Кто-то должен был попытаться решить эту проблему с истреблением русалок.
Может быть, Адам, император Поднебесной и отец близнецов, даже сможет как-нибудь помочь им, хотя бы предоставив защиту её народу, убежище, где их никто не тронет. Хотелось бы в это верить.
Но не факт, что душа Адама окажется чистой. И не факт, что тогда Алана поделится своими слезами.
Поэтому пусть Мариан ещё немного побесится; ему полезны иногда такие встряски: может быть, хоть начнёт что-нибудь предпринимать, а не упиваться своими горем и виной.
Когда солнце село за горизонт, девушка даже не заметила — кажется, слегка прикорнула, сморённая таким насыщенным днём, а потому поспешно потянулась, разминая затёкшие мышцы, и, разделив хвост, отправилась искать Тики с решительным намерением извиниться перед ним. За всё извиниться — и за свой страх с трепетом. Но стоило ей только найти мужчину, как вся твёрдость и желание растворились утренним туманом.
Микк сидел на рее, невообразимо усталый, одинокий, терзаемый какими-то своими внутренними переживаниями, и душа его металась из стороны в сторону, словно не находя правильного ответа, словно пытаясь сделать верный выбор, но раз за разом спотыкаясь о камни и брёвна.
Алана, пронаблюдавшая за ним из тени трюма, грустно вздохнула, понимая, что не в силах разрушить это уединение, не в силах отвлечь мужчину, и, развернувшись, поплелась к себе в каюту, напоследок заметив, как Тики угрюмо уронил голову на руки и прислонился к мачте спиной.
И такой его вид, обычно бесстрашного и невозмутимого, заставил её подумать, что, возможно, не нужно было вообще показываться ему на глаза в той мантовой бухте.
Эта мысль была такой дикой, такой выбивающей из колеи, что Алана плюхнулась в свой аквариум совершенно лишённой каких-либо чувств, кроме вины и сожаления.
========== Пятая волна ==========
Голова у Тики гудела. Он всю ночь просидел на рее и даже толком не спал, хотя изначально собирался как следует отдохнуть, так что настроение у него было дерьмовей некуда.
Алана боялась его. Это не укладывалось в голове совершенно. Он ее считал избалованной девчонкой, а она просто боялась его и защищалась так, ощетиниваясь даже просто в его присутствии.
Ну хорошо хоть шипами ранить не стала, и на том спасибо.
Хотя словами тоже больно ударить вышло.
Мужчина присел на лавку, предварительно напустив в паруса больше ветра, и потер руками лицо, совершенно не представляя, как же себя взбодрить — и телесно, и духовно. Глаза слипались, а в висках стучало словно набатом, и еще эти мысли…
Как так вышло вообще, что единственная русалка, которую он, моряк, встретил за двадцать пять лет своей жизни, боится его? И чего боится — того, как его душа сияет.
Об этом даже думать было странно, но не что проговаривать это вслух.
— Тоскуешь? — свежий и бодрый Неа, словно дразнясь своим довольным донельзя видом, присел рядом, каким-то образом подойдя незамеченным, и Микк скривил зверскую рожу в надежде его прогнать.
— Отвали от меня, добром прошу, — прошипел он, но получилось не грозно, а как-то жалобно, и от этого стало еще паршивее.
— Мана сказал, вы с нашей русалочкой поругались, да? — братец чуть толкнул его коленом и улыбнулся, заглядывая в лицо. — Поэтому ты все ночь на рее и просидел, а, мартышка? Что она тебе хоть сказала?
Тики отмахнулся от него — и тут же уткнулся носом ему в плечо. Родственники вообще-то его раздражали (даже братья, иногда — даже Мана, хоть и очень редко), но в семье все как-то… легче переживалось, спокойней было.
— Сказала, что боится меня, — вздохнул мужчина в итоге, про души решив после недолгих раздумий не уточнять.
Он видел, как Алана вчера сидела между близнецами, с улыбкой наблюдая за битвой, и как рассказывала о чем-то Неа, и теперь… его грызла обида. И, наверное, самую малость зависть.
Потому что эта драконова русалка нашла общий язык даже с Неа, с которым не заговаривала все эти дни, а с ним… а он…
На него она даже смотреть не хотела, не то что удостаивать разговором!
— Неудивительно, знаешь ли, — фыркнул Неа, и Тики перевёл на него угрожающий взгляд, на что брат поспешил сразу же оправдаться: — Мана рассказывал, что она души видит, оттого и сторонится людей с чёрными или что-то вроде того, — расплывчато объяснил он, и Микк вспомнил, что из всего экипажа русалка общалась лишь с младшим Уолкером и, как казалось, хотела подружиться с Изу.
Мужчина вздохнул, роняя лицо на ладони, и буркнул:
— Она сказала, что у меня яркая белая душа.
Неа многозначительно присвистнул, словно это всё ему объяснило (хотя хрен что он вообще понял!), и хохотнул.
— И ты думал, что она сразу же тебе в объятия упадёт? — принялся издеваться этот идиот, задорно пихнув Тики в плечо. — Она — русалка, братец, помнишь? А русалок уже как четыреста лет ловят, насилуют, продают и убивают, — горестно вздохнул он, покачав головой. — То, что твоя душа белая и яркая, должно быть, пугает её ещё больше, чем то, что моя запятнана, понимаешь? Для неё люди — это убийцы. А тут внезапно нарисовываешься ты, да ещё и весь такой сияющий, — высокопарно постарался Неа разъяснить ему ситуацию, и Микк задумчиво нахмурился, закусив губу. — Да и вряд ли она была в бухте от лёгкой жизни заперта. И что ещё более вряд ли… — драматическая пауза и поднятый вверх указательный палец. — Вряд ли бы она пустила нас просто так, когда вокруг этой бухты устроилось целое корабельное кладбище. Так что… просто прими, что она боится тебя лишь потому, что не понимает, — с улыбкой посоветовал Уолкер.
И вот этот человек тоже вечно сбегает из дворца, с усмешкой подумал Тики, понимая, что брат во многом, оказывается, прав.
— Тогда просто не буду показываться ей на глаза и все, — устало вздохнул он, ужасно на самом деле желая с ней подружиться (она ведь столько могла рассказать о своем мире!), но угнетать или стеснять ее своим присутствием — напротив не желая совершенно.
— Не получится, — пожал плечами брат, — не сегодня, во всяком случае. Она тебе еще с утра передать просила, что на сушу с нами сойдет, когда мы в порт заплывем. А мы в порт заплывем сегодня, — заметил он, — потому что кому-то надо купить нормального мяса.
— Она просила тебя передать это мне? — вскинулся Тики, недоверчиво глядя на Уолкера. Тот кивнул и пожал плечами, тут же, впрочем, поспешно махнув рукой.
— Ты не подумай чего! — попытался утешить Микка он. — Она просто не нашла тебя с утра, вот и попросила передать, если увижу.
— Ну да, — горько усмехнулся Тики, — конечно… — найти она его не смогла. — А позвать не могла, да? Решила по кораблю пройтись пешочком, как раз ноги потренировать, вот и не нашла?
Неа, однако, остался совершенно непоколебим — иронически усмехнулся, как будто даже куда более спокойный в море, чем когда-либо во дворце, и ненавязчиво поинтересовался:
— А ты ей объяснил хотя бы, как тебя звать нужно?
— Да чего тут объяснять-то? — фыркнул Микк недовольно и легко махнул рукой, чувствуя себя немного неуверенно на самом деле, но вместе с тем… просто не желая признавать свое поражение, наверное. Он никогда не умел достойно проигрывать, надо признать.
Даже девушкам.
Особенно девушкам.
Особенно таким красивым.
— И правда, — внезапно поддержал его брат, — позвал и все — делов-то, верно? Но она ведь об этом не знает, Тики.
Мужчина закатил глаза, побеждённо вздохнув, и сдался:
— Понял я, понял, сам подойду и расскажу, как можно легко меня позвать, — недовольно проворчал он, и вдруг откуда-то сбоку раздался глубокий грудной звук, отчего Тики ошеломлённо уставился на фонтан брызг в нескольких километрах от корабля. — Кит?!
Неа же пожал плечами, ужасно невозмутимый и спокойный, словно то, что киты, обычно плавающие где-то дальше к востоку, вдруг обнаружились в компании их русалки, его совершенно не удивляло.
— Кит, — утвердительно кивнул друг, для убедительности даже кивнув, и Тики обречённо вздохнул, повиснув на бортике и чувствуя себя совершенно выжатым лимоном. — Так что помни, братец, что русалка нам попалась не обычная, а с секретом, потому что не каждый день можно встретить ту, чей покой стережёт корабельное кладбище, — вновь заметил Неа со всезнающим видом и, потрепав забурчавшего Микка по волосам, удалился помогать коку.
Алана плескалась в море и выглядела такой счастливой, что было даже удивительно — потому что создавалось впечатление, что до этого она никогда не плавала вот так свободно и не была никогда такой радостной.
Тики поймал себя на откровенном любовании ею — такой легкой, такой похожей на упавшую звезду (а кто знает, может, она и правда звезда, просто упавшая в море?) и такой… такой…
Мужчина тряхнул головой, сердясь на самого себя и сосредоточенно морща лоб. Он не должен был даже думать о какой-то симпатии к этой девушке, потому что она и смотреть на него боялась, не то что заговаривать с ним или регулярно общаться. Так что… хочет якшаться с Маной — пусть якшается. Он будет просто за ней наблюдать и, если будет нужно, отвезет ее обратно в ту бухту, окруженную потопленными кораблями.
Как-то очень кстати вспомнились слова того тритона. Как же он сказал…
«Если не сбережёшь её, море тебя возненавидит. Она — последняя, кто может говорить с ним, его любимая дочь, так что помяни моё слово: не сбережёшь, на тебя обрушится весь его гнев».
Тики нахмурился, совершенно не представляя, как это понимать. Кем же была эта странная русалка? Насколько Микк знал (а знал он хоть и поменьше Маны, но все же вполне достаточно) цвет ее волос и хвоста был нетипичен среди русалок, бывших обычно всегда очень яркими.
Хотя красота Аланы от этого не меркла — совсем наоборот. И эта алая роспись на ее теле — как кровь на снегу.
Интересно, она когда-нибудь видела снег? Огромные сугробы, занесенные крыши домов и покрытые искрящимся покрывалом поля.
Может быть, если спросить, то она ответит?
Хотя для начала стоило, без сомнений, поговорить о словах этого тритона (Канда его имя, кажется?) с Маной. Тот умен и обязательно посоветует своему непутевому братцу что-нибудь дельное.
Когда наплескавшаяся вдоволь Алана попрощалась с китом (по-другому назвать то, что животное подбросило её в воздух этим самым фонтаном, просто не получалось) и улеглась на палубе, явно желая подремать и погреться на солнышке (она вообще, оказывается, любила разлечься где-нибудь повыше и немножко прикорнуть), Тики отправился к младшему Уолкеру, каюта которого напоминала больше дорожную библиотеку.
Мана был слаб здоровьем, подхватывал любую простуду и лихорадку, но всегда выздоравливал и успокаивал не отходящего от него Неа, который близнеца оставлять в такие моменты не желал: постоянно сидел рядом, переживал, ухаживал. В общем, ограждал от всего, что могло хоть немного навредить ему: начиная ножами (странная фобия, что болезни могут передаваться через кровь) и заканчивая тяжёлой работой, связанной с тасканием вещей или чем-то таким. Тики лишь смеялся на эту опеку, переходящую все границы, Адам горестно вздыхал, Роад хохотала и требовала своей порции заботы (будто Шерила с любвеобильным дедом ей не хватало), а вот сам Мана лишь грустно улыбался и пытался уговорить брата не растрачивать все свои силы него.
Неа на такое ещё сильнее злился, раздражался и принимался опекать младшего пуще прежнего.
В каюте у парня пахло какими-то благовониями, а сам Мана лежал на кровати, ужасно бледный в своей болезненности, но ласково улыбнувшийся Микку.
— Что-то случилось? — обеспокоенно поинтересовался он, и Тики осторожно сел рядом с ним на постель, неопределённо кривя губы.
— Не то чтобы случилось… — задумчиво признался он спутся пару минут. — Просто хотел у тебя поинтересоваться, нет ли каких мыслей насчет того, что же за русалку мы везем к нашему императору?
Мана вскинул брови и приподнялся на кровати, устраиваясь в положении полулежа и неотрывно глядя куда-то вроде и на Тики, а вроде — мимо него.
— А ты имеешь какие-то свои соображения на этот счет? — осторожно поинтересовался он спустя где-то полминуты раздумий. — С чего ты вообще об этом задумался, давай начнем с этого.
Тики издал длинное задумчивое «хм-м» и пересказал брату произошедший между ним и тритоном короткий разговор по окончании боя.
— Он сказал, что само море будет меня ненавидеть, — утвердительно произнес мужчина под конец. — Я всю голову сломал над тем, что это может значить.
Уолкер озадаченно надул губы и смерил его понимающим взглядом.
— Честно говоря, — наконец виновато произнес он, — даже не знаю толком… У них есть иерархия — потому что есть государственность, но я сейчас просто не припомню, чем они отличаются друг от друга в этой иерархии… Но все же, — здесь брат прищурился как-то лукаво, — сам ты как думаешь?
Тики отвел глаза, упорно глядя в стену, а не намекающего на что-то непонятное и явно совершенно несбыточное брата, и потер пальцем висок.
— Она на упавшую звезду похожа, — наконец нехотя признался в своих соображениях он. — Хотя это скорее фантазия, чем реальность.
Потому что русалки не могут быть звёздами. И уж тем более русалки не могут не бояться людей. Так странно, что Тики осознал это лишь сейчас — когда Алана сама набралась смелости и сказала ему об этом.
Мана загадочно улыбнулся, отведя взгляд к одной из полок с книгами, и мягко опустил голову набок.
— Кто знает… — таинственно протянул парень и перевёл золотой мерцающий взгляд на нахмурившегося в ожидании какой-нибудь глупости Микка. — Может, она как раз и звезда. Твоя звезда.
Тики иронически закатил глаза, не желая ругаться с братом, но всё же раздражённо буркнул:
— Она боится меня, Мана. А ты говоришь о каких-то несусветных глупостях.
Уолкер в ответ лишь рассмеялся, словно говоря, что это Микк говорит о глупостях, и вздохнул.
— Хотя кое-что я всё-таки могу рассказать, — наконец напряжённо проговорил он, и Тики в ожидании подобрался к нему ближе. — Белый цвет у русалок обозначает изгоя.
Мужчина поражённо распахнул веки, неверяще вглядываясь в его мрачно-грустное лицо. Неужели Алана была изгоем? Такая красивая, замечательная и искренняя, похожая на упавшую звезду, она была изгоем?
Мана кивнул, словно подтверждая свои слова, и продолжил:
— Они считают, что так луна отмечает тех, кто забрал жизнь матери в ночь рождения. А русалки не имеют права отбирать жизнь, потому что они — морские жрицы, понимаешь? У них лишь тритоны способны убивать, да и вообще драться, в то время как русалки — посвящают себя морю и семье, — парень горестно вздохнул, будто ему было ужасно жаль, и добавил: — И потому беловолосые русалки считаются в их обществе изгоями.
— Но она же… — Тики судорожно выдохнул, пряча лицо в ладонях и чувствуя, что ему становится еще паршивее. — Она же такая… красивая, такая… разве она может быть изгоем, Мана? — он вскинул на брата полные надежды глаза, но тот только устало пожал плечами и, протянув руку, осторожно похлопал мужчину по колену.
— Не расстраивайся так, Тики, — от короткой улыбки стало легче, но ненамного. — Ведь за ней уже пришел один молодчик, верно? — тут Мана хохотнул. — Который назвал ее любимой дочерью моря. А может ли для русалки быть что-то прекраснее и почетнее?
— Мало радости в почете, когда тебя считают кем-то ненормальным, — вполне резонно, как ему казалось, заметил Микк.
Мана тепло сверкнул на него глазами и снова хлопнул по колену в знак ободрения.
— Не думай об этом так много, брат, — посоветовал он ласково, — вы еще обязательно подружитесь, просто дай ей время, ладно?
Мужчина хмыкнул и накрыл узкую ладонь брата своей, легко сжимая его прохладные пальцы и думая о том, какая же он свинья. Мане ведь плохо, но он не отдыхает как то положено в его состоянии, а утешает своего непутевого братца.
— Спасибо, конечно, — все же горько усмехнулся Тики, — но разве можно дружить с тем, кого ты боишься?
— Это не страх, а благоговение, — поправил его Мана, так и не утрачивая своего знаменитого, наверное, на всю Поднебесную доброжелательного спокойствия. — И не смейся, — укоризненно попросил он, — ты просто не видел, как Алана смотрела на тебя во время сражения. Это было восхищение, а не страх, поэтому волноваться здесь не о чем.
Тики все же хохотнул, отчего-то совершенно не веря ему, потому что вчера же девушка призналась ему в причине своего страха, и Уолкер, словно прочитав его мысли, покачал головой с таким видом, будто мужчина был неразумным ребёнком, который не видел чего-то до жути очевидного.