Вода грациозно соткалась в щупальца, и ещё одна рыбина отправилась в рот русалки, которая жевала с таким упорством, словно кусок в горло ей не лез, но разочаровывать мальца ужасно не хотелось. Изу восторженно запищал, когда водные струи подхватили его, намочили и отмыли от крови и слизи, и Алана благодарно улыбнулась, слегка опустив голову набок.
— Не хочу, чтобы ты ходил весь запачканный, — прошептала она, вновь укладываясь на подушки и болезненно морщась (рана на спине, должно быть, была ужасна). — И вот если ты принесёшь мне немного яблок, я буду премного благодарна.
— Желтых-желтых? — уточнил мальчик, в волнении сжав в кулаки руки, и Тики заметил новую улыбку на губах девушки.
— Желтых-желтых, — мягко согласилась она с Изу, и тот, кинув на мужчину быстрый восторженный взгляд, тут же вылетел за дверь исполнять просьбу прекрасной русалки.
Микк поднялся, все-таки еще раз решив попробовать осмотреть ее, и шагнул к кровати. И тут же навстречу ему устремилось щупальце, заставив настороженно замереть и приготовиться собрать в ладони маленький вихрь.
Тики не мог дать ей умереть — не теперь, не сейчас, когда она все же жива и здесь, а не в руках этих грязных выродков, уже мертвых к огромному сожалению мужчины, потому что теперь он бы всласть поиздевался над ними — так, как они издевались над Аланой.
— Тики… — щупальце обвило его, так и не обратившись копьем, и потянуло к кровати, не верящего в свое счастье, усталого и радостного. — Спасибо тебе… — девушка вынырнула из-под одеяла, совершенно не стесняясь перед ним своей наготы, и выдавила из себя еще одну слабую улыбку.
И чего же ей стоила эта улыбка теперь…
Микк замотал головой, присаживаясь на кровать рядом с ней и избегая смотреть ей в глаза — потому что он виноватвиноватвиноват, а она его еще и благодарит за что-то.
— Меня не за что благодарить, — выдохнул он негромко. — Меня надо было задушить и оставить рядом с этими ублюдками, — все же не выдержав, мужчина вскинул голову и заметил, как вытянулось лицо русалки. — Я ведь не уследил, не успел, не спас тебя. Я не должен был тебя отпускать от себя.
Алана кашлянула, медленно поднимаясь (вода поднимала её — такого прекрасного зрелища Тики ещё не видел) и усаживаясь рядом с ним, и осторожно коснулась дрожащими ослабленными пальцами (опухшие запястья с не перестающими кровоточить ранами, словно морская соль теребила их снова и снова) его плеча.
— Но если бы не ты, я была бы мертва, — проникновенно возразила она, смотря ему в глаза, слишком беспомощная в своей израненной наготе, слишком трепетная и трогательная, нуждающаяся в защите. — Знал бы ты, как я была рада, когда ты пришёл, — шмыгнула носом девушка, закусывая губу, и длинно вздохнула. — Всех моих братьев и сестёр убили охотники, Тики, — прошептала она, отведя взгляд, и горько ухмыльнулась. — Прямо у меня на глазах.
Мужчина шумно выдохнул и, все-таки не выдержав этой ее беспомощности, осторожно тронул девушку за плечо, привлекая к себе и обнимая — так аккуратно, как только мог, чтобы не потревожить избитое тело и рану на спине. Алана прильнула к нему, больная и дрожащая, и спрятала опухшее от слез лицо у него на плече — совсем как нуждающийся в защите ребенок, даром что взрослая девушка.
И Тики ее понимал. Он ласково погладил ее по волосам, со всей возможной осторожностью убирая упавшие на спину длинные серебристые пряди, и обнажая скрытую под ними рану.
Распухшая, гноящаяся, так и не промытая и несколько раз растревоженная солью, она даже не думала зарастать, конечно, и мужчина напрягся, натянулся как струна — и излишне крепко прижал русалку к себе. Та вскрикнула, всхлипнула — и впилась ногтями в его плечи, словно одно это движение заставило ее сходить с ума от боли.
— Тише-тише-тише… — испуганно почти до паники забормотал мужчина, сам не зная зачем целуя ее в макушку и в висок и лихорадочно-ласково гладя по голове — как маленькую девочку, разбившую коленку. — Тише, тише, моя радость… Давай я позову Ману, и мы промоем раны, пожалуйста… Позволь мне… — он замер, потому что и Алана замерла, и снова уткнулся носом ей в волосы, сдерживая собственную подступающую к горлу комком истерику — смотреть на девушку без слез и сочувствия было просто невозможно. — Позволь мне хоть как-то помочь тебе, Алана, пожалуйста…
Девушка вздрогнула, когда он осторожно погладил её по бокам, и, судорожно всхлипнув, уткнулась носом ему в шею, расслабляя ладони и позволяя рукам соскользнуть по его плечам подобно лишившимся жизни змеям.
— Мне больно, Тики, — шепнула она, со свистом втянув воздух. — У меня всё болит. Мне так больно.
Микк в панике отстранился от неё, внимательно рассматривая рану на спине, боясь прикоснуться к ней, потому что во врачевании ничего не смыслил, и лихорадочно прижался губами к её бледному горячему лбу, осторожно переворачивая обезволенную и будто бы слишком уставшую для чего-либо русалку на живот и аккуратно укладывая на постель.
— Я сейчас сбегаю за Маной, и всё будет хорошо, слышишь? Только потерпи немного, ладно? — надрывно зашептал он и лишь только тогда, когда водное щупальце ласково погладило его по щеке, бросился к брату.
В коридоре Тики столкнулся с Изу, несущем девушке на подносе целую горку яблок, но только потрепал его по голове и посоветовал не задерживаться долго. Он был ужасно благодарен мальчику за то, что тот буквально оживил Алану, но все же не хотел, чтобы тот видел ее такой беспомощной и несчастной.
Она должна улыбаться, и он постарается вернуть ей ее улыбку — не эту вымученную в знак незаслуженной благодарности блеклость, а настоящую улыбку — ту, которой русалка улыбалась, когда говорила, какое же море огромное и прекрасное.
— Мана! — Тики ворвался в каюту брата без стука и предупреждения — и, конечно, заставил Уолкера подпрыгнуть. — Мана, она разрешила осмотреть себя! — выпалил он горячечно, и парень тут же вскочил с кровати, явно борясь с тошнотворным приступом слабости и упорно же желая ему уступать.
— Наконец-то… — выдохнул он, хватая с тумбочки загодя приготовленный пухлый саквояж с лекарствами и вскидывая на Микка полный надежды взгляд. — Как это… как тебе удалось?..
— Не мне, — мотнул головой мужчина, поспешно открывая дверь и выходя в коридор. — Изу. Малыш… — он растерянно улыбнулся, наполняясь к ребенку новой нежностью и обещая себе, что купит ему любую вещь — все, что тот захочет. — Малыш попросил ее не умирать, Мана.
Младший Уолкер также растерянно улыбнулся, запустив себе пальцы в волосы, и, цапнув Тики за руку торопливо направился к каюте русалки.
— Тогда поспешим.
Алана лежала также неподвижно, как мужчина её и оставил, словно лишённая сил и воли, такая ужасно раздавленная и уставшая, и лишь только водяные щупальца мягко гладили её по спине и ногам, будто бы облегчая обжигающую раны боль, но ведь Микк прекрасно знал, что это было ещё большей пыткой.
Мана потрясённо ахнул, сразу же нахмуриваясь и преображаясь — становясь тем самым врачом, который не раз спасал жизни моряков этого экипажа и самого Тики.
— Алана, не стоит теребить раны солью, — ласково посоветовал Уолкер, садясь рядом с ней, и, раскрыв саквояж, нежно провёл ладонями по спине, словно успокаивая вздрогнувшую девушку. — Сейчас я промою их пресной водой, ты просто потерпи, хорошо? Я так рад, что ты жива, слышишь? Так что дело осталось за малым, — уверенно и одновременно мягко улыбнулся парень, и русалка лишь медленно кивнула, собирая всю воду из каюты в аквариум — даже впитавшуюся в покрывало, отчего бельё моментально высохло.
Тики некстати восхитился таким потрясающим управлением, потому что Алана была первоклассным повелителем, которых и среди людей-то было немного.
Мана быстро осмотрел русалку и, закусил губу, вздыхая облегченно и сочувственно.
В первую очередь парень принялся за спину девушки, как Тики и предполагал. Ни разу не поморщившись и ни на минуту не отстранившись и не вздрогнув — удивительно хладнокровный для привычного Маны, — он промыл спину русалки сначала пресной теплой кипяченой водой, а затем — каким-то отваром из трав с горьким запахом, в которых Микк совершенно не смыслил, но существованию которых всегда так радовался, когда кто-то из его близких страдал.
Мана был замечательным врачом и ученым — не только историком, а потому частенько помогал младшему брату Тики — Вайзли — в академии с опытами и наблюдениями. И, в общем, Микку казалось — совершенно не жаль, что в брате не так хорошо развит талант повелителя, как в нем самом или в Неа, потому что врачевание было гораздо полезнее.
Младший Уолкер убрал с помощью чистой марли гной и грязь — каждый раз как Алана шипела, он рассыпался в извинениях и сочувствиях и просил потерпеть, словно всем своим существом сопереживал девушке и ощущал ее боль, но убрал все. И все это время русалка терпела. Терпела уткнувшись лицом в простынь и стараясь не всхлипывать.
Подняться девушку Мана попросил лишь через полчаса или около того — Тики особенно не считал. Просто когда брат озвучил просьбу, он переместился, встав с другой стороны кровати, и помог Алане сесть, тут же позволяя ей прильнуть ближе и опереться на себя — рану нужно было перевязать и не тревожить морской водой или еще чем-то таким едким.
— Теперь… — тут парень прикусил губу, словно не решаясь произнести это вслух, но все-таки выдохнул: — Теперь мне нужно… нужно твои ноги обработать, Алана. Ты… позволишь мне?..
Тики затаил дыхание — каждый раз ведь спрашивал, может ли коснуться ее бедер — даже тогда, в той грязной лачуге — потому что не хотел оскорбить и отвратить от себя еще сильнее. Не знал почему — но спрашивал.
Может, и Мане она не откажет?..
Однако девушка… мотнула головой, чуть отстраняясь от Тики, и зажмурилась, прикусив губы — беззащитная, несчастная и абсолютно обнаженная перед ними — во всех возможных смыслах, пожалуй.
И — кивнула головой в сторону Микка.
— Ему — можно… Тебе — не стоит… — почти за грани слышимости прошептала она, и Микк заметил, как ошарашенно вытянулось лицо брата.
Мана ошеломлённо взглянул на Тики, потом перевёл взгляд на Алану, испуганно вжавшую голову в плечи и опустившую взгляд в пол, и покровительственно кивнул, мягко коснувшись плеча вздрогнувшей девушки с какой-то странной понимающей улыбкой.
А Микк поражённо замер, не понимая, почему русалка доверяет ему настолько, что позволяет касаться своих ног. Они же ужасно важны для них, не так ли? Алана же никому не разрешала прикоснуться к своему хвосту, а ноги постоянно прятала, словно у морского народа не принято показывать нижнюю часть тела. А теперь Алана попросила именно его обработать ей раны. Его, из-за кого она в этом паршивом состоянии и оказалась! Его, который опоздал и не спас её! Лишил океана и радости плавания, отрезал от родного дома, от отца и друзей!
Девушка поджала задрожавшие губы, словно боясь, и Мана взглянул на мужчину твёрдо и требовательно.
— Хорошо, тогда Тики обработает тебе раны, — мягко проговорил он, ласково обнимая Алану и целуя в макушку, а потом уже обратился к замершему столбом Микку: — Иди сюда и делай всё в точности, как я говорю, понял?
Тики завороженно кивнул и проследовал к брату, принимая из его рук чистую марлю, уже смоченную пресной водой, и ловя… какой-то странный взгляд. Какой-то словно шокированно-радостный — по-иному мужчина затруднялся определить его.
Алана по просьбе парня легла набок и сжала губы от пронзившей ее боли — раны на ногах были по большей части именно по бокам, прямо на том месте, где были ее длинные воздушные прекрасные плавники — и Тики еще раз проклял себя за то, что промедлил, силясь лучше вслушаться в то, откуда исходит голос отчаянно и тихо зовущей его русалки. И сейчас девушка как раз легла на одну из них, неловко поджав под себя ногу и все-таки охнув.
Она шумно вздыхала от каждого прикосновения к своим ногам и ежилась как от холода, все время норовя спрятать лицо в покрывале — но не отрывая от напряженно закусившего губу Тики такого-то задумчиво-изучающего взгляда.
В человеческой ипостаси Алана была совсем как обычная девушка — только совершенно обнаженная и необыкновенной красоты даже с такими ранами. Есть такие люди — которые красивы даже абсолютно окровавленными и избитыми. И русалка была, как видно, одной из них.
Когда под контролем кое-где направляющего его Маны Микк промыл раны с одной стороны, брат вручил ему миску с травным отваром и новый кусок марли, щедро оторванной от толстой катушки.
— А теперь осторожно промокни по краям, — едва слышно приказал парень — и тронул его ладонь, направляя и показывая, как нужно делать. И при этом совершенно точно не касаясь кожи русалки ни на секунду.
Тики быстро кивнул, закусив губу до побеления, должно быть, и осторожно провел смоченной в отваре марлей по ране. Он, в отличие от Маны, по неосторожности слегка задел бедро девушки мизинцем — чиркнул, буквально на мгновение прикоснувшись, и Алана тут же все-таки спрятала заплаканное (и отчего-то румяное) лицо в белье.
Мужчина испуганно дёрнулся, взволнованно посмотрев на неё, но девушка мотнула головой, слабо улыбнувшись ему, словно говоря, что всё в порядке, и Микк подозрительно нахмурился, вновь принимаясь медленно и мягко обрабатывать рану.
И вдруг заметил ещё одно глубокое увечье — будто от ножа — рядом с бедром. Совершенно странное и, на самом деле, ненужное увечье, если отрезаешь плавник. Напряжённая злость всколыхнулась в нём, и Тики как можно спокойнее провёл пальцем возле запёкшейся корки крови, вызывая дрожь тонкого тела.
— Откуда у тебя это?
Алана вздёрнула брови, обведя взглядом его пальцы, и поджала губы.
— Один из них вонзил нож, когда я откусила ему язык, — тихо отозвалась девушка, и Микк ощутил, как эта злость разгорается в нём с новой силой: мало того, что охотники обрезали ей плавники и хотели забрать невинность, так ещё и целоваться лезли, чтобы полностью подчинить её себе. Как же мерзко и подло, как низко и бесчеловечно. Алана же даже и не знала, скорее всего, что такое поцелуи — она же вначале недоуменно хмурила брови, когда Мана целовал её в макушку или когда видела, как Изу чмокал Тики в нос.
Вряд ли она теперь вообще захочет знать, что это.
Вряд ли она теперь вообще позволит хоть кому-нибудь повторить с собой такое.
Отчего-то именно по этому поводу Тики ощутил совершенно убивающую его досаду. Зло поджав губы и хищно сузив глаза, он пообещал себе, что угробит еще не один десяток охотников на своем веку после того, как доставит Алану к императору, и тихо, но очень грязно выругался.
Так, что Алана недоуменно вскинула брови, а Мана — закашлялся, будто понятия не имел о том, что Микк знает такие слова. Правда, надо отдать брату должное, одергивать его он не стал. А Неа на его месте даже еще от себя добавил бы, с каким-то жестоким весельем подумал мужчина и осторожно промыл и эту рану на теле девушки.
Когда он закончил, Мана передал ему марлю для перевязки и попросил Алану немного приподнять ногу и чуть согнуть ее в колене, чтобы можно было перебинтовать все, а после того, как мужчина сделал перевязку, девушка осторожно, с его помощью, перевернулась на другой бок и позволила обработать вторую ногу.
Мана все это время надзорщиком нависал над ним и четко следил за тем, правильно ли Тики все делает.
Тики все делал правильно и гордился этим — потому что очень не хотел доставлять Алане еще боли сверх уже вытерпленной, а напротив — стремился утешить ее, обогреть и приласкать, чтобы она успокоилась и пережила это.
Он хотел показать, что не все люди — такие, как эти поганые охотники, что в Империи таких нет, а пленение и убийство русалок преследуются по закону.
Что прикасаться и смотреть можно по-другому. Что надводный мир, которого девушка никогда не видела, может быть не таким, каким она уже наверняка себе его представила.
— Знаешь, тот ханбок… — вдруг выдохнула Алана, когда Тики начал перевязывать вторую ногу, и мужчина вздрогнул, настороженно взглянув на её шею и мерно вздымающуюся грудную клетку. — Он мне очень напомнил ханбок, в котором сестра выходила замуж, — мечтательно проговорила девушка, и Микк удивлённо замер, переглянувшись с таким же ошарашенным Маной. — Она влюбилась в моряка и сбежала с ним на сушу. А потом отец узнал об этом, но душа у того моряка была настолько белой и прекрасной, что в итоге он сдался и дал добро на свадьбу. У неё был такой же ярко-синий ханбок, и она была такой красивой в нём, — прошептала русалка, сжавшись в каком-то странном порыве, будто желала раствориться. — А потом на нас напали и взяли в плен, — горестно вздохнула Алана, переворачиваясь на спину, когда Тики закончил перевязку, и водяные руки (руки, небо, это были руки — какое же восхитительное мастерство!) аккуратно укутали её тело в лёгкое верхнее покрывало, превратив её во что-то похожее на кокон. Глаза у девушки были стеклянными, а лицо — бледным и сухим. — Люсиль убили первой. Она была самой прекрасной из нас, — улыбнулась русалка, и от её улыбки в груди у Микка что-то перевернулось.