Элайза, путешествующая по всему океану (даже в северных крепостях была), а потому знающая про их дар больше всего, рассказывала, что чистота — это открытость миру, желание помочь окружающим, искренность в помыслах, а Тэнья, жадная эгоистка до мозга костей, уверяла, что сияющие души лишь у тех, чей разум не замутнён повседневной суетой, а желания — жаждой обогатиться. Сестра ещё называла их полными дураками и частенько обманом выигрывала у них какие-нибудь чудесности.
Алана все то время, что провела в бухте, раздумывала над природой своего дара, но так к правильному, исчерпывающему ответу и не пришла, отчего сейчас была в совершеннейшем смятении.
Тики, который так искренне говорил про насилие и казнь охотников, обладал настолько яркой душой, что хотелось зажмуриться и греться в её лучах, но что таил в себе этот свет?
Чистоту помыслов? Веру в свои идеалы?
Алана боялась докапываться до истины.
Потому что все корабли, что приплывали к её бухте, все люди на этих кораблях, их души были черны как смоль осьминогов, отчего море без сожаления пожирало всех, а девушка наблюдала за этим и боялась признать себя такой же убийцей.
Но кем же ещё можно было её назвать? Алана убивала людей, что приплывали к ней, убивала безжалостно, даже не удосужившись поинтересоваться причиной их прихода. А вдруг кто-то тоже хотел просить помощи? А вдруг они просто хотели оборвать ей плавники и, изнасиловав, убить? Или же поймать и продать?
И сейчас, когда мощная душа Тики почти подчиняла её себе, восхищала, восторгала, Алана не могла понять: она боится потому, что ему не чужды насилие и обман, или потому, что чистота могла означать просто уверенность в своих идеалах?
…ведь если оно именно так и будет, то девушка просто не поймёт, когда и от кого придёт опасность.
— Да что вы пристали ко мне?! — взбунтовалась девушка, отпрянув назад, ближе к кровати, почти упираясь в ее бок. У русалок кровати были из камня, выложенные мхом и покрытые сверху водорослями.
У людей все было иначе.
Тики не стал настаивать — поднялся.
— Ты ведь могла пораниться, — утвердительно произнес он с коротким вздохом, и девушка сердито вздернула нос, тут же замечая удивленный взгляд явно опешившего от такого Маны. Ему было, наверное, неприятно, что она так разговаривает с Тики, но Алана… она не могла иначе.
Этот сияющий человек вселял в нее безотчетный трепет, и она боялась этого ощущения.
— Она и поранилась, — вздохнул Мана. — Чешую себе содрала немного. Не волнуйся, мы все обработали, — он поймал Тики за руку и потянул к себе, вскидывая голову и с легкой улыбкой глядя ему в лицо. — Ну, Тики, не будь наседкой, все ведь в порядке.
Уголки губ мужчины чуть приподнялись, и он согласно кивнул.
— И ты тоже в порядке, верно? Неа беспокоится.
Мана весело хохотнул.
— И гоняет твоих матросов!
— Надоел просто жуть! — как-то совсем по-мальчишески сморщил в ответ нос Тики.
Алана задумчиво сдвинула брови, наблюдая за ними двумя. Может, ей показалось, но рядом с Маной мужчина смягчался, преображался. В нем появлялась какая-то полная тихого беспокойства ласка.
Совершенно не такой, как при общении с ней.
Манта побери, а ведь вначале, как она только заметила плотный сгусток чистейшей энергии за несколько километров от бухты, Алана решила, что исполнит все, о чём попросит незнакомец — потому что с такой прекрасной душой не могли попросить о чём-то плохом.
А Тики обманул её. Решил провести, запутать, отвлечь, он не был честным, а потом и с полной уверенностью говорил о смерти, отчего в девушке всколыхнулось беспокойство — почему же душа этого человека так сияет?
Алана всегда думала, что белодухие, как часто звала их Индина, должны быть похожими на Ману — мягкими, ласковыми, добросердечными и донельзя уютными, а Тики оказался… грубияном и обманщиком. Он вообще чем-то напоминал пирата: смуглый, кудрявый, с серьгой в ухе, с пронзительными жёлтыми глазами, он вселял трепет и страх.
А сейчас этот бесчестный мужчина мягко улыбался, и душа его — горячая, пульсирующая — тоже словно бы смягчалась: очертания её, острые и массивные, закруглялись, а свет, обжигающий и цепкий, плавными волнами словно бы качался в воздухе.
Алана восторженно приоткрыла рот, заворожённо вдыхая, и сразу же прикусила себе язык, отворачиваясь в сторону. Краем глаза она заметила, как Тики недоуменно нахмурился, а Мана хитро прищурился, но ничего не сказал.
Интересно, этот ласковый парень на всех так действует? Так, что хочется расслабиться у него на коленях?
Девушка глубоко вздохнула, недовольно хлопая плавниками по полу несколько раз, и метнула сердитый взгляд на аквариум, совершенно не горя желанием возвращаться туда, но и говорить об этом людям тоже не хотелось.
Стыдно было беспокоить их по такому поводу — это же Алана виновата, что ходить не умеет, так зачем доставлять еще проблем белодухим, если с аквариумом тоже ничего не сделать? Ох, вот научится она ходить, всю палубу избегает — и никто её больше нигде не запрёт!
— Прости, что тебя так забросил, — внезапно обратился Тики к ней, и девушка удивленно вскинула брови. Он выглядел немного помятым, но заметно более свежим, чем вчера, когда привел ее в каюту. Тогда он был каким-то как будто загнанным. Возможно, его все же выбила из колеи та сцена жертвоприношения мальчика?
А ведь она была всего лишь в его голове, и пусть Тики этого не осознавал, он метнулся наперерез кинжалу, чтобы отдать свою жизнь за жизнь ребенка. Мальчика, который даже ему не знаком.
Значило ли это, что он хорошо относится к детям?
— Мана мне объяснил, — она чуть наклонила голову и все-таки позволила себе улыбнуться. Душа Тики была ослепляющей, и сам он был странным для белодухого — слишком уж жесткий, как ей показалось, — но все же… нельзя было назвать его совсем уж неприятным.
Рядом с Маной хотелось расслабиться, рядом с Тики — греться.
— Отлично! Мана, ты меня спас, — мужчина метнул в сторону польщенно улыбнувшегося парня теплый взгляд и ласково разворошил его волосы. И это был такой странный жест…
Мана хохотнул и подставился под прикосновение.
Также он прикасался к самой Алане, верно?.. Или же нет?
— И я не только спас тебя, я еще и готов поиграть в твоего младшего брата, хотя я старше! — рассмеялся в ответ парень и вывернулся наконец из-под его руки, приглаживая встрепанные кудри пальцами.
Алана удивлённо встрепенулась.
— А сколько вам лет? — и сразу же стушевалась, вспоминая, как Элайза рассказывала, что спрашивать у людей про возраст не принято. Или это только у женщин было не принято спрашивать…
— Мне двадцать пять, — улыбнулся Мана, ободряюще поманив её ладонью к себе, на что девушка, с несколько минут раздумывая, всё же поползла к парню, желая вновь улечься у него на коленях. — А вот наш капитан на несколько месяцев меня младше, — хохотнул он, протягивая Алане блюдо с рыбой.
Тики фыркнул, вновь отвернувшись от них, когда девушка удобно улеглась и принялась наслаждаться прохладной рыбкой (она любила лососей, так что могла объедаться ими часами), и всё же ожидаемо буркнул:
— Ну что за срам.
Мана рассмеялся, вновь погладив её по голове (отчего это движение было таким приятным?), и несколько минут люди о чём-то переговаривались (курс, погода и ещё что-то в этом роде), как вдруг Тики, заметив, что Алана доела свой завтрак, вздохнул:
— Ну что, помочь забраться тебе в аквариум?
Девушка вздрогнула, медленно сглотнув, и ощущая жгучее желание разбить это стекло к манте, но облизнула перемазанные жиром губы и неловко поинтересовалась:
— А… можно мне… н-наружу?
Мужчина в ответ отчего-то потерянно хлопнул ресницами, и Алана, испугавшись, что вновь попросила чего-то неправильного, затараторила:
— Ну х-хотя бы на солнышке полежать, пожалуйста!
— Да конечно можно, чего ты тушуешься, — махнул в ответ рукой как-то просветлевший лицом Тики, когда до него (наверное, все же еще сонного) дошло, что ей нужно. — А еще больше тебе можно начать ходить учиться, — как бы вскользь обронил он, заводя руки за спину и хрустя позвонками.
— Ты же только оклемался небось? — тут же вклинился обеспокоенно в их несостоявшийся диалог Мана. — Может, Неа…
— Не надо Неа! — поспешно оборвала его Алана — и тут же вжала голову в плечи, увидев, как поник, явно поняв, в чем дело, ее новый друг. — Ему же… — она постаралась улыбнуться, но получилось не очень — обижать парня было неприятно, — втелело от меня плавником…
— Боишься мести? — насмешливо вскинул брови Тики и легко махнул рукой. — Все в порядке, эй вы, оба, — заметил он. — Я выспался и сам тобой займусь.
На самом деле никакой мести Алана не боялась, конечно, просто дело было в душе Неа, и Мана, разумеется, это понял. И, наверное, обиделся, ведь с Неа они очень похожи — значит, они, по всей видимости, братья. А Алана так… испугалась брата своего нового друга.
Но она с собой ничего не могла поделать! Если уж белодухий Тики ведет себя как разбойник, на кого же похож тот, чья душа затуманена темнотой?
О океан, зачем она вообще покинула бухту?
Зачем отправилась с человеком, которого вообще не знала?
Зачем пустилась в это путешествие, когда кругом в океане полно охотников и просто желающих позабавиться с русалкой?
Море отпустило её только потому, что Алана умоляла его позволить ей уплыть. Потому что она устала быть одна в заточении. Устала видеть лишь камни и недосягаемый океан. Устала жить в неведении.
Устала томиться от незнания того, как умерла Элайза, оставшаяся в Поднебесной подле любимого человека.
Алана хотела повидать мир и узнать про сестру, желала раскрыть тайну своего дара, мечтала хоть раз вкусить свободы, пока отец не выдаст её замуж.
Она посмотрела на Тики, о чём-то тихо переговаривавшемся с Маной, и подумала, что ей ужасно повезло, что они оказались из Поднебесной. Хотя, возможно, только оттуда и могли приплыть за ней белодухие.
Элайза часто говорила, как на суше много людей с чистыми душами.
Алана видела пока лишь двух.
Может быть, именно это путешествие ей и нужно, чтобы разобраться в собственном мироощущении, чтобы понять, как закончить это глупое истребление, как противостоять людям.
Как спасти свой народ.
Алана стащила с кровати покрывало, завязывая его на бёдрах, и разделила хвост, попытавшись встать самостоятельно, но вновь позорно заваливаясь набок.
Тики, тут же заметив это, цокнул языком и чуть наклонился, протягивая ей руку. Девушка закусила губу от обиды на саму себя (она второй раз так позорится при этом разбойнике!), но отказываться не стала — оперлась на его горячую мозолистую ладонь и на этот раз все-таки с горем пополам поднялась.
— Отлично, — хмыкнул мужчина и в ответ на острый взгляд в свой адрес только белозубо улыбнулся. — Ну что, пойдем на палубу? — он придержал Алану за спину (при этом предусмотрительно не касаясь бедер), когда она начала покачиваться, и медленно повел ее к выходу из каюты.
Мана встал и открыл им дверь, выходя первым и легко улыбаясь, когда обернулся.
Может, он все-таки не был обижен?.. Девушка очень надеялась, что это так, потому что ей понравилось с ним беседовать. Сразу столько нового узнала, сколько не узнавала, наверное, и за последние двадцать лет жизни в бухте.
— А смотри, как хорошо получается! — засмеялся парень, и Тики задорно хохотнул в ответ.
— Еще бы! Так и танцевать научится скоро! — заявил он, вставая Алане за спину и поддерживая за другую руку. Его смех опалил макушку горячим дыханием, и девушка вздрогнула от неожиданности, тут же чуть не полетев носом вниз. — Аккуратнее, ну, — тут же одернул ее мужчина с той же легкой беззлобностью, и она поспешно кивнула.
— А как… как вы танцуете? — закусив губу, поинтересовалась Алана, просто чтобы не молчать, когда, пару раз споткнувшись, но все-так кое-как дойдя, присела на стоящую у борта лавку.
Она помнила, помнила, что люди танцевали до нелепого смешно: вытворяли странные движения ногами и всем телом, кланялись и словно бы входили в какой-то транс.
Однажды она видела это. Видела, как кружатся в пышных платьях дамы, как смеётся Элайза и лукаво признаётся, что лучше бы сняла это душное тряпьё да отправилась бы под руку к уже-мужу (с каким придыханием она говорила об этом), видела, как хмурится отец, неодобрительно фыркая, но счастливо целует старшую дочь в лоб, благословляя брак.
Алана грустно улыбнулась, удивляясь, что слишком часто стала вспоминать семью, и обратилась вся во слух, понимая, что за собственными размышлениями пропустила половину объяснения.
-…а ещё бывают медленные вальсы, когда мужчина ведёт женщину и кружит её, — буквально распевал Мана со счастливой улыбкой на лице, и девушка заулыбалась в ответ, совершенно покорённая этим парнем, который не выглядел старше Тики, потому что был мягким и каким-то донельзя пушистым.
— Мне больше деревенские танцы по душе, — вставил своё слово мужчина, фыркнув, и устремил взгляд на море. Волны шептали о приближающемся шторме и гневе отца, понявшего, что его безалаберная дочь сбежала, и Алана встревоженно посмотрела вдаль. — В них свобода чувствуется, а все эти дворцовые пируэты… тьфу! — неприязненно скривился Тики, словно бы представив эти самые пируэты.
Девушка, однако, нахмурилась и прикрыла глаза, вдыхая полной грудью солёный воздух. Мана обеспокоенно коснулся её плеча.
— Что случилось? Тебе плохо?
Алана мотнула головой.
— Н-нет, просто… — она нахмурилась и снова всмотрелась в синюю даль. — Просто море волнуется…
Тики присел рядом с ней и тоже посмотрел в сторону, откуда было видно собирающуюся над морем тучу. Улыбка с его лица при этом сразу сошла, и он нахмурился.
— Это с утра. Грядет шторм, и я не знаю, смогу ли его отвести… Море будто никак не определится.
Девушка посмотрела на него искоса, коротко кивнула и негромко произнесла:
— Так и есть, — и закрыла глаза, зашептав на родном русалочьем языке обращенную к необъятной стихии просьбу.
Море волновалось по той причине, что волновался и злился ее отец, но сказать об этом она не могла. Не сейчас. А может быть — никогда. Кто знает, как поведут себя люди, даже и белодухие, когда узнают, что она царская дочка.
И поэтому Алана шептала — не потому что океан поймет только ее родной язык, а потому что так никто, кроме родной стихии, ее не поймет. Она шептала — просила — о том, чтобы океан, прекрасный, свободный и могучий, не раскрывал отцу тайны ее местонахождения. Потому что отец, только узнав, тут же потопит корабль со всеми его людьми — и с белодухими, которых Алане повезло встретить.
И это надо немедля предотвратить, потому что… на самом деле девушка совершенно не представляла, как же Тики сможет отвести от них шторм — что может простой человек такого, что не под силу морскому царю? Что он способен противопоставить самому океану? Разве что поднимет корабль в воздух и заставит лететь.
Море рассмеялось в ответ на ее шепот, ударившись волнами о борт корабля и закачав его из стороны в сторону, и Алана, услышав тревожные крики матросов, вновь отрастила хвост, дрожащими пальцами стаскивая покрывало и не глядя вручая его опешившему Тики.
Нужно успокоить своего господина, нужно доказать ему, что всё в порядке, что девушке ничего не грозит, пока море рядом, пока она в море.
Алана перекинулась через борт и, поймав ушами перепуганный вскрик Маны, упала в воду, чувствуя, как сила наполняет тело, как восторг и восхищение струятся по сосудам, как трепещут жабры, изголодавшиеся по морскому кислороду.
Она расхохоталась.
Раскинула руки в стороны, зажмурилась от счастья, вдохнула полной грудью и рассмеялась так громко, как вообще могла. Море завторило ей, обнимая тёплыми течениями, ласково гладя плавники и чешую, и, когда Алана выплыла на поверхность, наслаждаясь тем, как солнце греет кожу, оно успокоилось.
— О, мой господин, я буду в порядке, пока ты рядом, — шепнула она, чувствуя, волны нежно обнимают её, — а потому помоги мне, умоляю тебя.
Море забурлило, щекоча кожу, и Алана вновь оглушительно рассмеялась, ощущая, словно внутри у неё — звёздное небо разлилось, и плавно погрузилась под воду, полная эмоций и ощущений, полная счастья и желания кричать от своей радости.