- Тебе теперь стиральный порошок полагается. - Ткнула Ивану в грудь через стол пачку. - Распишись. Так что ты там про Етишкина? - спросила она, когда Иван уже развернулся, чтобы уйти.
- Так, - вновь повернулся к ней Иван.
- Ты зайди ко мне, как отобедаешь, - сказала она. - Про Етишкина потолкуем. А может и еще кое о чем.
Он взглянул на нее внимательно. Что там в ее глазах? Немного эротики. Немного страха. Любопытство. И желание поделиться чем-то таким, чем ни с кем делиться не хочет или не может. Это желание в ней было отдельно от эротического.
- Я зайду, - пообещал он.
- Постучи. А то дверь будет заперта.
- Постучу, - еще пообещал он.
Дядя Петя был то ли рассеян, то ли расстроен с утра, а может, одно было причиной другого. Он даже, схватил, не глядя, подсунутый ему кем-то ключ 22 на 24, но тут же бросил его и принялся тереть ладонь о спецовку, будто ожог или осквернил ее, левую, прикосновением к этому ключу. Накричал в связи с этим на Ивана, хотя тот был здесь ни при чем. В этот день он то и дело переходил от конкретной деятельности к абстрактной задумчивости, а потом опять к деятельности, и однажды, срывая болт, ударил вместо зубила себе по пальцу. После этого, окончательно разозлившись, собрал инструмент и ушел. Часом позже Иван видел его уже перебинтованным, мимоходом удивившись сему: если палец расшиб, то зачем же всю ладонь обмотал? Пообедав, он, хотя и не был с похмелья, улегся на телогрейки, а Иван отправился к кладовщице.
Контора была пуста. Дверь кладовой заперта изнутри. Иван постучал, как и было условлено. Ему тут же открыли.
Халата на ней на было. Но это не значит, что Александра была голая. Просто платье ее кокетливое, что раньше было халатом скрыто, теперь подчеркивало ее прелести. Халат ее старил, и сейчас Иван ей не то что тридцать или двадцать шесть, но и двадцать три приписал бы с большим натягом.
- Залезай, - пригласила она.
Иван перепрыгнул через стол. И как бы не удержавшись на ногах, за нее ухватился. Она положила ему руку на грудь. Слегка оттолкнула этой рукой.
- Сядь.
Иван сел на оказавшийся сзади него стул.
- Покойниками интересуешься? - спросила она.
- Только в некрофилы меня не записывай, - сказал Иван. Кое-какими специфическими терминами он после фрейдистской вокабулы мог теперь оперировать без словаря.
-Жалко его, - сказала Шурочка. - Глаза у него голубые были, ты заметил? И усики. Всё отпустить их пытался. Только они у него плохо росли. Он ко мне сюда иногда заглядывал. Всё про собак рассказывал. И про семью свою.
- А фасовщица? - пользуясь случаем, подхватил тему Иван.
Чтобы не очень утомлять ее ум этой темой, чтобы часть ее внимания от этой темы отвлечь (хоть и первая начала), перевести эту тему в разряд 'между прочим' и 'надо же о чем-то говорить', то есть не показать своей искренней заинтересованности, Иван положил ей руку на талию и слегка притянул к себе.
- Валентина? - Она положила руку ему на плечо, рука слегка напряглась, как бы говоря: рано еще сокращать расстояние. - И Валька заглядывала. Мы с ней не то что подруги, но жили в соседних домах. Иногда вместе с работы возвращались.
- Ты не находишь ничего странного в этих случаях? - спросил тогда Иван.
- Скорее, скорбное в этих случаях я нахожу, - сказала кладовщица.
Кладовщица, повторил про себя Иван, сделав ударенье на о. Слово прозвучало забавно. Он улыбнулся.
- Тебе смешно?
- Нет, - сказал Иван. - Я тоже скорблю. Хотя и не знал никого из этих людей, кроме Етишкина. Сколько их было всего? И часто такое случалось?
- Зачем тебе это?
- Страстно интересуюсь статистикой. Собираюсь поступать в соответствующий институт, - сказал Иван.
- Это в ментовский, что ль?
- Почему именно?
- Ну... Там с такими вещами работают. С трупами, - уточнила она.
- Нет, - сказал Иван.
- А я? Я тебя интересую? Или пока я не труп, не заинтересуешься?
- Я ж интересуюсь. Еще как, - сказал Иван, вновь пытаясь притянуть ее вплоть, и на этот раз притянул.
- Ладно. - Она высвободилась из его рук. Придвинула стул. Села. - Верю. Статистика, значит. - Она нагнулась, открыла дверцу стола, вытащила стопу журналов. Вытянула из стопы один. - Это я спецодежду списываю. А то - мыло... - произнесла она, сморщив нос и оттопырив нижнюю губу.
- Стоп, - догадался Иван. - В этом журнале отметки о списанной спецодежеде?
- Ну да.
- Покойных.
- Всяких. В том числе и покойных. Как состоявшихся, так и потенциальных. Ты пропадешь - и твою спишу.
- Вот только не надо, - сказал Иван, слюнявя палец и листая тетрадь. - Да у тебя тут все подряд идет. Кто тут покойный, а кто нет? И потом, мне даты нужны.
- Зачем? - быстро спросила Шурочка.
- Надо ж кому-то разобраться с этим, - сказал тогда прямо Иван. - Люди гибнут, и никому до этого дела нет. Ни ментам, ни профсоюзам. Ни самим гибнущим. По фигу всё.
- По фигу, - согласилась с ним Александра. - Въедливый ты, Иван. Быстро в жизни разочаруешься.
- А я ею и не очаровываюсь. Поэтому и разочарование мне не грозит. Даты могут быть совершенно не те. Например, он сегодня погиб, а списано через неделю.
- Нет, - сказала Александра. - Хоронят обычно на третий день. Я после поминок прихожу сюда. Плачу и списываю, плачу списываю.
- Всегда?
- Всегда. Это как ритуал. Вернее, так: домой идти - страшно дома одной. Мишку рано из садика забирать. Вот и иду сюда. Здесь люди, все-таки.
- Есть и злодеи средь этих людей, - вставил Иван.
- Так что смотри, - продолжала Александра, не обратив внимания на его вставку. - Где страница слезами залита, там и ищи.
- Здесь за какой период? - заглянул Иван в начало журнала.
- За полный. Я почти что два года здесь кладовщицей работаю. А до этого другой период был.
- Какой?
- Тебя не касается.
- Дай-ка ручку твою. Я чистый лист отсюда вырву?
- Я те вырву. Видишь, прошиты и пронумерованы все. Я тебе чистый дам.
Первой вписал Иван фамилию сварщика. Проставил дату напротив нее. Ниже - Самолетова В., фасовщица. Правее - дата напротив нее. И так далее, отыскивая страницы со следами слез.
Апрель. Действительно, был от трупов свободен апрель. Но март и февраль - отягощены. И январь. В месяц по одному. Аккуратно в конце первой или в начале второй декады. Следующий был октябрь, а декабрь и ноябрь, таким образом, выпали. Затем три предыдущие пред октябрем месяца подряд шли трупы. В течение предыдущего года их было... Вот и здесь плакала, закапала страницу всю.
Итак: октябрь, сентябрь, август, июль. Далее: май, апрель, февраль, январь. Итого за прошедший год: восемь тел. В пределах восьмых - двенадцатых чисел. А в этом уже пятеро, хотя только первое полугодие подходит к концу. Статистика за этот год обещает быть более впечатляющей. С опережением идем. Правильно, что народ валом сюда не валит. А наоборот: валом - отсюда.
Кладовщица, подперев подбородок рукой, наблюдала за его писаниной. Иван был так увлечен, что не всякие ее реплики достигали его ушей.
- Монахов... Хороший был мужик, - комментировала Александра. - Электрик, лет сорока. Все умел починить.
- А это... Коробко... Тоже мужик?
- Ах, да что такое мужик? Вжик - и нету.
- Так ты не замужем? - догадался Иван.
- Нет. Все мужчины - обманщики. А Коробко - женщина, - продолжала она.
- Дай-ка другой листок. Я их по порядку перепишу.
Итак: этот год. Предыдущий год. Год, предшествовавший предыдущему. Или в таком порядке: предшествовавший, предыдущий, текущий. Соответственно, случаев: четыре, восемь и пять. Этот период открывался у Александры Федоровны в предшествующем году, июлем. Поэтому и трупа четыре всего. И числа с удивительной регулярностью выпадают почти те же. Словно месячные. Словно сама баба-смерть мечется, мочит нас, отличаясь в критические дни особой нервозностью.
- ... а этот циничный лозунг: 'На свободу с чистой совестью'? - достигало ушей Ивана кое-что из реплик Александры, не относящихся к делу.
- Так он у тебя сидит? - рассеянно спросил Иван.
- Нет. Отсидел уже. Только совсем бессовестный вышел.
- Мишкин отец?
- Отец... - Она опять сморщила нос и выдвинула губу. Ивану до смерти захотелось ее за эту губу ухватить. Губами. - Отец. Но ушел от ответственности, - сказала она.
- Черт. Ручка не пишет. Другая есть?
- В столе. Я такая, как ты была. Может, на год моложе. А он... Обещал, что не сделает больно - сделал. Обещал, что не сделает ребенка - сделал! Обещал, что не сделает ноги - сделал!!
Она с четверть минуты смотрела в лицо Ивана почти что с детской обидой, потом опять уперла локоток в столешницу, подперла рукой голову. Нет, определенно она ничего. Можно с ней что-нибудь закрутить. Занять свое место в ее мирке - между Микки Рурком и Микки Маусом.
Еще раз: дата - труп, дата - труп. Там, где против даты трупа не было, Иван даже прочерк ставить не стал, уверенный, что если копнуть, то и труп отыщется. В любом из других четырех цехов. Или вообще за территорией предприятия.
Кроме сварщика и фасовщицы была еще крановщица, электрик, слесарь. Были и другие профессии.
- Да, - вспомнила Шурочка. - Можешь на ноябрь нормировщицу записать. В ноябре ее угораздило. А в журнале нет, потому что ей спецодежда не положена. А не положена - потому что в конторе сидит. В своем, самом красивом, на работу приходит. Приходила, - поправилась она.
- Число? - быстро спросил Иван.
- Не помню. Но сразу же после праздников.
- Числа десятого?
- Так ты думаешь, не совпадения?
- Да ты сама посмотри, - ткнул ее носом Иван в свой список. - Мрут с регулярностью месячных.
- У меня месячные только что прошли. Думаешь, это я их мочу?
- Ни на кого я не думаю, - сказал Иван. - Ни следов, ни умысла. Не за нарушения же трудовой дисциплины мочит их случай. Или бог. Ни на кого я не думаю. Слушай, а те, другие, тоже ночью?
- Да, - сказала Шурочка. Но тут же поправилась. - Нет. В основном - ночью. Но, например, Коробко - среди бела дня.
- И свидетели были?
- Как же, были. Полно. Вагон на склад подавали под разгрузку. На эстакаду. Она с эстакады прямо на рельсы и бросилась. Эстакада полтора метра. Грузчики видели. Она учетчица была.
- Так сама, что ли бросилась? Отчего?
- От обиды на жизнь.
- Учетчица?
- Ну да. Считалищица. Ящики пересчитывала. Или мешочки. Всё, в чем сырье подают и продукцию отгружают.
Иван задумался. По всем понятиям эту учетчицу надо бы вычеркнуть, раз сама. Хотя почему, собственно? В схему не укладывается? А она у тебя есть, схема? Ни схем, ни версий. Даты одни. Если б не даты, то и подозрений не было б. Да и подозрения, они обычно на кого-то падают. А тут им и упасть не на кого. Просто недоумение по поводу дат. Версия насчет месячных - не всерьез.
Он и сам не заметил, как в разговоре с собой перешел на ментовский тон. Сменил его, покуда не стал для него этот внутренний мент второй натурой.
- Фасовщица, считальщица, крановщица. Нормировщица. Всё щицы какие-то, - с досадой сказал Иван.
- Чем тебе щицы не нравятся?
- Это не мне.
- Я тоже, межпрочим, щица.
- Тогда ты тоже под угрозой. Но я за тобой следить буду. Особенно в критические дни. А они у нас с 8-го по 12-е. Межпрочим. Разброс регулярности - четыре дня.
- Ах, я еще про уборщицу забыла.
- Так-так... Что с ней?
- Пацан ты еще, - сказала Александра, вставая и отпирая дверь. - Тебе на работу пора. Иди.
- Так что с уборщицей?
- Халат забыла ей заменить, вот что.
- Может кто-то еще, неодетый в спецовку или халат...
- Нет. Только нормировщица. Иди, - подтолкнула его кладовщица.
- Я вообще-то знаешь, зачем приходил?
- Я тебя тоже не за этим звала. Не для того, чтоб ты в записях ковырялся.
- А в чем?
- Иди, - в третий раз сказала она. - Придурок. Удовлетворенный жизнью
- А я не возбуждаюсь, - сказал Иван, - если удовлетворение в обозримом будущем мне не светит. Ты б все равно так сразу бы не дала, так ведь? Будем считать, что с первого захода ты отшила меня, ладно?
- Дурак.
- Только что придурок был.
- Растешь в звании.
- В таком случае, позвольте после работы, - церемонно, на вы, предложил Иван, - пригласить вас к себе. На три буквы...
- Лучше уж ты ко мне. Завтра. В это же время. И три буквы свои прихвати.
Ты на верном, мол, пути, только милый, захоти, мысленно напевал Иван, возвращаясь к трудовым будням. Может, и удастся завтра сложить эти три буквы в односложное целое.
Дома, верней, во дворе, ему попалась на глаза прошлогодняя надпись - 'Ванька + Танька', выполненная на стене дома у входа в подвал полуграмотной детворой. Он эту запись, специально сбегав к себе за тряпкой, смыл. Ночью ему опять Александра снилась.
В последующие два-три дня Иван заполнил в своей несложной таблице пустоты. Кроме апрельской. В апреле трупа не было. Либо был, но дело замяли так, что ни слуху, ни духу. Ни намека не просочилось насчет апрельских дел.
К соответствующим датам оказались привязаны свои потерпевшие. Иван и профессии выяснил. Почти все рабочие. Из технической интеллигенции - всего одна женщина (трупов этого полу было двумя меньше). Из отдела сбыта, пропала без вести. Создавалось впечатление, что кто-то сильно обиделся именно на пролетариат. Шофер. Аккумуляторщик в гараже. Охранник. Охранников - звали их 'власики' - все недолюбливали. Кого за порядочность, кого за продажность, но последних, кажется меньше, ибо несун терял при нем только часть похищенного (ибо: делись), а при первом - всё, в том числе честь. По охраннику, которого стукнули по голове, было возбуждено уголовное дело, но оно, возбужденное, так и осталось без удовлетворения.
Все эти были люди из других подразделений. Более же всего потерпевших было в четвертом цехе. То ли убийца окопался именно в нем, то ли наоборот, здесь лишь бесчинствует - подальше от основного места деятельности. Иван незаметно для себя самого принял это положение, положение о том, что убийца - есть, пусть даже существо нереальное, выходец из пустот, не имеющий умысла, не преследующий цели и подстраивающий эти несчастные случаи просто так, из любви к искусству, или наоборот, из какой-либо нелюбви.
Иван даже спросил у механика, почему именно наш цех этим отмечен? Существует ведь теория вероятностей. Должно же быть более равномерное распределение благ и бед. Хотя заранее знал, что толкового ответа не будет.
- А я что могу? - вопросом на вопрос ответил механик. - Если б я мог эти несчастные случаи распоряжением запретить, я б запретил. Но разве помогут здесь распоряжения?
- Куда ж отдел техники безопасности смотрит?
- Приезжают, расследуют. В пиджаках. Видел их?
Видел.
Петруха все ходил перебинтованный, и хотя рассеянность его прошла, за работу не брался, демонстративно держа на виду забинтованное: мол, куда он с одной рукой. Механик его не принуждал, чтоб не увеличивать количество несчастных случаев на производстве: в санчасть дядь Петя обращаться не стал, и то ладно. Дня через три он пришел уже без бинта.
Ноготь посинел и готовился слезть, но силы в Петрухе прибавилось. И он, несмотря на напускное тщедушие, мог в одиночку ворочать тяжелый насос, который Иван - молодой и не обделенный здоровьем - и то ворочал с трудом. Силу у нас уважают. Вот и Иван дядю Петю зауважал, поднимавшего тяжести одной рукой, ибо на левой, кроме ногтя, подживал еще небольшой ожог. Вообще, заметил Иван, сила его росла пропорционально времени, прошедшему после последнего загула, и если в первый день после этого он всё лежал, и даже создавалось впечатление, что его в этом мире как бы нет, то с течением дней силы в нем прибывало.
Сам Иван к мрачной обстановке в цехе понемногу привык, тем более, что существовал обеденный перерыв - для удовлетворения обоих основных инстинктов.
- Повадился в обеденный перерыв кладовщицу укладывать, - ворчал Петруха, впрочем, не зло, когда Иван, наскоро пообедав, спешил к Александре во внебрачный чертог.