Отпуск обещал быть приятным.
Утром, позавтракав и совершив лыжную прогулку – выяснилось, что моя подруга ходит на лыжах даже лучше меня – мы возвращались на базу. Джоан смеялась, у нее было прекрасное настроение. Наст держал достаточно хорошо, солнце тысячами колючих огоньков сияло на свежих сугробах, на заснеженных искривлённых ветром соснах, на её лыжной шапочке с застрявшими там снежинками.
Гостиная встретила нас музыкой. После солнца и снега глаза не сразу привыкали к полумраку.
В углу стоял старый, но вполне приличный инструмент, за которым сейчас сидел худой до костлявости субъект, виртуозно извлекавший из него волшебную мелодию Грига. Десантник в любой обстановке обязан быть внимательным, поэтому мне сразу бросилась в глаза небрежно брошенная на стул форменная куртка с ненавистным и заветным инструкторским шевроном. Я нахмурился.
Мелодия тем временем легко переходила то к Чайковскому, то к Гершвину. Ненадолго задержавшись на "Yesterday" Леннона, она скользнула к какому-то современному хиту, слегка коснулась его и, все упрощаясь, окончилась наконец "чижиком-пыжиком". Сидящий за роялем человек обернулся.
Я узнал его. Это был Ионэл Ивашку – непобедимый боец и живая легенда, изредка снисходящая в наш мир, чтобы подчеркнуть его несовершенство. Тот самый Ионэл, который участвовал в первом контакте с зеркальниками – и единственный остался в живых.
– Десантник Пауль Бойль, – представился я. – Нахожусь в отпуске после завершения курса обучения.
– Инструктор Ивашку, – ответил он, как-то невыразительно и вяло глядя сквозь меня. – Отдыхайте, сержант, отдыхайте…
Второй раз мы столкнулись с Ионэлом в спортзале, куда зашли размяться перед ужином. Он был в полевой форме и работал сразу с четырьмя роботами – подозреваю, что большего количества просто не смог собрать.
У каждого инструктора есть чему поучиться. У каждого инструктора своя манера ведения боя, свои излюбленные финты и блоки. Мне приходилось видеть мастеров.
Ивашку был великолепен. Я уверен, многие мои однокашники с радостью поменялись бы со мной местами, чтобы видеть такую чистую и совершенную технику.
– Сержант!! – останавливаясь, рявкнул он. – Быстро размяться и к бою! Оружие – на поражение, по вашему выбору!
Само собой подразумевалось, что Джоан тоже должна в этом участвовать.
После секундной процедуры психологической настройки я снял со стены нунчаки, несколько раз, приноравливаясь, со свистом прорезал воздух и принял боевую стойку. Джоан выбрала лёгкий деревянный меч-боккэн и, страхуя мне спину, расположилась за мной.
– Бой! – резко вскрикнул Ивашку.
Первые удары я парировал довольно легко – правда, нас было шестеро, и роботы-бойцы прилично знали свое дело. Ивашку, казалось, был неуязвим. Он владел немыслимым количеством приёмов. Защиты его были безукоризненны, удары – чувствительны и точны. Очень скоро мы остались втроём: я, Джоан и робот в темно-синей форме; он был ранен в бедро, но хладнокровно продолжал схватку. У меня появилось несколько пустяковых царапин, Джоан была невредима.
– Внимание, сержант! – внезапно скомандовал инструктор. – Показываю. Вряд ли вам приходилось разучивать такой удар. Следите за корпусом.
Ивашку вдруг как-то особенно вывернулся, перенеся вес тела на носки, мягко и пружинисто прыгнул вправо – но оказался вдруг слева от меня, миновав защиту. Мгновенно извлеченный откуда-то нож устремился к моему беззащитному горлу. Из-за плеча метнулся боккэн – это верная Джоан в падении отвела удар на себя. Падая, я видел, как нож легко вошёл ей в грудь. Яростно рванувшись, я успел зацепить Ионэла и, кажется, сломал ему руку – но в то же мгновение нестерпимая боль взорвалась перед глазами кровавым пятном, гася сознание и осаживая тело на наплывающий дощатый пол.
Я очнулся в прозрачной капсуле восстановителя. Последние остатки боли пропадали, но голова всё ещё слегка кружилась. Я сел и огляделся. Роботы-медики хлопотали над капсулой Джоан. Она лежала на спине, и я невольно отвел взгляд от того, во что превратилось ее лицо.
Инструктор Ионэл Ивашку сидел тут же, машинально поглаживая восстановленную кисть. Он сухо улыбнулся мне:
– Отлично, сержант. Если не возражаете, завтра схватка в это же время, – он перехватил мой взгляд. – Кстати, ваши эмоции следует обуздывать. И не только в бою.
Я отвёл глаза. Джоан уже сидела, мило улыбаясь. Я тоже выдавил улыбку, от которой могла замерзнуть вода в графине:
– Благодарю, инструктор… Разрешите узнать – а почему вы тренируетесь без напарницы?
Ивашку не ответил.
Вечером Ивашку вновь удивил меня. Когда мы вышли к ужину, он неподвижно сидел за столом, уставленным полудюжиной бутылок рома. Половина из них уже были пустыми.
– Присаживайтесь, сержант, – шевельнулся он. Не обращайте внимания. Я знаю, что можно, а чего нельзя. Выпейте, если хотите.
Я что-то пробормотал и нехотя присел за столик. Джоан демонстративно прошла рядом, проигнорировав нас, пристроилась за соседним столиком и принялась скрупулёзно изучать меню, которое, несомненно, помнила ещё с утра.
– Моя напарница погибла. Тогда, во время боя, – вдруг без подготовки начал Ионэл. – Её сожгли из огнемёта. Восстановлению не подлежала. Нечего было восстанавливать. Любой десантник в принципе должен быть готов к этому. Должен…
Ивашку глотнул рома и помолчал.
– Хуже другое, – он метнул в меня огненный взгляд и опять уставился в стол. – Эта чёртова погань – не люди. В них нет ничего человеческого, понимаешь, сержант – ни-че-го! Это даже не зло, ему нет названия. И они не просто убивают – они лезут в душу. И перестраивают… Да, пытаются перестраивать её под себя.
Во тебе и раз. Я-то думал, что они просто пусты – в смысле души.
– Я знаю, – он скривился, – что они всё-таки меня достали. Ты никогда не думал, сержант, что значит быть проклятым? Без надежды, без возврата… Я видел, как ты сегодня на меня смотрел. А всё потому, что ты – человек. По-другому человек не может. При тебе обидели твою… Ладно, не буду, – Ионэл поднял тяжелый взгляд. – Теперь ты понял, сержант, что значит для тебя твоя напарница. Теперь ты поймёшь меня. Надеюсь.
Он взглянул на Джоан.
– И представь себе, какую штуку они сыграли со мной… Неосознанно – они ведь даже не представляют, что это такое – осознавать. Теперь моя Джоан у меня вот тут, – Ивашку прикоснулся к голове. – Навсегда. Она здесь живет, она любит меня – а мне никогда не вытащить её из подсознания. Это уже часть меня. И я люблю ее, сержант, она уже не робот, она такой же человек, как ты или я, но она стала иной сущностью. Когда я засыпаю, то встречаюсь с ней. Или нет. Чаще нет. Представь, сержант, как они меня достали!.. Самое страшное для меня теперь – это утро…
Ивашку налил полный стакан, залпом выпил и встал.
– Береги её, – негромко сказал он и вышел быстрым пружинистым шагом.
Больше я не видел Ионэла Ивашку. Инструктор уехал в тот же вечер, как сообщил мне впоследствии портье Макс; он же передал мне прощальный подарок Ионэла – боевое кольцо из кубического нитрида бора, глубокого металлически-голубого цвета.
Глава 8
Я вышел на очередную связь со Шварценбергом ранним утром, когда солнце только начинало выблёскивать из-за горизонта, и первые лучи золотили коньки крыш и вершины деревьев. Доложив обстановку, я рекомендовал ему пока воздержаться от заброски десантной группы: в конце концов, пока туман вел себя смирно – исключая мой случай – и ничто не предвещало кризисного обострения ситуации. Моя группа – а я знал, что Большой Давид давно уже держит её где-то неподалёку – и так в каждый момент готова к любому повороту событий. Также информировал я Давида и о намерении выйти на контакт.
Закончив сеанс, я с удовольствием потянулся. Кстати, без шуток, методика потягивания, входящая в обязательный перечень подготовки и разминки, совсем не такая уж бесполезная штука. Проверено.
Однако внезапно связной браслет вновь ожил:
– Инструктор Бойль! Отвечайте! Приём.
– Слушаю, – откликнулся я.
– Рядовой Кунц. Я тут настроился на ваш код. Говорю быстро, чтобы не засекли. Ребята передают вам привет. И ещё одно. Ваша Джоан исчезла. Вчера вечером. Информации нет. Я подумал, что вам следует это знать. Конец связи.
– Принято. Спасибо, Курт. Конец связи.
Так. Если это утверждает Кунц, то в центральном компьютере действительно нет сведений о местонахождении Джоан – наверняка он уже покопался в базе данных. Паролей и запретов для него не существует. Недаром штабники давно за ним охотятся… Но куда это направилась моя милая девочка? Тридцать против одного, теперь на днях я должен ждать гостью. Некстати, ох, некстати! Что ж ты наделала! Мало того, что мне придется самому тебя арестовать за нарушение устава и доставить на психокоррекцию (а вот это – хренушки!!!), но есть и ещё одна причина. Вероника. Да, Вероника…
Вероника влетела в избу, как порыв ветра.
– Пашка! – закричала она, счастливо смеясь. – Пашенька! К нам наконец оборудование прислали! Целых пять машин – там ребята разгружают, помочь надо! Я же говорила, я говорила, что добьюсь! Полный комплект, даже донорские есть!
– Погоди, стрекоза, – осадил ее дядька Иван. – Твои коновалы, поди, и без нас справятся. Сядь-ко.
– Дядя Ваня! – закричала Вероника. – Как тебе не стыдно! Я полтора года добиваюсь, одних заявлений вот такую стопку написала, а ты – без нас! Пошли скорее!.
– Ты халатик-то запахни, – невозмутимо продолжал Иван. – Ишь, воскрылиями замахала. Сказано без нас, ин и быть по тому. Тут дело серьёзное… А ты не гляди, что она ветер, – обернулся он ко мне. – Она ещё нам обоим нос утрёт.
– Дядя Иван!!! – негодующе воскликнула девушка. – Мы же с тобой договаривались!
– Цыц, не сепети! – прикрикнул старик, начиная сердиться. – Говорю, значит, знаю. Впусте не болтаю, не приучен. А от Павла таиться не след, он наш. Ну, чего молчишь?! – обернулся он ко мне.
– Слушаю, – сказал я. – И жду.
– Ну, ин послушай. А я вот расскажу пока… – он посопел и начал. – Возьмем, к примеру, Пашку, – он ткнул в меня пальцем. – Никакой он не зоотехник, это сразу видать. Конешно, понимает – это не отнять, и, к примеру, ящур вполне вылечить сможет. А всё к скотине у него подходу нет, и в коровник входит – морщится…
– Это я и сама знаю, – заметила Вероника. – Каждый день поутру в роще прыгает. Зоотехник!..
Вот тебе раз! Я-то думал, что о моих тренировках никто не знает. Да ведь там и в самом деле никого не было – полное безлюдье, это я голову на отсечение даю. Есть такое старое самурайское искусство – харагэй, и я, как инструктор, как Маэстро, в конце концов, владею им достаточно прилично. Так вот, я ничего не чувствовал. Не было там людей!
– Я так думаю, – сказал старик, – Павел сам нам разъяснит свою личность.
– Погожу пока, – сказал я. – Ещё послушаю.
– А послушай, – согласился Иван. – Теперя к тебе, егоза, перейдем. Ить она у меня тоже не проста, ох, не проста. Даром что малолетка…
– Мне уже двадцать два!..
– …и невоздержанна, – продолжал гнуть свое дядька Иван, – а тоже сила в ей какая-никакая имеется; я иной раз и сам удивляюсь. И травы к ей льнут, и птицы не боятся. Бывало, кто руку порежет – подует она, глянет да шепнёт, и куда что делось. Куда мне уж… Самое главное, – он понизил голос, – с духами она ладит, ну, с малым народом. Со мной-то они не очень, а она вертит, как хочет. Дар такой у ей, что ли.
Вероника глядела на меня жгучим серьёзным взглядом. Я любовался ей, несмотря на странность и какую-то нереальность ситуации.
– А вернемся к тебе, герой, – вёл свое дед. – Ты, я смекаю, по всему – засланый к нам, а кем – то твоя забота, не хошь – не говори. Только дело твое – разобраться с туманом да меры принять. Какие – опять же не знаю, не моя парафия. Только помочь тебе надо, и крепко, потому, – он снова обернулся к племяннице, – потому как туман этот никакой не туман а, кажись, зеркальники. Так что и твоё искусство нам в потребе будет, и в большой. Уф, вот всё вроде как.
– Ладно, – решился я. Судя по реакции Вероники, она хорошо знала, кто такие зеркальники. – Ты всё правильно понимаешь, дядька Иван. Только первое – не знаю, зачем ты сюда Веронику приплёл. Хотя я от помощи не отказываюсь и на девушек, тем более молодых и красивых, свысока не смотрю. Научился. Они всякие бывают, девушки. И второе: я не совсем уверен, что это зеркальники. Надо глянуть. И для начала я хочу встретиться с Ивашку.
– О! – согласился Иван. – Об чём и разговор. А тут Ника как раз тебе первая помощница. Давай-ка, дочка. Дело спешное. Зови своих этих, как их…
– Нечего их звать, – сказала Вероника. – Они сами всё слышали. Вылезай, Кутиха! Да кому надо всё передай.
Краем глаза я заметил сбоку какое-то шевеление, но как ни старался, не мог ничего разглядеть. Какое-то существо выметнулось из-под печки и бесшумно заюлило между нами. С непостижимой ловкостью оно оставалось все время на границе поля зрения, и как я ни старался, а рассмотреть его не мог.
Это была какая-то совершенно фантастическая техника владения телом. Обычно мы, десантники, когда требуется оставаться незамеченными, должны находиться в районе так называемого "слепого пятна" – есть такое, это там, где нервные окончания выходят во внутреннюю поверхность глаза. Чистая физиология. А здесь… Воистину – век живи, век учись.
– Не гляди прямо, – дернул меня Иван. – Не любят они этого.
– Отведи его, милая, да возвращайся скорее, – ласково сказала Вероника. По полю не ходи сама, передай кому-нибудь. Да объясни, чтоб не боялись. Чего уж тут скрываться. А ты, Павел, – строго глянула она, – никому ни слова.
– Договорились.
– Ну, пошли, – поднялся Иван.
– Подождите, – сказал я. Харагэй. Я уже знал, кто находится за дверью. – Теперь моя очередь. Разрешите вам представить…
– Джоан-три! – весело воскликнула Джоан, появляясь на пороге. Кутиха, пискнув, мгновенно исчезла. Иван поперхнулся от неожиданности. Вероника, распахнув огромные глаза, вопросительно и требовательно глядела на меня.
– Моя Джоан, – объяснил я. – Боевой робот. Ей можно доверять как мне. Внешнее сходство случайно. Джоан, мы немедленно отправляемся. Готова?
Незаметно я показал ей за спиной кулак, на что Джоан очаровательно улыбнулась и замерла в позе ожидания.
– Гхм… Все одно к одному… Пошли, однако, – старый Иван хмурился и и двигал бровями.
– Кутиха!.. – позвала Вероника. – Не бойся, маленькая. Всё хорошо.
– Идём мы с Иваном и Кутихой, – объявил я. – Джоан, тебя не должны видеть одновременно с Вероникой. Присоединишься к нам после.
– Есть.
Джоан исчезла.
Глава 9
Шёл восьмой день моего пребывания в Змиевке. Я всё больше привыкал к размеренной и неторопливой деревенской жизни, и казалось, что я давным-давно уже живу у старого Ивана, неподалёку от старой полуразвалившейся мельницы.
Июль был на излёте. Лето – пышное, горячее, зелёное – перевалило хребет и тихо близилось к августу. Давным-давно отшумели соловьи; в лесу редко-редко уже можно было услышать крик иволги, короткий и чистый. Миновали недели нестерпного июльского жара, когда неподвижный разогретый воздух леса вливался в лёгкие горьким хвойным настоем, когда приникшие буйные огороды молили о дожде – и теперь всё сменилось ровным спокойствием устоявшегося тепла.
Дядька Иван, к моему удивлению, оказался прекрасным ходоком и ровно и быстро катился по еле заметной лесной тропке на своих коротеньких ножках. Кутиха не пожелала от нас отставать, и теперь бесшумно мелькала между кустами: по тропам она, как я понял, не передвигалась принципиально. Впрочем, на её скорости это никак не сказывалось. Джоан легко скользила за моей спиной.
Я использовал свободное время для анализа обстановки. Похоже, что зоотехником меня считает тут только самый последний дурак. Вот уж воистину на деревне все люди на виду. С другой стороны, никаких особых толков и разговоров моя особа, похоже, не вызывает. Хотя, чему тут удивляться: со своим туманом они и не такого навидались. И, похоже, ещё навидаются – Джоан шепнула мне, что Шварценберг уже должен был оцепить Змиевку (а почему именно Змиевку?!! Блин, эти штабники! Никогда до конца не дадут разобраться!) и ввести карантин и строгий паспортный контроль.