***
На Михайловича пришли документы. Отслужил солдат службу долгую, двадцать лет служил, да еще пять. Службу долгую, службу горькую. Только не было у Михайловича ни семьи, не жилья. Не заслужил наверно. Были только мы, и тех хотят отобрать у старшего прапорщика. Прощался он уже было с нами, восемь лет мы провели вместе, изо дня в день он вел нашу обойму. Показывал он нам свои последние фотографии, там, где он на море, город Баку, Сумгаит показывал, Хачмас, Махачкалу. В Дагестане ему нравилось, люди там хорошие, говорил он. Уеду где ни будь в горы, буду овец да баранов пасти, как вас эти годы пас. Я с удовольствием смотрела на море, на фотографиях оно было маленькое. Ну где здесь много воды? -думала я. Я не могла представить нашу жизнь без Михайловича. Он для нас был всем – и папа, и мама. Действовал по уставу, но частенько и на подзатыльник можно было нарваться, за дело. Я стала взрослей, сентиментальней, все чаще снимала со стены талисман и бегала тайком в свое потаенное место, и плакала, жалуясь маленькому медвежонку о превратностях своей судьбы. Мне жалко было себя, жалко Михайловича, жалко, что родилась некрасивой неудачницей. Груди мои окрепли и начали неприлично набухать (Перед марш-броском я их перевязывала куском материи. Мне было стыдно. И непривычно болели соски, натертые мокрой майкой), а все остальное тело, через светившуюся насквозь худобу, оставалось таким же угловатым, как чурка, вырубленная топором. У меня началась Медузина болезнь, Баба Дуся говорила, что все бабы, рано или поздно ею болеют, и что все в этом мире от бога, и бог наказал этой болезнью всех женщин за какие-то грехи. Я не кидалась на всех, как остервенелая, с кулаками, просто молча, стиснув зубы валялась на кровати и вспоминала все свои грехи, но все же больше склонялась к версии, что это Медуза инфекцию занесла, когда мы от кляссеров прятались на белой скале. Летучие мыши эту скалу облетали за версту от общежитий. Заболела только я, ведь никого из других девочек болезнь не прихватила. Дура бестолковая, нам в обойме еще эпидемии не хватало. С омерзительностью, я тщательно прятала гигиенические принадлежности, мне казалось, что от меня воняло хуже, чем от Нумизмата. Но слава Кавказу, болезнь быстро закончилась, я резко выздоровела, во мне появилось столько энергии, что могла бы землю перевернуть. А трехчасовой марш-бросок-так это элементарно. В своем тринадцати летнем возрасте, я была еще так наивна, но жизнь продолжается. Михалыч о чем-то долго говорил с командиром военных. Заказал вертолетчикам два «Еревана» пятерки, потом они с командиром говорили целую ночь, а утром вызвали вертушку и улетели по срочным делам. (Похмеляться полетели скотины,-громко возмущалась баба Дуся, вытирая мокрой тряпкой пыль с подоконников нашей казармы). Переговоры закончились успешно, Михайловича оставили в нашем подразделении, числился он, как вольнонаемный, а дальше, мы особо не задумывались. Оказывается, в наше время и такое возможно. Контракт с Михайловичем заключили на целых три года. Он ходил довольный, как индюк, ждал, когда придёт первая пенсия. Через неделю старшие курсанты сдали государственные экзамены по всем дисциплинам; и сразу же на следующий день были объявлены выпускные учения. Для меня это были не первые учения, но каждый раз я волновалась и преодолевала внутренний страх. А вдруг… Что ни будь не так. Выпускные учения в подразделении, приравнивались к объявлению войны, и вчерашние курсанты, несущие наряд по кухне, охраняющие гауптвахту или склады с вооружением, которые еще вчера улыбались и подкалывали молоденьких девочек, сегодня в младших обоймах были объявлены вне закона, и любое общение с выпускниками, считалось хуже измены Родины. А любой выпускник был враг. Обучение в школе заканчивалось, начинались военные каникулы, круглоголовых тоже на базу не пускали, хоть они все уже были новой формации, но во время учений они больше мешали. Хождения по ночам на территории было ограничено пропусками и паролями, бдительные патрули вылавливали нарушителей, которых круглосуточно судил трибунал в лице командира, замполита и бабы Дуси (последняя из которых, приговаривала всех нарушителей к расстрелу, по законам военного времени.) Нарушители из учений вычеркивались автоматически, как отсутствующие и временно утилизированные на гауптвахту. Паек правда за арестованными оставили. Никто не знал, когда закончатся учения. И курсантов голодом морить никто не собирался. Воспитателей перевели на казарменный режим (в учениях они не участвовали, но в случай чего, могли оказать помощь в непредвиденной ситуации, и чтоб если нужно, не искать воспитателей по всей округе.) Михалыч меня штудировал бесконечно, до тех пор, пока вестовой не вручил мне конверт с приказом командования, за который я по– взрослому, расписалась, вскрыла и через пять минут, полностью экипированная обойма, грузилась в вертушки. Рюкзаки, палатки, каски, ничего лишнего, у каждого была десантная лопата, правда вместо оружия-муляжи. Медуза напоследок пошутила, выстрелила из муляжа, очередь по выпускникам. Пять человек унесли на «губу», чтоб не мешались под ногами. Отсчет боевым потерям начался. Остальные выпускники попрятались и старались не высовывается, пока не взлетит вертушка. Старший, выбранный командиром, сборной обойм выпускников, про себя, на чем свет, чихвостил Медузу, только ему понятными словами. У него в отряде осталось 35человек, а эта ведьма выкосила самых незаменимых. Через, минут двадцать лету, вертушки приземлились на широкой, тупорылой покатой возвышенности, окруженной оврагами, по стенах которых, бежали многочисленные ручьи, совместными усилиями образуя быструю холодную горную речушку. Цыган заулыбался, место ему явно знакомое,-подумала я, тут и физиологом не нужно быть. Все младшие обоймы начали выгружаться одна за другой. Я дала команду на разбивку лагеря, а сама пошла искать штаб. Командовала обороной сборная группа, следующий выпуск. Штаб я нашла в небольшой пещере, которая больше напоминала медвежью берлогу или разрушенную барсучью нору, на что указывали следы от когтей на ближайших деревьях и запах, я умудрилась вступить в чей-то кал. Этот запах привязался ко мне. Наверное, девчонки выгонят меня жить в палатку Нумизмата, – подумала я. В штабе мне поставили задачу держать глухую оборону со стороны тыла, обозначили место дислокации моего подразделения, уточнили границы. Из обоймы на войне, мы стали взводом, третьей роты, учебного полка –имени Че Гевары. Мне, под роспись, выдали рацию, объяснили, как пользоваться, сказали участвовать в контратаках, только по сигналу. Дали планшетку с картой, на которой и был расположен этот участок нашей дислокации. Дали желтую ленточку, которую нужно было разрезать и пришить лычки, я спросила-где? Они уточнили конкретно… Я под громкий хохот выскочила из пещеры. Первым делом я выбросила эту позорную ленту, нитки, иголку, а также ножницы, мы забыли (Мое упущение.) Выключила рацию, ее просто забыли зарядить, и она на нашей войне свое очень быстро отработала. Пришлют посыльного-, подумала я и побежала к своим. Дала команду на дальнейшую постройку лагеря, и мы с Цыганом пошли искать место для лагеря, поближе к своей линии обороны. Цыган вращал планшетку, как…вентилятор, ворожил, чуть ли на зуб не пробовал. Нет, с местом мы определились быстро, но вот эта самая дислокация, т.е. Местность, которую мы должны были охранять, ни ему, не мне абсолютно не нравилась. Через всю карту была начерчена грунтовая дорога. Цыган разведал: -дорога уходила в карьер, в котором стоял маленький экскаватор, в ковше которого поместилась бы вся наша обойма, вместе с Михайловичем. К карьеру подходила высоковольтная линия, воздушная, которая утыкалась в подстанцию. В экскаваторе спал пьяный сторож, возле гусениц в тени машины лежала худая большущая собака. Кавказец,-гордо похвастался знаниями пятый. По правую и левую стороны дороги были буераки, плотно усеянные многолетней травой и чахлыми кустарниками. А дальше, на всю территорию планетной карты приходилась открытая местность, из глинозема и булыжников, полностью лишенная растительности. Для лагеря решили найти местечко вдоль русла реки, в которую упирался карьер, подальше, и не в прямой видимости от экскаватора, Цыгана я послала искать место для лагеря, а сама решила повнимательнее осмотреться, что нам нужно защищать и как это сделать лучше. Цыган ушел с концами, с ним увязался Кавказец. Мне надоело ждать, и я вернулась в лагерь. Мои молча сидели на рюкзаках, все хотели есть, но терпеливо ждали команды. На первый день обустройства нам выдали сух пай, еще на базе, а там, что бог пошлет…Логистика в этом учебном центре была ни к черту, все было так запутано, но при желании, можно было найти все. Было бы только желание. А желание у нас было одно, мы постоянно хотели есть, особо тянуло на сладкое, а после марш-броска мы жрали все подряд. Взвод, строится! -скомандовала я-поедим на новом месте. Шагом марш! Нагруженная под завязку обойма, медленно стала удаляться от штабного лагеря. Вместе с нами расползались другие обоймы. Вскоре мы пришли на злополучную дорогу. Навстречу нам из кустарника выпрыгнул довольный Цыган, держа в одной руке лаваш, а в другой, целый жбан молока. Откуда? -спросила я. Местные подкинули,-ответил пятый. За спиной нашего товарища, из кустов выглядывало два загорелых одинаковых личика. Вскоре к нам вылезли из кустарника две девочки близняшки. Это уже лишнее. – подумала я. Разрядил обстановку Интеграл, А Цыган уже успел двух невест найти, одинакового лица. Все рассмеялись, девочки оказались веселыми и общительными, и к нашим учениям отнеслись с пониманием и серьезностью, обещали перед старшими не мелькать, не подставлять нас. Так у нас появилось партизанское соединение, в лице Сусанны и Фирюзы, кто из них, кто, даже сестры путали, и отзывались на любое имя. Благодаря партизанам, у нас всегда был свежий хлеб и молоко. Они и подсказали Цыгану место, для лагеря, пообещали спрятать так, что сам Аллах не найдет. Девочки, были почти наши ровесники, правда моложе, им недавно исполнилось по одиннадцать…говорили в основном на азербайджанском, с добавлением русских и грузинских слов, на удивление мы неплохо понимали друг друга. Дети они как-то быстрее находят общий язык между собой, не зацикливаясь на национализме. Место для лагеря было выбрано замечательно-в размытом старом русле, прорытом горной рекой в скале, за тысячелетия таяния ледников, которые и сейчас покрывают неприступные вершины Кавказа. В сквозном проходе, закрытом со всех сторон скальными породами и поместились две наших восьми местных палатки, которые Немой фактически установил сам за полчаса. Цыган пошептавшись с Мальвиной и Медузой, пропал с двойняшками, пока мы всем гуртом разбивали лагерь, ругались по мелочам из житейских возникших проблем. Цыган умудрился поменять часть консервов, на два объемистых котелка шурпы, цыганские хвостики одинакового лица, тащили за ним огромную корзину, с такой вкуснятиной, что я даже забыла про нагоняй для Цыгана, что позволил себе распорядится общественными продуктами без моего приказа. За годы нашей жизни, мы настолько привыкли друг к другу, что очень многое делали по уставу, не ожидая чужого распоряжения. Мы занимались лагерем, кто-то приготовлением пищи, а Гюрда охраной, она нашла скалу, с которой скрытно можно было наблюдать за доверенной нам территорией. Ее никто не посылал, но из года в год она была нашим неизменным стражем. Они менялись со Стервой, по только им понятным графикам. Иногда привлекали Нумизмата или Немого. К Нумизмату они по-прежнему относились настороженно, только признали в нем равного с ними война. Нумизмат делил с Мальвиной медицинскую поддержку обоймы, часто споря, но дополняя друг друга. Мне казалось, что десятый даже мог проводить не сложные операции в полевых условиях. В его рюкзаке я видела набор хирургических инструментов, у него были свои специальные жгуты, целая стопка гигиенических (в наших местах очень дефицитных) перчаток, Мальвина говорила, что половину инструмента он сделал сам. Когда еще мир не слышал о Елизарове, у Нумизмата, что-то подобное его изобретениям было. Если не в рюкзаке, то в лаборатории точно.
***
Немой был на все руки специалист, только гад менталом доставал, научил на мою голову его Чавось долбанный. Ему поболтать не терпится, а у меня потом черепушка раскалывается. Просила я его, найди себе другой объект для Чавосиных экспериментов. А он только смеется. Не могу, говорит, только ты на моей волне сидишь. Кое у кого мысли почитать получается, а разговаривать так– только с тобой. Спасибо, что только при экстренных случаях стал контактировать, а по началу мысли подсматривал, тренировался, гад, а я, чувствовала, но ничего сделать не могла, только после того, как я на него с кулаками набросилась, прекратил. Потом признался, что испугался за меня, он непроизвольно мог спалить меня менталом. Чавось потом объяснил, каким оружием наградил бог его ученика, и как им пользоваться. Немой позже рассказывал, что они даже на тренировки в горячие точки летали с Чавосем, и медали у него с Афганистана и Прибалтики есть, но он не афиширует их. Страшное это оружие, Втора, когда люди овощами становятся, и возвратить их к нормальному состоянию нет возможности. Цыган-это прирожденный разведчик, это наш логист, принеси-подай, достань, укради, вые…, но сделай. В любом случае –это третья рука, спина и многое, многое другое. Бездельник,-и никто не придумал объёмную характеристику для Цыгана, как Михайлович. Увидев куст сочной и спелой малины, ежевики или еще какой невидали, Цыган забывал про все, про важное задание, про умирающего с похмелья воспитателя и про многое другое, когда он был так необходим. Из нас всех, для Цыгана, вся жизнь была элементом непрерывно продолжающей игры.
***
Муж упал с кровати. Я хохотала, как сумасшедшая. Что ему приснилось? Он говорит, что учился летать, пока не вывалился из гнезда, и первое желание было проверить, а хвост на месте или того…Что того? -переспросила я. Хвост у тебя, с другой стороны. Я опять залилась смехом. Правильно говорят, что смех без причины, не к добру. Утром стал разрываться скайп, такой неприятный сигнал поставил на скайп один из моих сыновей. Сколько его потом просила-Поменяй, поменяй…, а он все потом, да потом. Немой выходил на меня по скайпу редко, он не любил этой услуги, на экране зависала какая– ни будь нейтральная картинка, а мы переписывались набором СМС. На этот раз на картинке была рюмка водки, накрытая кусочком хлеба. Я схватилась за сердце, почувствовав недобрую новость, через набегающую слезу, прочитала сообщение: -Втора, сегодня в Харькове погиб Цыган. Я разрыдалась. Муж испуганно кинулся меня успокаивать. Но какой к черту муж, я забилась в истерике. Через рыдания, я услышала звонок в дверь, что-то мне говорили, врачи, дали укол, какие-то таблетки…Вечером я проснулась, слезы сразу покатились по щекам. Я ни с кем не разговаривала, была в душе такая опустошенность. Возле кровати собралась вся моя семья, муж как– то резко осунулся постарел, сыновья испугано, виновато смотрели на меня, стараясь передвигаться по комнате тихо, невестки, никогда не ладившие между собой, в полголоса переругивались на кухне, внучки прилипли ко мне, по их маленьким щечкам катились слезинки горошинки. Компьютер, наверное, выключился сам. Я попыталась подняться, вся семья кинулась меня поддерживать. Наверно вовремя, иначе бы я свалилась. В памяти нахлынули воспоминания. Зимний холодный Запорожский вокзал, горстка детей, остатки некогда дружной обоймы, брошенные всеми, как слепые котята. Последний приказ-ждать первого. Дальнейшие распоряжение у него. Ни документов, не денег, не жилья, и рядом ни одного взрослого. Бежали дни, недели, а первый все не появлялся. В учебном центре все рухнуло, первые пропали круглоголовые, баба Дуся уехала к себе домой на Полтавщину, Казака инструктора мы не видели давно, Нумизмат ходил, как в воду опущенный. Мальвина оказалась самой продуманной, умудрилась поступить в военное медицинское училище. Ей срочно сделали метрику, приписали два года, и она на вертушке умчалась делать паспорт. Медузу выпустили раньше, экзамены принимала комиссия из Москвы, остались довольны результатом. Ее забрали вместе с персональными инструкторами. Нумизмата забрал отец, он даже не успел его познакомить с нами. Остальные оказались лишними, не нужными. Финансирование прекратилось, мы доедали запасы, что оставались в сусеках. Военные провели пару экстренных выпусков, с вручением лейтенантских погонов, перед остальными извинились, кто захотел, перевели по военным училищам, а кто нет-по воинскому требованию, к чертовой матери. Родина большая…За месяц, военных не стало. Осталась брошенная техника, склады с боеприпасами, никем уже не охраняемые. Мы перебрались в общежитие на скалу, лифт не работал, в дизель-генераторной бензин закончился. Мы приспособились. Из взрослых с нами остались только Михалыч и Чавось. В горах холодает быстрее, был ноябрь месяц, дрова и крупы заканчивались. Михалыч и Чавось поочередно мотались в долину. А мы впятером ждали и надеялись, что хоть кому– то нужны. Первый снег выпал и растаял, сегодня у нас закончилась крупа, осталось два мешка муки, и пол тонны сухофруктов. Цыган с Немым приспособились ставить петли, и наперегонки с лисами и шакалами, добывали всевозможную живность. Зайчатины нам не доставалось, за конкурирующим с охотниками зверьем, просто было не успеть. А вот оленя или косулю, лисе не одолеть. Цыган говорил, что все ближе волки воют. Потом стало опасно ребят посылать на охоту. Михалыч резко постарел, в долину чаще ходил Чавось, а бывший воспитатель жаловался на боль в ногах и обычно сидел и подкидывал полусырые ветки в буржуйку. Чавось пришел ночью, принес рюкзак с продуктами, сказал, что договорился, чтоб ребят взяли на борт до Запорожья, с военного аэродрома в Грузии. Придётся дать немного круг, рядом везде война, нужно поторопиться, ждать нас никто не будет. Объяснил в моем присутствии Михайловичу маршрут, время выхода к аэропорту и координаты. Группу придётся вести тебе, Втора. Впервые Михалыч назвал меня по имени, я оставила его себе на всю жизнь. В последний раз я спустилась вниз, последний раз вытерла мягкой тряпочкой памятную доску Интеграла, попрощалась с ним. Утром мы бегом, соблюдая дистанцию, начали протаптывать последний маршрут в этих краях. Я не удержалась, оглянулась. Говорят-уходя, уходи, никогда не оглядывайся, если не собираешься возвращаться. Иначе судьба загонит тебя на это место снова. Я оглянулась. Чавося в общаге мы оставили спящим. Михалыч стоял на скале, просто провожая нас взглядом. Больше никогда я его не видела, ничего не знаю о его дальнейшей судьбе. Пыталась искать, но бесполезно, даже последнюю пенсию он получил еще там, в горах. Немой пер самое главное-рюкзак с продуктами, а мне вспомнилась та корзина, что принесли близняшки, в корзине, помимо свежего зеленого лука, с помидорами и огурцами (много там еще было), находился целый круг брынзы. С тех пор я ем, только подсоленный сыр, но ничто не может сравнится с той брынзой. Пища богов,-пошутил Интеграл и звонко рассмеялся. В моей памяти так и остался, этот счастливый смех товарища. Он и на памятной доске улыбается, но как-то не так,-застенчивая, Интеграл, Интеграл, найдешь ли там своих ты родителей?
***
Вечером штаб отправил посыльного на наши поиски, тот ходил кругами по дороге, несколько раз спускался в карьер, даже забрался на экскаватор, разыскивая нас, как он сказал, оттуда мы его и сняли. Просто, дежурившая Гюрда, пожалела его, спустилась и предупредила нас, а на экскаватор его загнал Кавказец. Меня вызвали в штаб. Отбивайтесь без меня, попросила я обойму. Караул по уставу. Интеграл – это был мой личный начальник штаба, моей обоймы. Командование, в моё отсутствие, переходило к нему. Захватив сдохшую рацию, я не спеша попёрлась к штабу. Кавказец, так же нехотя, увязался за мной. (Картина называлась «Дама с собачкой»). Чем выше в гору, тем гуще становились кусты, и тропа уже. Наверное, под горой, все ходили толпами, а в гору только случайные идиоты. Вспомнила и тихонько напела услышанную по радио песенку – лучше гор, могут быть только горы, на которых вообще не бывал. Кавказец мне подпел. Из нас получился ойух… (ну, очень) интересный квартет. Для меня, что пело и танцевало более одного человека – было квартетом. Идти стало веселей, так мы и шагали с Кавказцем, подвывая друг другу. Вдруг Кавказец насторожился и громко зарычал. Колючие кусты зашевелились, зашуршали, и как-то, угрожающе начали трещать. Медведь, – подумала я. Вдруг медведь с криком: – Мама, резко побежал в кусты, за ним, так же резко побежал кавказец, радостно лая. Морда у Кавказца стала очень довольной. Тропинка сразу стала шире. Я осторожно стала приближаться к штабу. Вскоре увидела Кавказца, который загнал «медведя» на дерево, и от скуки, прилёг рядом. На спине у «медведя» была катушка с проводом. «Медведь», сидя на верхушке дерева, толстой сломанной палкой, отгонял от Кавказца мух. Странные эти медведи, – подумала я. Скоро появился штаб. Я к штабу подкрадывалась очень осторожно, переступая через «мины». Получила взбучку, за не пришитые лычки. Все опять дружно заржали. Я покраснела (про себя подумав, натравить на них Медузу). Сдала рацию под расписку. Решился вопрос с едой. Со следующего дня будет работать полевая кухня круглосуточно, а завтрак, обед, ужин – по расписанию. Каждый день от нашей обоймы, для работы передвижной столовой, требовалось два человека, с тонким намёком, что официантов у них своих хватает. Опять все дружно заржали. График нарядов почему – то отсутствовал. Дедовщина, подумала я, – будут вам официанты. (Какой такой павлин? Шашлык из вас будет). Представляю, перекошенную физиономию Медузы, она никогда в руках даже десантный нож не держала. Медуза – это первая кандидатура на наряд, а второй поставлю Мальвину. Нам штабисты обещали дать телефон, как только связисты его проведут. То есть, без связи мы вас не оставим. Главное пообещать, с этим мне пришлось встречаться всю жизнь. (В, моей квартире не было телефона, пока не появилась мобильная связь, с аппетитом сожравшая все эти мифические очереди Ростелекома. Потом даже надоедать начали с предложениями установки. Мы согласились ради интернета, и то, благодаря сыну.) Связисты не спешили, то у них провод закончился, то они нас не нашли, мне кажется, что вообще не искали. Разведка, в лице нашего пятого, доложила, что враг распространил гнусный слух, что в месте дислокации нашей обоймы, появилась стая волков, покусавшая половину взвода связи.