“Рука об руку. Только вместе, Финник Одэйр. Навсегда”
Навсегда.
- Я, Финник Одэйер, беру тебя, Энни Креста, в жены, начиная с этого дня… - На секунду переводит дыхание, чувствует, как сдавливает волнением горло. Далеко в толпе гостей он видит Китнисс Эвердин, что кивает, подбадривая. Переводит дыхание. - Вместе и врозь, мы всегда будем одним, одной жизнью, одной целью, одной судьбой.
Он говорит, уже не слыша никого, ничего. Но чей-то голос рассеивает вязкий туман, окутавший жениха и невесту плотным коконом, будто теплым ватным одеялом:
- Теперь вы можете поцеловать невесту.
Он тянется к любимым, влекущим губам. Он пробует их, будто впервые, и кажется, что краски становятся ярче, а звуки - насыщенней. Он знает, что Энни никогда еще не была красивей, а он никогда еще не чувствовал себя таким счастливым болваном. Он хочет запомнить каждый вдох, каждую улыбку, каждый взмах ее ресниц и каждое трепетное касание маленькой ручки. Как играет свет в ее волосах, и как ложатся локоны на плечи, когда она поворачивает голову, как развевается ее подвенечное платье и как невинно и нежно прозрачная фата прикрывает волосы, что, кажется, горят, полыхают изнутри. Он хочет запомнить все черточки и все детали, чтобы потом рассказывать их детям и внукам.
Он не знает, что ему осталось жить лишь десять дней.
*
- Ты уезжаешь так скоро, - шептала на рассвете сонная Энни и, потянувшись, взъерошила его золотистые кудри. - Обещай, что будешь осторожен, любовь моя.
- Это финальный рывок. Мы возьмем Капитолий и продолжим праздновать уже там. А том поедем домой, в Дистрикт №4. Помнишь мачты наших лодок, и как вода отливает серебром, когда мы выходим под парусом в море? Помнишь, как блестит на солнце трезубец и как свистит, рассекая волну? Помнишь, как волны разбиваются о камни, и в воздух взметаются сотни крошечных брызг, переливающихся на солнце всеми цветами радуги?
Финник улыбается, он склоняется, чтоб потереться носом о ее щеку, а потом целует жадно и глубоко. В последний раз. Перед тем, как уйти.
- Я вернусь очень-очень скоро, ты и соскучится не успеешь.
Она будет скучать по нему всю оставшуюся жизнь.
*
- Короткий у вас был медовый месяц. - Китнисс уже не улыбается, да и Финнику как-то не до смеха. Он чувствует ледяное дыхание вечности где-то у затылка, но никак не может заставить себя обернуться, чтобы заглянуть ей в глаза.
- Надеюсь, мы закончим его в Капитолии. После того, как захватим его.
Он не знает, что не дойдет до дворца и не увидит падения Сноу. Он не знает, что отдаст свою жизнь за то, чтобы жила эта потерянная, но такая храбрая девчонка - свой парень, лучший дружище. Жила и смотрела на мир печальными темно-серыми глазами. Девчонка, что всегда будет помнить запах пороха и горящей плоти, что будет просыпаться среди ночи с пронзительным воплем: “Финник!”, а потом тише, уже шепотом: “Морник, Финник, морник…”
…
Когда ящерицы-переродки наваливаются со всех сторон, раззявливая уродливые, утыканные кривыми клыками пасти, время вновь будто замедляется, и крики Китнисс Эвердин откуда-то сверху растягиваются, глушатся. Финник снова слышит музыку и веселый смех своей Энни, чувствует тепло ее тела и видит изумрудный блеск сияющих глаз. Энни в белом подвенечном платье и ее ладонь, опускающаяся на его лицо. А потом, сразу без перехода, он видит ее на корме большой быстрой лодки, чувствует, как ветер хлещет в лицо, чувствует соленые брызги на коже, находит ее руку и сплетает их пальцы. Она отвечает легким пожатием.
А потом все исчезает.
========== 10. Китнисс/Финник ==========
Комментарий к 10. Китнисс/Финник
https://pp.vk.me/c629308/v629308352/22c8d/a94I45aYwvI.jpg
Это не тот город, где она узнала его, и, кажется, совсем не та жизнь. Она кутается в теплый плащ и натягивает на голову капюшон, почти скрывающий лицо. Сегодня промозгло и зябко, и с Влтавы по мощенным брусчаткой улочкам расползается молочный вязкий туман, что путается в кружевных арках бесчисленных мостиков и мостов, повисает на перилах рваными грязноватыми лоскутами. Прохожие поднимают воротники, пряча зевоту в широких шарфах. Не смотрят друг на друга совсем, будто бестелесные призраки, слоняющиеся по набережной в поисках покоя или прощения.
Он часто говорил ей про Прагу. А она слушала, купаясь в блеске его глаз - голубых и чистых, как детские слезы. Путалась пальцами в мягких кудряшках. Теплых и золотистых - того же оттенка, что солнце.
Финник.
Тот, кто всегда был рядом в те страшные, безумные дни. Тот, кто вытирал с ее лица кровь и слезы. Тот, кто всегда держал ее руку. Тот, благодаря кому она не упала.
Финник Одэйр.
Последний раз она видела его, когда за спиной ширилось и ревело кровавое пламя, когда огонь пожирал квартал за кварталом. Непокорный город, захваченный тираном и узурпатором, не пожелал сдаться, а потому его поглотило пламя - жаркое и беспощадное, как взгляд Сойки-пересмешницы - символа восстания.
“Мы сделали это, Огенная Китнисс”, - Финник улыбался, стирая с лица пот и сажу. Он никогда не был красивее и желаннее, а ее прозвище никогда не было более оправданным. И тогда она взглянула на свои руки - грязные обломанные ногти, глубокие царапины, покрытые коркой. Крови не было, но казалось, она чувствует, как пурпурная жидкость струится вниз, обтягивая руки ярко-алыми перчатками.
“Я сделала это”, - с каким-то ужасом шептала она, пытаясь оттереть руки.
Она уходила, ссутулив плечи, чувствуя, как гудят пальцы, будто все еще пытаясь натянуть стальную тетиву, чтобы выпускать смертоносные разрывные стрелы - одну за другой. Он что-то кричал ей в спину, наверное, но уши заложило от грохота взрывов так, что Китнисс почти оглохла. Или просто боялась услышать его. Единственного в этом проклятом мире, за кого она шагнула бы на костер. Поставила бы лоб под пулю, а шею - под нож.
Китнисс Эвердин не считала дни. Месяцы утекали, как ледяной поток в горной реке, проносились мимо, оставляя ее на берегу. Она уехала в тот же вечер. И не оглянулась ни разу.
“Всегда помни, кто твой настоящий враг”, - шептал Финник в ее голове и будто бы касался длинными невидимыми пальцами, поглаживая косу, как когда-то во время кратких привалов между марш-бросками под изнуряющим солнцем или выстегивающим глаза ливнем.
Как-то уже после отбоя он откинулся на спину, сцепив пальцы в замок, мечтательно уставился вверх, закусывая губу. У нее сердце пропустило удар, потом другой. Финник нашел в темноте ее руку и прошептал одними губами: “Когда все закончится, мы уедем в Европу, Китнисс. Я покажу тебе самый красивый город, ты никогда не захочешь уехать. Там много замков, в которых когда-то жили короли, и узкие улочки с каменными домами, крыши у которых из красной черепицы”.
Финник говорил тогда несколько часов без остановки, а она слушала, как зачарованная, и перед глазами то и дело вспыхивали образы уютного, почти средневекового городка. Он говорил, а она уже знала, что они останутся там навсегда.
В болезни и здравии.
Сейчас, когда часы на башне гулко бьют пять раз, она запахивает плащ поплотнее, а голос Финника в голове делается все громче, отчетливее. Она бежала так долго - все время прочь, прочь, прочь. Бежала, пока ноги (или судьба) не привели в это тихое сонное место. Место из их снов и мечтаний.
Может быть, поэтому она остается на день, на неделю, на месяц. Ходит по улицам, пропитываясь запахом терпкого глинтвейна и старинных книг. Касается пальцами старых каменных стен и позволяет случайной мысли пробраться в голову: может быть, он проходил тут совсем недавно (или очень-очень давно), может быть, он видел эту же реку и эти же часы на башне точно также отсчитывали время ворчливо и как-то рассерженно даже.
Когда его руки обхватывают ее со спины, Китнисс не вздрагивает - одна из фантазий, что кажется слишком живой, слишком реальной.
- Я знал, что ты найдешь меня, Сойка-пересмешница, - шепчет в ухо такой родной (до прокушенной насквозь губы и разъедающих глаза глупых слез) голос, а губы, все те же губы с привкусом яблок и сахарных кубиков (которыми он так любил кормить лошадей) трогают шею за ухом. И это - как взрыв в голове, разрывающий сознание и мысли на мириады осколков, расщепляющий ее на атомы, на частицы.
- Финник. Финник. Финник.
Прячет мокрое лицо в его воротник, а он гладит по волосам, как и прежде. И прижимает так крепко, почти что до боли.
- Я всегда знал, что ты не забудешь. Я ждал тебя, Китнисс Эвердин. Я знал, что ты вернешься, когда придет время.
Язык будто отнялся. Или пластинку заело. Или перемкнуло в голове. Потому что говорить не получается, лишь шептать его имя рвано и влажно и плавиться от бирюзы его глаз, от легких прикосновений, успокаивающих сорвавшееся с привязи сердце.
- Прости, что так долго.
Вместо ответа сожмет ее крепче, прижмется щекой к щеке. Он больше не даст ей уйти.
========== 11. Гейл/Китнисс ==========
Кондиционеры тихо гудят, а приятная прохлада ласково гладит затылок. Она сбрасывает туфли, откидываясь на стуле, и прикрывает глаза. День почти кончился, но город за окном, сплошь затянутый в бетон, пластик и сверкающий хром, все еще дышит расплавляющей мозги жарой, как тот самый дракон - Смауг, засевший в недрах Одинокой горы.
Дверь почти беззвучно открывается, и Китнисс Эвердин машинально распахивает глаза, натягивая на лицо дежурную улыбку. Взгляд моментально цепляется за букет лохматых ромашек - наивный и трогательный, как и Пит Мелларк, что ходит сюда изо дня в день, бросая жалобные взгляды и грустно вздыхая.
- Любуешься букетом, Кис-Кис? - Сталь в голосе Гейла царапает по затылку, уголок рта чуть дергается, опускаясь вниз, как поникший без солнца цветок.
- Ты знаешь, это не по настоящему, - бросает она, ступнями пытаясь нащупать под столом туфли.
- Поцелуй выглядел убедительно, - у него даже скулы напрягаются, а меж бровей залегают две складочки, который хочется стереть ластиком, пальцами, губами.
Нельзя. Не то место, не то время.
- Гейл…
- Все в порядке, малыш. Устал, наверное. … Передашь эти выкладки Сноу? Он говорил, это срочно.
Хлопает пухлой папкой о стол и уходит, не оглянувшись. И даже не тянется, чтобы тронуть губами висок. Китнисс чертыхается сквозь зубы и с силой пихает от себя опостылевшие бумаги. Белоснежные листы, плотно усеянные ровными черными строчками и причудливыми графиками, разлетаются по комнате стайкой дирижаблей, терпящих бедствие.
Черт бы побрал президента Сноу и его любимчика - Пита Мелларка.
Ближе к полуночи она заставляет себя запереть офис и спуститься в гулкий, непривычно пустой холл. Охранник услужливо открывает двери, и Китнисс перешагивает порог, окунаясь в вязкий и душный воздух, что, кажется, насквозь пропитался запахами духов, похоти, денег. Сегодня в постели будет пусто и одиноко.
Как же она устала от этих игр.
*
Едкое солнце напекает макушку и жжет кожу похлеще кислоты. Китнисс вытягивается на шезлонге, опуская на глаза зеркальные очки. Краем глаза она видит, как Гейл - красивый и гибкий, будто дельфин, ныряет с бортика в голубоватую прохладу бассейна. Гейл Хоторн - единственный, кто осмеливается использовать это декоративное украшение по назначению. Другие слишком боятся испортить макияж или прически, вызвать всего лишь тень неодобрения на лице хозяина приема - президента корпорации “Панем” Кориолана Сноу.
Сделав пару кругов под водой, Гейл подтягивается на своих сильных руках, выбираясь из воды. Мышцы перекатываются под кожей, а капельки влаги медленно ползут по загорелому телу. И это, определенно, самое красивое, что Огненная Китнисс видела в своей жизни.
“Огненная Китнисс”, - дебильное прозвище, придуманное прихвостнями Сноу, разлетелось по всему “Панему”, как пожар в степи во время сильного ветра. “Огненная Китнисс”. Ни один из этих заискивающих придурков даже не догадывался, как сильно ей хотелось быть слабой и ранимой. До ломоты в костях и вкуса крови на языке.
- Я принес тебе выпить. Жарко ужасно.
Пит деликатно опускается на самый краешек шезлонга и протягивает запотевший высокий бокал, где среди прозрачных кубиков льда плещется голубоватая жидкость неясного происхождения. Она благодарно забирает коктейль, стараясь не касаться его пальцев. Сноу, наблюдающий за ними с высокого балкона, склоняет голову, будто бы в знак одобрения. Грудь словно перетягивает узкими кожаными ремнями - так, что дышится через раз.
Жалко, не взяла с собой лук, из которого Гейл учил ее стрелять, пока они были детьми. Можно было бы выпустить стрелу прямехонько меж этих ядовитых змеиных глаз. И все вздохнули бы с облегчением.
- Спасибо, Пит. - Она улыбается, подставляя щеку для поцелуя, но Мелларк чмокает куда-то в краешек губ. Гейл ожесточенно растирается полотенцем, а потом быстро уходит, прихватив одежду. - Я побуду одна, хорошо? Очень устала за эти дни.
Президент смотрит на нее очень внимательно, прожигает своими холодными глазами насквозь, когда Пит идет прочь, понуро ссутулив плечи. Наверное, надо сделать что-то - догнать, окликнуть хотя бы. Китнисс Эвердин настолько плевать, что она просто отворачивается, когда Сноу демонстративно отламывает бутон от стебля и мнет иссохшимися пожелтевшими пальцами шелковистые лепестки.
Гори ты в аду, Кориолан Сноу, я не одна из твоих чертовых кукол. Я выхожу из игры.
*
Вечером он захлопывает ногой дверь в ее квартиру. От него пахнет ежевикой и виски. Усиленно отводит глаза, когда она берет его за руку.
- Гейл…
Не даст ей продолжить, прижмет к стене, запуская пальцы в волосы, торопливо расплетая затейливую косу. Зароется лицом в мягкие пряди, вдохнет аромат каштанов и ванили, тронет губами судорожно пульсирующую на шее тонкую жилку, а чуть позже стянет зубами бретельку с плеча.
- Давай притворимся, что мы нормальная пара и не должны прятаться за закрытыми дверями от Сноу и его приближенных. Давай притворимся, что мы только вдвоем, и так будет всегда. Давай притворимся, что он не отдаст тебя за Мелларка. Хотя бы раз, Кис-Кис…
Подставляя губы, шею, ключицы жадным поцелуям-укусам, Китнисс обхватывает его ногами, позволяя унести себя в спальню. Она цепляется за него, как утопающий за спасательный круг. Не так. Она просто знает, что не сможет дышать, если Гейла Хоторна не будет рядом. Потому что Гейл - это не просто потребность важнее, чем воздух. Гейл - это сама жизнь. Не потому, что он был рядом с самого начала. Просто потому, что Гейл и Китнисс всегда были продолжением друг друга.
- Ты меня любишь? - Спросит он потом, разомлевший и усталый. Она спрячет лицо на широкой груди, тихо вздохнет.
- Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. - Дернется, чтобы, встать. В последний момент обхватит его руками, роняя на себя. - Не уходи. Ну, пожалуйста, Гейл. Останься сегодня. Ты нужен мне, Гейл, только ты.
*
Она открывает глаза, боясь, что он все же ушел. Гейл сидит на краю кровати, глядя на нее печальными серыми глазами. Такого же цвета было небо над их маленьким городком, когда они уезжали в столицу, влюбленные и счастливые, полные планов на будущее. В столицу, что превратилась в мышеловку, захлопнувшуюся смертельной ловушкой.
- Мы могли бы сбежать, Кис-Кис. Ты и я. Не возвращаться домой, конечно, - люди Сноу будут искать там в первую очередь. Мы смогли бы выжить в горах - там есть свежая вода, дичь и растения, чтобы питаться. Мы были бы только вдвоем, как когда-то мечтали. И ты… ты больше не боялась бы сказать, что любишь меня.
Говорит быстро и отчаянно, будто себя уговаривает. Пальцы сжаты в кулаки, а спина напряженная и твердая, как камень.
- Я люблю тебя, Гейл, - просто говорит она и целует легонько в плечо. Ей всегда нравился вкус его кожи - мускат и горькие лесные травы. - Давай сделаем это. Рискнем.
Она улыбается, а Гейл, приготовившийся, наверное, к жалобным отговоркам и слезливым мольбам, изумленно вскидывается.
- Если они найдут нас, отрежут языки, как минимум. - Осторожно напоминает он, пока она большим пальцем выводит невидимые узоры на его запястье.
- Значит, мы сделаем так, чтобы нас не нашли. - Китнисс пожимает плечами и улыбается припухшими от сна и его поцелуев губами.