Мы с Астрид пошли быстрее, но не побежали. Побежать значило выдать преследователям, что мы знаем об их присутствии. А это, на открытом пространстве, пожалуй был наш единственный козырь. Для того чтобы остановить их во времени, мне нужно было видеть их и суметь совершить условный жест.
Почему-то я с самого начала не мог заставить себя думать, что это Аксель, Делия, Герхард и Констанция. Наверное, стоило благодарить какое-то особенное чутье. А можем им просто не пришло бы в голову таиться.
Страх, который меня накрыл, был инстинктивным и не обоснованным. То есть, с точки зрения разума он, безусловно, имел право на существование - мы с Астрид были одни в ночном лесу и не имели понятия о том, как выбраться отсюда без потерь. И посреди этой идиллии кто-то смотрит на нас из темноты.
И мы не знаем, чего от него ждать.
Словом, ситуация располагала к страху определенного толка, но пришла тревога совсем другого рода. Смутная, необоснованная тревога, которая частенько охватывает, когда, к примеру, идешь по пустынной улице далеко за полночь, и тут ветер внезапным порывом поднимает ворох листьев, и их безобидный шелест едва душу из тебя не вышибает.
Настолько он страшный и настолько непонятно, чем именно.
Вот что-то подобное и вызвало у меня движение в темноте. Не рациональный, естественный страх, а внутренний трепет перед неопределенностью. Мы с Астрид старались сохранять спокойствие. Нужно было пересечь относительно открытое пространство, а затем пуститься бежать. В лесу петлять будет легче. Главное вовремя заметить того, кто прячется.
А потом мне пришла такая интересная мысль: а вдруг он не один. Тот, кто наблюдает из темноты мог наблюдать и вместе с приятелями. Что нам тогда делать? Я ничуть не жалел, что мы с Астрид сбежали.
Вполне возможно, что остальные давным-давно мертвы благодаря сомнительному волшебному менеджменту Акселя, а мы еще неплохо продержались.
Я видел, что Астрид потянулась к ножу. Я же не утруждал себя столь бессмысленным действием. Мои руки должны были быть свободны, чтобы я сумел остановить время.
- Ты готов? - спросила Астрид. Голос ее дрожал от волнения, но в каком-то более приятном смысле, чем я ожидал. Кажется, она чувствовала радость от неожиданного приключения. Я надеялся, что вскоре мне передастся ее восторг.
- Как и всегда, - ответил я.
Некоторое время мы шли молча, северное сияние над нами продолжало изливать свою удивительную красоту, но я больше не запрокидывал голову, чтобы полюбоваться. Я смотрел в темноту. Там, среди деревьев, было что-то. Может быть, только ночной зверь. А может быть кто-то похуже. Или что-то похуже. Я пожалел, что мы с Астрид были не в Стокгольме. Там у нас было бы куда меньше вариантов ответа.
Преследователь или преследовали упрямо не показывали себя. Я даже стал думать, что все это мне показалось. Мы вошли под ненадежное укрытие деревьев, и никто не потревожил нас.
Но все-таки я не мог перестать ощущать чужое присутствие. Все было тихо, движений в темноте тоже не было, но я ощущал каким-то иным чувством, чувством под номером шесть - за нами продолжают следить.
Если бы они хотели напасть, наверное, напали бы. Я знал, что в таких случаях полагается иметь при себе пистолет, но в Аркадии я все еще не встретил огнестрельного оружия, хоть Герхард и говорил, что у его отца здесь был пистолет. Справедливо было бы дать его и мне, раз я занимаю ту же должность. Однако справедливостью Неблагой Король был озабочен в последнюю очередь. Мы с Астрид убыстрили шаг, я с радостью узнал вокруг ту же местность из которой мы пришли. По крайней мере, мы с Астрид не заблудились. Даже если мы умрем здесь и сейчас, в свой список достижений напоследок сможем внести ориентирование в волшебном лесу.
Когда мы оба поняли, что знаем в каком направлении двигаться, то одновременно побежали. На этот раз веселый азарт ни у меня, ни даже у Астрид никак не находился. Мы бежали просто для того, чтобы бежать, взволнованные и взъерошенные. Я подумал, в последнее время мы с Астрид только и делаем, что бегаем.
Мы бегали от родителей, от ответственности, от неизвестных ночных преследователей. Один раз и вовсе сбежали с особым размахом - аж из человеческого мира.
В сущности, времяпрепровождение хорошее, для сердца, опять же, полезно, но нужно было все-таки поразмыслить над тем, чтобы остепениться. Из всех дорог на свете я все-таки больше предпочитаю Восьмеричный Путь.
Северному сиянию я теперь был благодарен вовсе не за его удивительную красоту, а за то, что оно освещало нам путь.
Наши преследователи, возможно, тоже пришли в движение, но я этого совершенно не замечал. С точки зрения логики им, вероятно, стоило бы перейти на бег вместе с нами, если они только хотели продолжать коммуникацию, но их движения были невидимы и почти бесшумны. Не сказать, чтобы это нас успокоило. Тот, кто может двигаться так тихо не имеет человеческой природы или, по крайней мере, сильно ее изменил.
Впрочем, а чего это я ожидал? Что здесь откуда-то появятся другие, нормальные люди?
Мы с Астрид остановились одновременно, глотая воздух, как рыбы, выброшенные на берег - безнадежно и отчаянно. Легкие рвались под напором цветка боли, распускавшегося в них. Я сказал себе: Адриан, ты должен бежать дальше. Наверное, я мог бы придумать и более жизнеутверждающую фразу, но времени было в обрез, и пришлось брать ту мотивацию, которая была под рукой. Я поцеловал Астрид в горячую щеку, и мы снова побежали. Этот марафон длился совсем недолго. Нам навстречу из ночной темноты под зеленовато-синий свет, испускаемый небом выступили неясные тени. Скорее всего они были вполне себе ясными и даже не тенями, но в глазах у меня темнело от недостатка кислорода и волнения. Даже странно было, давно я так не волновался.
Мы развернулись, но тени были и там. Нас окружили и, честно говоря, следовало этого ожидать. Я мысленно поставил себе двойку за тактику. А потом поднял руки и сказал:
- О, вечер добрый, господа!
И мысленно поставил себе двойку за стратегию. Впрочем, спешить было некуда. Я их видел, хоть и в некотором темном ореоле, теперь я мог остановить время. Я сжал и разжал пальцы, движение вышло даже вальяжное, я не знал, почему мою силу активирует столь странное движение, но всегда представлял, как выбрасываю шестеренки от часов - образ был сочный и соприкасающийся с тематикой остановки времени. В конце концов, все это глупости, решил я. Пока ты можешь останавливать время, что страшного вообще может произойти?
Вероятно я был наказан за свою самоуверенность, а может за какие-то кармические преступления, совершенные в моих прошлых жизнях, потому что тени продолжили двигаться. Астрид громко выругалась, а я вопросил у неба:
- Зачем мне эта сила, если она ни на ком в этом лесу не работает?
Сегодня был первый по-настоящему опасный день в Аркадии, и моя невероятная магия ничем мне не помогла. Астрид могла чувствовать себя отомщенной.
- Но давайте не будем спешить! - добавил я.
- Мы живыми не дадимся!
- Астрид, милая, но мы ведь с радостью дадимся живыми, - напомнил я.
- То есть дадимся, но если вы решите нас убить, будем драться до последнего!
Астрид снова выругалась, а потом выпалила:
- Да у них оленьи головы!
Я увидел силуэты рогов, вытянутые морды, меня передернуло. Впрочем, Астрид была не совсем права.
- Нет, милая, у них не оленьи головы, но они носят оленьи головы как шапки.
- Мне не стало легче!
Будь на месте наших преследователей кто-нибудь приятнее, обладающий по крайней мере чувством юмора, мы бы его позабавили. Но существа, выходившие к нам со всех сторон, сужавшие кольцо, были явно не чувствительны к тому обаянию из-за которого множество людей умиляется двойняшкам. А может это значило, что мы с Астрид безнадежно вышли из этого возраста.
Тени, наконец, превратились в нечто похожее на людей. Именно похожее. То ли я забыл, как выглядят люди, то ли с этими ребятами и вправду было что-то очень сильно не так. Самыми эстетически привлекательными частями их облика казались оленьи головы, распластанные по их головам, как рогатые, подтекающие кровью шапки. И хотя вокруг была вечная, непоколебимая зима, и не так далеко отсюда завывала древняя Буря, эти существа были полуголыми, закутанными лишь в какие-то части шкур, не похожие на одежду. Рванье кое-где демонстрировало гнилую плоть, оставшуюся под шкурами, плохо счищенную. Запах тоже стоял своеобразный, вероятно именно так пах копальхен, столь любимый народами крайнего Севера. Тела этих существ украшали зубы и кости, почти не выделявшиеся на бледной коже. Мудреные, витые украшения могли соседствовать с костями, с которых не сошло еще мясо, окровавленными костями, обтянутыми жилами.
Впрочем, весь этот плотоядный антураж был далеко не самым отвратительным. Как раз на него-то я бы смотрел с большей радостью. В конце концов, я мог представлять, что это фотосессия в шаманском стиле для очень небрезгливых моделей.
Самым худшим были тела и лица этих существ. Безнадежно изуродованные люди, вот кто это были. Наверное, они все были подростками. Мне так казалось, потому что в их лицах и телах еще угадывались подростковая угловатость и тонкокостность. Они были небольшого роста, все тощие настолько, что кости торчали, угрожая прорвать мертвенно белую кожу. Лица были искажены самым разным образом. У одних не было зубов, будто кто-то спешно удалил их, но так и не вставил искусственные. У других глаза будто расползлись, располагались как бы сбоку. Были зияющие черно-красные дыры вместо носов, я мог рассмотреть в них пазухи. Были гидроцефалические черепа, были выдающиеся вперед трахеи, готовые продрать кожу. Были искривленные в целом лица, подчеркнуто уродливые. Были большущие зубы. А были зубы маленькие, как крошечные иголочки в пастях хищных рыб. У некоторых руки казались лапками насекомых. Пальцы других были сантиметров на пять длиннее, чем им бы полагалось. Это было шоу удивительных уродов, способных вызвать жалость, смешанную с удушающим отвращением. Они были не просто уродливы и неполноценны, а неполноценны самым болезненным образом, явно причиняющим им постоянные физические страдания. Лица некоторых были искривлены от боли. Я смотрел прямо в черные, будто паучьи глаза на некрасивом лице существа, чей рот с искривленными зубами разной длины кровил и кровил, будто кто-то включил внутри кран.
Мы с Астрид попятились, забыв, что и позади нас стоят эти существа. Впрочем, почему существа? Это были люди, определенно люди. Я вспомнил монстров, прислуживавших в Замке. Они были изменены окончательно и потому не так пронзительно страшны. Даже те из них, кто казался похожим на человека имели слишком отдаленное сходство, чтобы по-настоящему пронзительно выглядеть.
- Твоя магия действует на монстров и на людей, - сказал один из них, тот что был чуть повыше. Он был полностью закутан в шкуру, его щеки пробивали жвалы насекомого, они сокращались при разговоре. Речь его была безумно искажена, но в Аркадии проблемы языкового барьера никогда не стояло.
- А мы не то, - сказал он. - И не другое.
В его горле зияла дыра, поэтому оттуда вырывалось сипение с трудом складывавшееся в слова, но понимаемое очень легко.
- Чего вам надо?!
- Астрид, милая! Мы имели в виду, что если мы каким либо образом зашли на вашу территорию, то это было случайно и не...
Главный поднял руку, и я замолчал. У меня было инстинктивное понимание того, что означает этот жест, но кроме того меня одолевал страх, и я был не прочь помолчать. Я видел в руках людей-нелюдей вокруг заточенные костяные клинки. Не хотелось бы почувствовать что-то такое в своей плоти.
Кольцо вокруг нас сузилось еще немного, и теперь я уже понимал - у них нет дыхания. Тогда, по этому не такому уж необычному для Аркадии признаку, я понял, с кем мы столкнулись.
Это были Потерянные Души. Души, сбежавшие от Неблагого Короля прежде, чем он изменил их окончательно и окончательно же лишил разума. Аксель упоминал о них, как о жестоких и опасных жителях Аркадии. Я не был удивлен - случись со мной такое я тоже отличился бы жестокостью и опасностью.
Костяные клинки уперлись мне в спину, и я сделал шаг вперед. Главный сказал:
- Я - Жадина.
Я едва не засмеялся. Не потому, что ситуация в самом деле располагала к тому, чтобы посмеяться, а потому, что именно так я отреагировал свой стресс. Абсурд - столь жуткое существо, искаженное, болезненное, звало себя таким детским, милым словом. Жадина.
А ведь когда-то у него было имя. У них всех. Я даже знал, почему они подростки - потерянные мальчишки и девчонки, герои "Питера Пэна" в исполнении Гильермо дель Торо.
Аксель говорил, что Отец Смерти и Пустоты вылавливает души из очень определенного отрезка реки. Души проходят по реке вниз, отматывая всю свою жизнь назад. Вроде как, они смотрят все, что нажили, пока не становятся бесформенными сгустками энергии, готовыми стать новыми людьми. В том отрезке Реки, где рыбачит Неблагой Король души как раз переживали снова свой подростковый возраст. И вот, когда они грезили о первых поцелуях и первых походах на рок-концерт, кто-то вырывал их из теплого золота и ковал из них монстров.
Любой бы сошел с ума. А некоторые из них еще и потеряли изрядную долю разума. Я видел это по глазам, тем, которым удалось остаться целыми. Некоторые были почти бессмысленными. Наверное, кто-то из Потерянных способен был только исполнять приказы, как наши слуги. Другие же горели от злобы.
Жадина сказал:
- Я не хочу, чтобы вы ходили по нашей земле.
Эта земля была всем, что у них было. Знал бы я, что она принадлежит им, тоже поостерегся бы по ней ходить. Я сказал:
- Мы приносим свои извинения.
А Астрид сказала:
- То есть, мы не хотели! Ваша земля, значит ваша земля. Мы пришли с миром! И хотим уйти с миром!
Астрид все еще сжимала кинжал, и я не успел (что довольно иронично, учитывая мою способность) предотвратить то, что случилось в следующий момент. Жадина скинул с себя шкуры, и я увидел, что человеческим у него был лишь торс. В темноте его силуэт казался странным и неопределенным, и теперь я понимал, почему. Нижняя часть его тела даже не была паучьей, как я подумал в первую секунду. Она состояла из тонких паучьих лапок, многочисленных, служивших самим остовом тела. Он был похож на куклу, чей торс оторвали и приделали к странной, тонкой конструкции. Чудовищная фантазия парня вроде Босха, неестественная и отвратительная. Одна из лапок выбила у Астрид кинжал, порезав ее руку - на концах паучьих ног были острые шипы. Астрид прижала руку ко рту, слизнула кровь.
- Эй!
Одна из девушек, в прошлом, вероятно, миловидная, но теперь на вид совсем неразумная, с открытым ртом, из которого то и дело вылетали мухи, прикрыла Жадину шкурами.
Он сказал:
- Я не хочу, чтобы вы делали больно. Пойдете туда, куда и мы.
И мы пошли. А что еще нам оставалось?
Мы брели по зимнему лесу, окруженные Потерянными. Одни из них мычали, ноги у них заплетались, другие отличались удивительной быстротой. Девушки и юноши, которым полагалось быть воплощением жизни и молодости были мертвы и изуродованы. Я впервые задумался о том, что Неблагой Король делает что-то действительно мерзкое. Чудовища замка не вызывали такой жалости - они вообще не ассоциировались с людьми.
Впрочем, мою сентиментальность изрядно остужали клинки, упиравшиеся в нас с Астрид постоянно. Мы шли в глубину зимы, и чем дальше, тем больше становилось снега. Мы обходили бурю, но ее завывания то и дело раздавались рядом. Я спросил у Астрид:
- Думаешь, не стоило сбегать?
И она сказала:
- Думаю, не стоило.
Таким образом, все неясности были решены, и оставалось только идти вперед по ужасающему холоду. Грязные, замерзшие, мы наверняка напоминали пленников дикарей из древних времен. Такой себе малобюджетный антропологический триллер, чтобы занять людей, потерявших работу в "Цирке уродов". Я называл их уродами, чтобы не испытывать жалость и смутное, неясное ощущение злости за то, что кто-то может поступить так с человеческими душами и за то, что я сам не обращал на это внимания прежде.
А такие чувства мне были совсем не свойственны.
Мы пришли в место, где они жили. Искусственно очищенная от деревьев поляна, окруженная костяным забором. Внутри - великое множество шалашей из кожи на остовах из костей. Эти ребята умели употреблять оленя с головы до хвоста. Рога украшали их жилища, внутренности сушились на веревках вокруг, явно тоже имевших органическое происхождение. Они явно посвятили себя охоте целиком и полностью.
- Вы убьете нас? - поинтересовался я у Жадины. Он не ответил. Перед входом в поселение он склонился у амулета из сломанных рогов и черных, блестящих оленьих глаз, три раза коснулся головой покрова снега и прошел дальше. Остальные от этой формальности были освобождены.