Упрямство взяло свое еще в тот вечер, когда девушка увидела Изу, а потом — нашла у себя в каюте на кровати это… платье. Одежду, которую носили земные девушки.
В общем, если вкратце, она выбросила его за борт и попросила у Маны рубашку и штаны. И это, кажется, только усугубило ситуацию. Потому что когда Тики увидел её вновь в таком виде, он лишь махнул рукой и, закатив глаза, с раздражённым видом удалился. А Алана почувствовала себя капризной избалованной девчонкой.
Но, вот манта, она ни за что не носила бы это платье! Потому что в нём совершенно невозможно было дышать! Этот корсет, как потом объяснил Мана, был обязательным атрибутом подобной женской одежды на суше, но девушке сначала показалось, что Тики издевается — решил подшутить так, отчего она разозлилась, вот и выкинула тряпьё.
Да и выглядела она в этом платье ещё более развратно, чем без него — грудь там лишь чуть-чуть прикрывалась! Так какой вообще смысл прятать её? На радость фантазиям мужчин, которые хоть так слюни на женщину попускают? На это Алана и пожаловалась Уолкеру, когда требовала обычную (удобную) мужскую одежду, так что парень лишь горестно вздохнул, но ничего не сказал.
Честно говоря, она просто испугалась. Тики раскрыл ей глаза на то, о чем девушка успела уже позабыть. На то, что люди насиловали русалок и убивали их, если от них не было никакой пользы. Или же сами русалки накладывали на себя руки.
Тэнья, высокомерная и гордая, перерезала себе горло шипом, когда один из насильников начал раздвигать её бедренные плавники.
И Тики купил ей это идиотское платье, в котором Алана выглядела больше зазывающей проституткой, чем девственной русалкой! Конечно же она его выбросила и спрятала тело в мужскую свободную одежду — разве можно было поступить по-другому?
Но Микк, видимо, этого не понял, а потому Алана чувствовала за собой вину: за своё поведение, за свои слова, за свой страх и трепет перед ним.
Оттого, наверное, и сидела сейчас здесь, на палубе, наблюдала за тем, как мужчина закручивает на ладонях ветер, и любовалась им не в силах оторвать глаз.
Она и не знала, что Тики так может, но тот был словно таким же дитем стихии, как она сама или другие сирены. Как порождение ветра, как его повелитель, он, казалось, делал с ним что вздумается, на потеху корабельной команде исполняя роль шута и нисколько этим не тяготясь.
И когда Алана увидела это, сегодня утром выйдя на палубу, то наконец поняла, почему же они отплыли от ее бухты так быстро. И — почему ветер у них всегда попутный.
Потому что Тики словно сам и был этим ветром.
— …вот Изу и попросил показать ему, как Тики сражается, — между тем закончил Мана, забросив себе в рот пару каких-то красных ягод, и Алана досадливо нахмурилась, понимая, что совершенно его не слушала. — А ты засмотрелась, — тут же проницательно заметил парень, и девушка поспешно отвела взгляд от потрясающего зрелища, не зная, благодарить ей друга или же костерить на чем свет стоит.
— Неправда… — буркнула она недовольно и скрестила на груди руки. И — не удержалась, все равно искоса наблюдая за тем, как мужчина легко и ловко отражает удар своего противника и как радостно взвизгивает Изу, сияющими глазами глядя на своего кумира. — Тики и правда хочет… хочет усыновить его? — закусив губу, поинтересовалась девушка.
И постаралась не замечать того, как Мана понимающе улыбается.
— Он не имеет привычки шутить такими вещами, — заметил парень, — тем более при ребенке. Чувствую, тетушка Лулу будет в восторге, — с иронией прыснул он. — Как же — жениться сын не хочет, зато ребенка приволок!
— Изу такой… счастливый… — выдохнула девушка едва слышно, не сдерживая улыбки и чувствуя, как жарко краснеет сама не зная, по какой такой причине.
— Он сияет, да? — негромко уточнил Мана. — И душа у него светлая, верно?
Алана обернулась к парню, глядя удивленно и радостно. Он понимал, почему она так радуется, и она… о море, она даже не знала, что ей теперь делать! Она обещала себе, что подружится с белодухими, если те придут к ней, но в итоге общалась на корабле только с одним лишь Маной, потому что Тики (который ей и правда ничего не сделал и к которому на самом деле нечестно было вот так относиться) по большей части ее игнорировал, словно не желая начинать очередной скандал, а Изу… он смотрел на нее с восхищением, но как будто даже приблизиться боялся.
И Алана не понимала причины.
Она всегда воспринимала себя самой обыкновенной, даже, честно говоря, слегка ущербной, потому что была сереброволосой, хотя все в её семье были рыжими, золотистыми, с пышными яркими красными хвостами, переливающимися рубинами в солнечных лучах.
Отец говорил в детстве, что это луна одарила её своим светом в ночь рождения, когда Алана забрала жизнь матери.
Народ же по большей части её сторонился, и девушка, без лишних слов, была изгоем. Лишь сёстры и братья постоянно окружали её, любя и лелея как самую младшую: Элайза буквально закидывала различнейшими сувенирами из своих путешествий, Ювния, ещё одна искательница приключений, обвешивала драгоценностями, которые отыскивала на потопленных кораблях, Рогз, самый старший брат, подкидывал в воздух и веселил морскими штормами, и все остальные пытались хоть как-то подбодрить маленькую Алану, тогда непонимающую отчего же другие сирены пытались держаться как можно дальше и бросали презрительные взгляды в её сторону.
Так что такие восхищённые взгляды Изу, душа которого была подобна сияющему фонарику, такому же яркому и такому же мягкому, были ужасно непонятны. Особенно удивляло то, что мальчик боялся подойти к ней — будто Алана могла сделать ему что-то плохое!
— Всё в порядке? — обеспокоенно поинтересовался Мана, и девушка обернулась к нему, понимая, что вновь слишком сильно задумалась и отвлеклась. Это было так странно: она в последнее время только и делала, что вспоминала прошлое, хотя всеми силами всё это время пыталась от него спрятаться.
— Да, прости, немного задумалась, — неловко хохотнула Алана, вздыхая и переводя взгляд на восторженно хлопнувшего в ладоши Изу, а потом — на Тики, легко уклонившегося от бросившегося на него Неа.
— А у тебя есть семья? — вдруг спросил Мана, однако, сразу же виновато зажмурившись, но девушка лишь улыбнулась.
— У меня есть отец, — ответила она, прикрыв глаза. — Остался лишь отец.
— Который наверняка волнуется, — виновато вздохнул парень и потер лицо руками, отставляя чуть в сторону поднос, по свободной части которого перекатывались яблоки.
— Который на кучу лет запер меня в бухте, — в противовес заметила девушка, давая ему… щелбан? щелчок? как это?.. В общем, щелкнула по лбу. — Я люблю его, Мана, но он переборщил. А у тебя… большая семья? — говорить об отце и близких вообще-то не слишком хотелось, и она постаралась как-то переменить тему.
Пусть лучше Мана о своей родне расскажет.
Парень бросил на нее проницательный взгляд и протянул золотящееся на солнце яблоко.
— У меня большая семья, — ласково улыбнулся он. — Без матери я остался в последней войне. Она умерла — ее убили, — а отец слег с хворью, — он кивнул в ответ на удивленно-недоуменный взгляд Аланы (неужели это…) и хмыкнул: — Да, не делай такие глаза. Это к моему отцу мы сейчас плывем. Он — император, я — принц, а Неа — наследник и мой старший брат-близнец.
Девушка замерла ошеломленно, окидывая Ману взглядом — такого простого, какого-то будто свойского совершенно (как и Неа, впрочем) и очень доброго. Который даже не сказал, кто он такой. И которого даже матросы господином кликали только формально.
— Что?! — воскликнула она, всё-таки освобождаясь от первого оцепенения. — Ты принц? А вот он — будущий император? — всё ещё ошарашенно привстала Алана, уставившись на хохотнувшего Ману с обескураженным удивлением.
Отчего-то Уолкеры вообще не казались кем-то с голубой кровью — простые, говорящие на равных с матросами, совершенно не чопорные, ужасно близкие, они казались ей кем угодно, но не сыновьями правящего императора.
— А ты что-то имеешь против? — лукаво осведомился парень, подмигнув ей, и Алана энергично замотала головой из стороны в сторону, стремясь не обидеть Ману своим неверием.
— Просто… я не ожидала, что вы будете на корабле, — объяснила она со смущением и виновато пожала плечами. — Раз ваш отец так сильно болен, что послал на поиски непонятной русалки, мне отчего-то казалось, что вы будете во дворце, подле него, — неуверенно пробормотала девушка, и Уолкер вздохнул.
— Я хотел остаться, но Неа слишком сильно беспокоится за меня. И на этой почве в мое отсутствие творит разные глупости. Впрочем, со мной тоже, но обычно мой вид его останавливает, — со смешком поделился он и вдруг понуро опустил плечи. — И отец сам отправил нас за тобой. Сказал, что ещё не настолько болен, чтобы о нём пеклись малолетки.
Алана не сдержала смешка, растерянно зарываясь себе пальцами в волосы этой перенятой у парня привычкой и недоуменно хмуря брови.
Спросить или не спросить, вот в чем вопрос…
— Мана… — через пару минут все же решилась она, — послушай, а… чем таким болен твой отец, если он просит о помощи русалку — существо, которое у вас почти превратилось в сказку?
Должно быть, это что-то совсем безнадежное, так или нет? Хотя император не должен быть слишком стар, если ни одному из его сыновей нет и тридцати лет.
Мана издал длинный вздох и помассировал себе висок подушечкой указательного пальца. Лицо у него стало каким-то очень печальным, и девушка мысленно обругала себя за излишнее любопытство. Узнала бы на месте, чего нос совать!
— Понимаешь… — наконец заговорил парень, — у нас в Империи есть один обычай. В проявлении любви любого рода мы достаточно свободны, — пояснил он, — и у нас нет никаких союзов ради выгоды — все происходит по любви. Но происходит это не только из-за наших нравов, а еще из-за того, что при заключении официального союза между людьми проводится магический обряд. Он объединяет двоих, и они, становясь супругами, делят все поровну — горе и радость, счастье и боли, жизнь и смерть. Союз люди заключают только если очень уверены друг в друге, потому что его нельзя расторгнуть. И мой отец был так связан с моей покойной матерью.
— Они так сильно любили друг друга? — тихо выдохнула Алана, придвигаясь к другу ближе и радуясь, что тот поставил поднос с другой стороны, и можно без препятствий к нему приблизиться.
— Очень сильно, — Мана печально улыбнулся и перевел на девушку теплый взгляд. — Отец очень сложно переживал смерть матери и потому слег, слишком быстро подтачиваемый силой обряда. Сложнее мамину гибель переживал только Неа. И он… переживает ее до сих пор, — вздохнул парень. — Отец надеялся, кто-то из нас заменит его на престоле, но по сути заменить некому — Неа считается наследником только по старшинству, и то формально, в семье есть наследники и старше, но… они официально отказываются от правления.
— И поэтому император не может оставить вас, — закончила за него Алана, сама не заметив, как прижалась плечом к его плечу и мягко поглаживает его по руке. — Я постараюсь помочь, Мана, правда, — горячо пообещала парню она. — И твоему отцу, и Неа тоже. Обещаю.
Мана мягко улыбнулся в ответ и, развернувшись к ней всем корпусом, на секунду обнял девушку, прижимая к себе в каком-то почти родственном объятии (снова напомнив то ли Элайзу, то ли теперь и Рогза — непонятно почему), но почти сразу отстраняясь, словно испугался своего порыва.
— Спасибо тебе, — выдохнул он. — Спасибо тебе огромное!
Алана улыбнулась.
— Погоди еще, пока не за что, — на этом она хотела было подняться, чтобы все же подойти к Изу и познакомиться (ей нужно было серьезно подумать о том, что она услышала, потому что Империя… оказалась удивительно похожей по своим обычаям на ее родное царство), но корабль внезапно шатнуло, и поднос с принесенной Маной снедью полетел на пол.
Алана ошеломлённо осмотрелась по сторонам, вглядываясь в мягко волнующуюся гладь моря, словно бы шепчущее: «Теперь ты в безопасности», — и бросилась вперёд, к Тики и Неа, непонимающе нахмурившимся, как вдруг в спину ей уткнулось острие катаны — излюбленного оружия одного хмурого придурка, который считался одним из самых сильных воинов среди всех оставшихся тритонов южных морей.
На палубе застыла тишина, липкая и вязкая, она буквально потопила в себе весь экипаж, а море продолжало гипнотизирующе шептать, и Алана от злой досады цокнула языком, замечая обеспокоенность напополам с удивлением на лице Микка. Ну конечно, откуда ни возьмись появился парень с мечом, да ещё и со странным намерением прирезать русалку.
Браво, Канда, ничего больше не скажешь.
— Ты точно понимаешь, на кого наставил меч, идиот? — бесстрастно поинтересовалась Алана на родном языке, пытаясь услышать ещё кого-нибудь из тритонов. Но никого больше не было, что значило, что друг либо слишком волновался (что вряд ли), либо считает себя самым сильным и вполне способным одолеть несколько матросов.
— Плевать, — коротко отозвался Канда, сильнее надавливая мечом в спину, и девушка дёрнула уголком губ в усмешке.
О, как это было похоже на Юу: рубить с плеча и только потом разбираться в чём же дело.
— Не очень-то и вежливо, — всё-таки заметила Алана, закатив глаза, и замечая, как испуганно цепляется Изу за штанину Тики, опасливо нахмурившегося и сжимающего пальцы. Ох, манта, ещё этого здесь не хватало. — Не нужно, — спокойно произнесла она на имперском и мотнула головой, надеясь, что мужчина всё поймёт и не будет использовать свою магию. Тики понял — и подозрительно сощурился, неприязненно сглатывая.
— Не вижу смысла с тобой любезничать, зубатка, — безразлично бросил Канда, и Алана горестно вздохнула, медленно поднимая волну к палубе и направляя её к себе.
Друг пусть и был тритоном, способным управлять водой, да только вот говорить с морем он не мог и не чувствовал его так, как это ощущают русалки, а потому вряд ли заметил такие манипуляции.
Канда был, на самом деле, потрясающим другом и товарищем, скрашивавшим одинокие долгие ночи разговорами и небольшими бунтарскими драками, но иногда его преданность делу, упёртость, самоуверенность и, одновременно со всем этим, чудовищное наплевательство раздражали неимоверно.
Алана прикрыла глаза, позволяя себе хмыкнуть, и волны в мгновение ока подняли её в воздух — она рассмеялась, чувствуя себя невероятно весело и предвкушающе (так всегда было во время их встреч), и, выпустив шипы на руках, выхватила меч из ладоней опешившего Канды, явно не ожидавшего, что она будет так проворна с ногами, после чего, срастив хвост (ткань хлопковых штанов затрещала по швам, разорвавшись в клочья), придавила не успевшего отреагировать тритона к палубе, приставляя к его шее ручной плавник.
— Дёрнешься, колючка моя, — проткну, — мило улыбнулась она, опустив голову набок, и Канда закатил глаза.
— И это твоя хвалёная вежливость, — фыркнул он, скривив тонкие губы в ухмылке. — Рад, что тебя ещё не сожрали.
— Поэтому и пришел убить первым? — парировала девушка, даже не думая его отпускать. Придавила еще сильнее хвостом и постаралась игнорировать ободрительный свист матросни, все еще находящейся на палубе (а как же, иронически закатила она глаза, такое шоу-то пропустить).
— Да нет, — еще шире ухмыльнулся Юу. — Папенька ваш велел дочь непокорную вернуть в родные пенаты, — заявил он, — вот я и пришел проверить, с кем эта самая дочь сбежать решила.
— Не лезь в это, — поджала губы девушка, сердито сдвигая брови и наклоняясь к нему совсем низко. Юу не боялся ее почти, конечно, но то, что она была царевной, делало свое дело. Все-таки представителям царской семьи море подчиняется лучше, чем тритонам, сколь бы сильными они ни были.
— Ооо, даже так? — друг вскинул брови и просверлил ее насмешливым взглядом. — Сгинь, зубатка, вот проверю твоего провожатого и уйду, — упрямо припечатал он. — Если он достоин сопровождать царевну, куда бы они ни сбегала, уйду один, а если нет — ты вернешься со мной домой.