, припекая их неприкрытые головы.
Мальчики стянули футболки. И Валя, будучи хорошим пловцом, не став более дожидаться Пашки, полез с крутого берега вниз и бухнулся в чёрную воду.
С высоты берега эта тёмная вода казалась Марату устрашающе глубокой и ледяной. Он следил за товарищем с волнением: он беспокоился о его судьбе, которая будет весьма неопределённой, если тот вздумает тонуть. Марату мерещилось, что у Вали сводит ноги судорогой, и он отважно бросается спасать своего товарища, но с ним тут же приключается точно такая же беда – ноги сводит, и Марат идёт ко дну!
Марат поёжился.
Чтобы отогнать наваждение, он кинул камень. И тот бухнулся в воду рядом с Валей, распластавшимся по-лягушачьи и неторопливо дёргающим руками и ногами.
– Ты чо? Офонарел? – взвизгнул Валя от неожиданности.
Марат засмеялся и снова кинул камень.
– Прекрати!
– Вылазь давай, – сказал Марат.
Валя перевернулся на спину.
– Ща… – пообещал он. И добавил: – А тут, и правда, холодная вода. Наверху – ни чо, а вот на глубине – лёд!
– Вылазь!
Марат успокоился: выходит, он не паникёр и не нытик. Он был прав: озеро до сих пор не прогрелось, – а скорее всего, в нём бьют донные ключи, не позволяя воде нагреваться даже в жаркие дни.
Рядом с Валей опять плюхнулся камень.
– Ты чо, тупой? – возопил он вдруг прорезавшимся мужским басом.
– А? – не понял Марат, отвлекаясь от выколупывания из цветка подсолнуха незрелых семечек.
– Не кидай больше, говорю.
– Я не кидал.
– Тогда кто?
– Не знаю.
– Стррааа-шно? – На противоположном берегу озера из кустов высунулась конопатая мальчишеская физиономия.
– Пашка! – воскликнул Марат.
– Пашка, сколько времени? – спросил Валя.
– Начало одиннадцатого.
– Чего так долго? – спросил Марат. – Мы заждались.
– Мама не отпускала, а теперь ушла в магазин, и я сбежал.
– Молодец, – сказал Марат.
– Я поплыл на тот берег, к Пашке, – уведомил Валя.
– А одежда? – растерялся Марат.
– Нам всё равно в лес идти – зачем мне к тебе плыть? Чтобы потом обходить озеро? Возьми её. Мы ждём! – Валя уже приблизился к противоположному берегу.
– Шустрые какие, – сказал Марат, выражая своё недовольство тем, что ему придётся в одиночку тащиться в обход Прорвы.
Он перекинул свою футболку через плечо, подобрал шорты, футболку и сандалии Вали, поднялся, подошёл к полю и сорвал несколько головок подсолнухов, чтобы было чем развлекаться в неблизком пути к найденному вчера месту в лесу.
В стороне, над деревней, высоко в ясном небе, неспешно выводя обширные круги, маленькой тёмной точной парил дальнозоркий ястреб.
10
– Смотри! Пикирует! – услышал Марат голос Пашки, которого скрывала шарообразная молодая ива.
Марат задрал голову. Но ничего не увидел. Ястреба не было. В небе кружили, как мотыльки, проворные ласточки.
Ребята стояли по разные стороны ручья, который прибегал из далёкого леса, пополняя Прорву. Ручей был в метр шириной, а его заросшие камышом берега были топкими из-за мягкого ила. В ста шагах от мальчиков шумели машины, проносясь по автодороге; некоторые из них притормаживали у деревни и отправлялись пылить по просёлку через поле, к реке.
Чтобы перебраться через ручей, Марату надо было пройти по двум кривым толстым веткам, кем-то переброшенным через него. Он выкинул вперёд правую ногу, переступая через пятачок грязи, и поместил её на одну из веток. Он сосредоточился и, оттолкнувшись левой ногой, быстро, в припрыжку, перемахнул на другую сторону ручья. Но это не уберегло его от попадания в топкий ил, потому что слишком большое пространство вокруг было пропитано водою.
– Блин! – выругался Марат.
– Ага! – заголосил Пашка. – Попал, попал! Смотри, я же говорил, что он не перепрыгнет, – обратился он к Вале.
– Чего ты радуешься? – спросил Марат. – Пошли к дороге. Я у трубы ноги помою.
Ручей пробегал под межрайонной автомобильной дорогой через бетонную трубу диаметром в полтора метра. Ребята любили заглядывать в неё в дождливую погоду, чтобы шлындать там в резиновых сапогах, измеряя глубину и силу потока воды. В последний раз они проделывали это две недели назад, когда выдалось два долгих пасмурных и дождливых дня. Делать тогда было совсем нечего, да так, что можно было умереть от тоски. К тому же они постоянно ходили в резиновых сапогах, отчего подобные мероприятия сами собой напрашивались на исполнение. Тогда-то они, впервые за лето, и занялись серьёзным исследованием местности и постройкой шалашей или укрытий в самых необычных и отдалённых местах. Никогда раньше Марат с Валей к подобным местам даже не приближались, считая их слишком сложными и небезвредными для праздного любопытства. В обуявшей их страсти к исследованиям и открытиям, в тяге к находкам или созданию наилучшего укрытия был повинен, конечно же, Пашка.
– Марат, ты видел, как падал ястреб? – спросил Пашка.
– Я до того видел, как он летал в небе. А после его уже не было.
– Прям камнем – вниз! Теперь, небось, у Вальки утащил куру. А, Валька, не жалко курицу?
– Почему у меня? Только у нас, что ли, куры?
– А, смотри, жа-алко! – с ехидством подметил Пашка.
– Между прочим, он может не справиться со взрослой курицей, – пояснил Валя. – Захватить – захватит, да не утащит. А люди – рядом, поэтому тут же с ней разделаться он не сможет и бросит. Так что он специалист всё больше по какой-нибудь мелочи: цыплята там, котята. Да к тому же у нас – боевой петух. Он столько из него пуху натреплет, что мало не покажется!
– То, что у вас боевой петух – это точно, – сказал Марат. – Помнишь, как мы хотели надрать у него перьев? Гонялись за ним. Так и не поймали. Шустрый он. И злой. Сам на нас кидался, и при этом у него не выпало ни одного пёрышка! Так что нам пришлось с земли выбирать какие получше.
– Да уж, ты от него улепётывал будь здоров, – Валя засмеялся.
– А чо я? – Марат смутился. – Ты, что ли, нет?
– Зачем мне? Он меня знает. Знает, кто в доме хозяин.
– Ну конечно! – парировал Марат.
– Чего не так? Ты что, не веришь?
– Это вы когда за ним гонялись? – с беспокойством спросил Пашка. – А где был я?
– Дней пять назад, – ответил Валя. – Ты утром ездил в город с матерью.
– Ааа… ну да… – Пашка смирился, но быстро сообразил, чем поддеть ребят. Он не искал этого, оно само неторопливо шествовало вдалеке по единственной улице деревни. – Смотрите, Наташка, Ирка и Маринка на речку идут, – сказал Пашка. – А с ними – Вовка и Руслан!
Вовка и Руслан – это пацаны шестнадцати лет, с которыми ни Пашка, ни Марат не знались. Только Валька, вхожий в тусовку старших ребят, часто с ними пропадал: они вместе возились с мотоциклом Вовки, тихими вечерами скучали на заокольных лавочках, поддевали и задирали местных девчонок, в том числе Наташку, Ирку и Маринку, о которых речь впереди.
– Пускай идут, – сказал Валя. – У нас есть дело. Потом с ними разберёмся, чтобы не таскались с этими взрослыми пацанами. Правильно?
– Угу, – отозвался Пашка.
– Ступай, Марат, полощи ноги, – распорядился Валя. – Я в трубу не полезу.
11
Смыв с ног и сандалий вонючий ил, Марат босиком перешёл мягкий от жары и густо пахнущий мазутом асфальт. Он обулся и спустился по крутой дорожной насыпи в высокую траву, потревожив полчища кузнечиков. Чем дальше он отходил от ручья, тем трава становилась ниже и суше – былинки сминались и ломались под его ногами с громким шелестом и звонким хрустом.
Пашка и Валька ждали его на просёлке за огородами нижнего ряда домов деревни.
Марат присоединился к ним, и они направились к Верхним Устюгам, к лесу.
12
От края леса на взгорье мальчикам открылся раздольный вид на низину с домами и огородами Устюгов, с полями, деревьями, с тёмной гладью озера, на ослепительно блещущую речушку Дульку и на её противоположный берег, где на капустном поле неспешно полз жук-грузовик, переваливаясь, громыхая на ухабах и оставляя за собой длинный шлейф пыли, – всё это великолепие колыхалось в мареве жаркого дня.
Ребята постояли, посмотрели, щурясь, в яркий день, плавающий в восходящих потоках раскалённого воздуха; на стадо коров, пригнанных от самого города, и пасущихся слева от речного пляжа; на отару овец, застывшую справа от деревни под высоким дубом, под которым, надо думать, укрылся от утомительного зноя пастух; на скользящие по автодороге сверкающие точки машин; на ласточек, снующих в бездонном небе под жирными кучевыми облаками, облитыми солнечным светом, словно сливками, и вошли в лес.