Я, честно говоря, испугалась. Брод этот крайне опасный и справа обрывается очень и очень резко: там копали какую-то яму год назад, и именно в нее-то и рухнул наш диадемоносец. Я спрыгнула с Торнадо и ломанулась к месту, где он ушел под воду. Кстати, расписываю я всё это долго, но на самом деле прошла лишь пара секунд с момента, как Бельфегор познал силу каверзности мышления четвероногих друзей всех ленивых пешеходов.
— Ваше Высочество! — заорала я, но ответа не последовало. Что-то мне как-то страшно… — Ау! Вы живой?!
Я вглядывалась в воду, но Принца видно не было, и я окончательно впала в транс.
— Бельфегор! Черт. Не утони! Гадство… Ты не имеешь права тут сдохнуть, ты жить должен!
Я собиралась нырнуть следом за царской полосатостью, но тут он вынырнул неподалеку от берега и вопросил с лыбой Кэрроловского Чешира:
— Принцесса не хочет потерять Принца?
— Дебил! — рявкнула я, забыв про инстинкт самосохранения из-за расшалившихся нервов. — Я думала, ты утонул! Нельзя же так пугать!!!
— Ши-ши-ши, Принцесса так волнуется за меня?
— Да прям! Нужен ты мне, как корове пятая нога! — возмутилась я. — Шизик ненормальный, маньяк конченый! А если бы утонул?!
Бельфегор подплыл ко мне, кинув на берег диадему, которую он все это время держал в руках и за которой, по всей видимости, и нырял (всё же она к его волосикам не пришпилена невидимочками, теперь я в этом убедилась, ага), и, как всегда маньячно усмехнувшись, вопросил:
— А не забывается ли Принцесса?
— Нет! Потому что… — я запнулась. И чего я из-за этого самоубийцы так переживаю? Пошел он по грибы, по ягоды…
Я фыркнула и почапала к берегу, но ни с того ни с сего меня схватили за ноги и резко дернули. Я почувствовала, что падаю, и успела лишь заорать:
— Чтоб тебе челку обстричь!..
Дальше меня ждало мягкое приземление в теплую воду и ехидное шишишиканье царской хари. Вынырнув и отплевавшись, я возопила:
— Зафига?! Сам недоутоп, так меня утопить решил?! Тебе что, так меня кокнуть жаждется?!
— Не припомню, чтобы переходил с Принцессой на «ты», — усмехнулся Бэл.
— Да катись ты в тундру, ягель жевать… — вяло бросила я и поплыла к берегу. Накатили апатия и усталость — нет, так переживать из-за этих психов конченых нельзя… Кто они мне? Да никто и звать их никак. А я тут нервы полощу в голубой водице! Хотя надо бы их совесть прополоскать… Выбравшись на берег, я почапала к Торнадо. Коняга сочувственно ткнулся носом мне в щеку и фыркнул.
— Зато Маркиз его победил, — пробормотала я, почесав мосю моей лапули. — Он за нас отмстил, и мстя его была страшна, да, Торр?
Жеребец довольно кивнул, и я запрыгнула ему на спину. Каваллини нашел символ своей царственности, нацепил на башку, причем чёлка намокла, налипла на глаза, но он ее ни на миллиметр не сдвинул, и пошел отлавливать Маркиза. Хотелось скакать куда подальше, но и коняжку, принадлежавшую Мане, я бросить не могла. Хотя не так — я бы никакую коняжку бросить не смогла, не в сестре дело… Когда Бельфегор запрыгнул конику на спину, тот брыкаться не стал, ибо, во-первых, успокоился, а во-вторых, уже доказал свое превосходство над жалким человечишкой, и потому совершенно спокойно повез Принца на дальнейшую экскурсию. Я помчала вперед, но в галоп не переходила: говорю же, апатия… В результате мы объехали территорию фермы в полном и чуть ли не траурном молчании, нарушаемом лишь всхрапыванием лошадюг и жужжанием надоедливой мошкары. Я-то молчала по вполне понятным причинам, а вот что заткнуло граммофон венценосного параноика — без понятия, но когда мы подъехали к конюшням, он спрыгнул с Маркиза и самолично (вы прикиньте!) начал его освобождать от гнета и вселенской несправедливости в виде седла и уздечки. Маркиз такому повороту событий был рад, ибо ему было начхать, кто эту процедуру совершит, главное — свобода, а я в это время спасла от участи седлоносца своего верного Торнадушку. Мы успели немного подсохнуть за время прогулки, и чёлка Каваллини уже не прилипала к его же царской моське, а значит, увидеть его глаза вновь стало нереально, но всё же общая «несухость» наших бренных тушек была заметна, особенно пострадали ботинки. Благо я в рабочей одежке была — в костюме для объездки. Бельфегору повезло куда меньше: у него вообще всего один комплект шмоток, хо-хо-хо… Смех Танаки из «Темного Дворецкого» здесь как нельзя кстати: стебаем народ с пофигистичным видом, преимущественно в мыслях…
Оставив коняг отдыхать в их денниках, я пошла домой — готовить ужин, а Бельфегор куда-то запропал. Вот и слава таокитянам, он от меня отцепился! Я решила немного поднапрячься и сварганила-таки обещанные вчера Саваде сашими, после чего сваяла лазанью итальянцам и уселась ждать Ленку и Игоря — эти ужин точно не пропустят…
====== 5) Интересно, мы сумеем выжить?.. ======
«Чтобы хлопнуть дверью, одним нужен повод, другим достаточно двери». (Михаил Мамчич)
Ждать Ленку мне пришлось недолго — минут через пять глазения в окно и бессмысленного сидения в одиночестве, я была одарена явлением сестры, которая тут же возвестила:
— Маша звонила. Я ей рассказала. Она в бешенстве.
Я закатила глаза и мысленно четвертовала Графа, но вслух объявила:
— C’est la vie, что ж поделать?
Лена фыркнула и, не удостоив меня больше ни словечком, уселась ужинать. Вскоре прирулил и Игорь, а минут через десять на кухню ворвалась моя старшая сестра в «парадно-выходном мундире», он же костюм обыкновенный, серый, юбка-блуза-пиджак, и черных туфлях-лодочках.
— И где они? — заорала она с порога. — Хочу этим хамам в глаза посмотреть! Да как так можно?! Приперлись не пойми насколько, да еще и на чужие харчи! Да в чужую берлогу! Да я им такую жизнь устрою — через день умотают куда подальше!
— Маш, не умотают, — тяжко вздохнула я. — Они здесь на полгода и до Нового Года не уедут.
Говорить о вероятности того, что они свалят раньше, не хотелось: надеясь на лучшее, ожидай худшего, как говорится…
— Да ты еще меня в гневе не видела! — возмутилась Маня. Не видела? Ага, как же… Да ты в гневе самка медведя Гризли, тридцать первого декабря потревоженная пьяными охотниками! Правда, это не отменяет того факта что ты, дорогая моя, отъявленная пацифистка, когда боль причиняешь не ты, а кто-то другой. Вот если ты в глаз дашь — это нормально, а если кто-то другой — ах он «редиска» такая, нехороший человек, Майор из «Хэллсинга»! Так, меня опять заносит на поворотах, как разболтанные сани…
— Видела, Мань, видела, — тяжко вздохнула я, мечтая о спокойном ужине. — Но они не уедут. Ибо у них просто нет возможности уехать. Я не в курсе, что да как, но уехать они не могут.
Вру сестре! Кошмар какой… Докатилась! Что ж вы, Энма-Чо и гуси лапчатые, со мной делаете, на что толкаете?! Хотя свою вину на других сваливать нехорошо… Но так приятно!
— Ничего! Я им устрою! — раздраженно процедила Маня и плюхнулась за стол у левой стены. — Они без самолета в Японию отправятся! Вплавь! Прямиком до Токийского Залива! А я им вслед как Ассоль помашу, но ждать не буду! Тоже мне, явились — не запылились, нахлебники! Беспредельщики! Пассажиры! А вдруг они абортники? Ты их ксивы ломала? Да если они что сделают, я им глаз на…
— Стоп, стоп! — завопила я. — Спокойно! Ты опять на жаргон перешла…
Маня замолчала, кипя как чайник, а я начала накидывать ей лазанью. Эх, забыла я упомянуть об одном «пунктике» моей сеструндии: она, когда очень нервничает, начинает выражаться на блатном жаргоне, так что переведу-ка я ее слова: «пассажиры» — это «халявщики», «абортники» — «конокрады», а «ломать ксивы» — значит «проверять документы». Надеюсь, куда она собиралась анимешкам глаз натягивать, пояснять не стоит… Спросите, откуда я значение слов этих знаю? А вы поживите с холеричной субстанцией направо и налево их употребляющей — тоже выучите… Одно спасает от этого словесного рога изобилия: Мария не замечает, что перешла на жаргон, и если ей об этом сказать, замолкает, ибо не хочет, чтобы все видели, что она нервничает.
Поставив перед сестрой тарелку, я тихонько сказала:
— Маш, не переживай, я очень надеюсь, что они не будут мешать нашей работе, а может, некоторые даже помогут. Вот Хибари-сан Принцу лапку забинтовал, — Ленка в этот момент возмущенно фыркнула, но я не стала акцентировать внимания: она всегда фырчит, — а Савада-сан вообще хотел о лошадях почитать. Может, и не будет от них вреда. Главное, не ругаться с ними. Потому как они всё равно не уедут, даже если я кому-нибудь из них на голову ведро помоев вылью. Они сами сказали, что не уедут, что бы ни случилось, так что давай попробуем дать им шанс и хотя бы немного подождать?
Я осторожно накрыла ладонь сестры своей, и Маша, закатив глаза, проворчала:
— Ну давай попробуем! Устроим им испытательный срок. Но если они напакостят, я им лично устрою Ад на земле! Понятно?
— Понятно, — обрадовалась я и улыбнулась. Маня фыркнула и вопросила:
— Что за имена такие, почему на «сан» заканчиваются?
Я растерялась. О Японии Маня не знала, в отличие от Лены, абсолютно ничего, потому как востоком никогда не интересовалась, и мне пришлось пояснить:
— Это не часть имени. Японцы — народ дико консервативный, традициям никогда не изменяют, и потому даже жена к мужу часто обращается с именным суффиксом «сан». Это прикрепляется к имени или фамилии в зависимости от того, насколько ты хорошо знаком с человеком.
— Я что, еще и уважение им выказывать должна?! — возмутилась Маня, снова из состояния мирного атома приходя в буйство берсерка.
— Нет, что ты! Не им! — выкрутилась я. — Это лишь дань традиции страны, не больше!
Маша поморщилась, но едва заметно кивнула. Да, вот что-что, а традиции она всегда чтит, не важно, откуда человек родом. Играю на слабостях сестры — что поделать? Я «серый кардинал», Изая Орихара местного розлива! Хотя нет, до него мне как до Пекина по-пластунски… И тут в кухню вломились Бьякуран, Дино и почти вся Вонгола, за исключением Хибари-сана (о Ламбо я забуду окончательно и больше даже вспоминать не буду. Какое счастье, что это ходячее бедствие не прислали! Хотя я очень надеюсь, что он не умер — он же еще ребенок…).
— Тащите себе стулья, — пробормотала я, и Ямамото с Тсуной, а за ними и Гокудера, ясен фиг, слились за стульями в гостиную. Дино поскакал за ними (как-то смешно звучит это слово по отношению к Мустангу), и вскоре они вернулись, нагруженные мебелью, причем Тсуна споткнулся в дверях, а Каваллоне — в коридоре и прямо на кухне. Печалька у них с координацией — на лошадь не дам взгромождаться, аки Принцу этим утром…
— Добрый вечер, — поздоровался Савада со всеми присутствующими.
— И тебе не хворать, — откликнулся Игорь, со скоростью пулемета жуя лазанью. Хаято, злой как тысяча чертей (Савада и его заставил стул переть), уселся на притараненный предмет меблировки и возмущенно на меня уставился. Я раба твоя, господин? Хотя ладно… Я ж всё равно «раздающий» сей столовки.
Я начала накладывать народу хавчик и поспешила представить Мане мафиозиков:
— Ребят, это моя сестра — Мария, ну, или просто Маша. А это — Савада-сан, Ямамото-сан, Сасагава-сан, Рокудо Мукуро, Бьякуран Джессо, Дино Каваллоне, Гокудера Хаято. Последние трое — итальянцы.
— Очень приятно, — кивнул Тсуна, усаживаясь на свое «законное место» рядом с Гокудерой.
— Рад знакомству, — разулыбался Такеши. Он вообще обрадушек по жизни, и могила его не изменила — улыбка не горб…
— Я тоже рад, — одарил мою сеструндию улыбкой Дино.
— И я! — возопил Рёхей, и я, поморщившись, поспешила поставить перед ним сашими: заткнуть сей громкоговоритель можно только хавчиком — проверено личным опытом.
— А мне вот совсем не приятно! — выдала Маша, и я мысленно взвыла, хотя это было ожидаемо. — Чего вам в вашей стране восходящего яблока не сиделось, а?
Это она зачем так обзывается, а? Япония-то в чем виновата? Хотя ей флаг их всегда смешным казался, и она красный круг «яблоком» обзывала…
— Женщина! — рявкнул Гокудера, но Савада тиснул его за запястье, и тот мгновенно замолчал. Что за яойные выходки, мальчики? Так, не о том я опять… А вот Тсуна поспешил пояснить:
— Простите за вторжение, мы этого не планировали. Так сложились обстоятельства. К сожалению, временно мы лишились крова и вернуться домой сможем лишь к Новому Году, потому простите нам наше вторжение, но мы и впрямь не хотим причинить неудобства. Мне жаль, — он уткнулся взглядом в скатерть и то краснел, то бледнел. Да, нелегкая это работа — быть стеснительным боссом мафии, проживающим за чужой счет и вынужденным за это оправдываться.
— Да прям, жаль ему! — фыркнула Маня. — Ты мужик? Мужик! Брал бы плуг в лапы — да пахать, пахать! А ты что? Нахлебником в чужой дом приперся!
— Sumimasen, — растеряно выдал Тсуна по-японски. О, это слово я знаю! «Простите» — очень вежливая форма…
Я продолжала раздавать еду, парни пристально смотрели на злющую Маню, но ее тираду прерывать не решались, и только Тсуна, как заведенный, повторял: «Sumimasen, sumimasen»… Мне его аж жалко стало, право слово! Гокудера кипел, как чайник, но приказа Десятого ослушаться не решался, Мукуро загадочно лыбился — видать, радовался, что на босса ненавистной мафии (забыл он, что и сам мафия), ушаты помоев выливались, Бьякуран спокойненько жевал лазанью, словно его Машкины слова никоим боком не касались, а остальные были напряжены, потому как ждали вердикт: если Маша их вышвырнет, им каюк, и они это отлично понимали…
— Да вы вообще! — возмущенно продолжала вот уже как пятиминутную обвинительную речь Мария, и тут ее снова «увело» в жаргонизмы. Буду пояснять ее слова, а то вряд ли многие знакомы с жаргоном. — Всю жизнь капустой башляли, — «деньгами сорили», — а теперь напряги, — «проблемы», — пошли, так вы обхезались, — «струсили», — и нас насадить, — «развести на деньги», — решили? Ты у них старшак? — что-то вроде «бригадира» в колонии. — Так что ж ты даже понты не бьешь? — «не возмущаешься, чтобы от себя подозрения отвести». — Или и правда у вас ксивы сломать, а? — «проверить документы». — Вдруг что даст? Да чего ты такой бивень?! — «бестолковый человек»… — Клоун!
Я вскочила, шваркнув вилку на стол, и в кухне повисла тишина.
— Перебор, Мария, — зло прошипела я, и она, поняв, что ляпнула, опустила глаза. Да, я обычно мягкая и добрая. Но говорить так о своих товарищах не позволю. Вспышки ярости у меня бывают редко, но метко — когда я реально злюсь, даже Маня замолкает… А как не разозлиться, когда «клоун» — это «никчемный человек», что она и имела ввиду, но зачастую употребляется в значении «пассивного гея», и называть так Тсуну, который, вообще-то, добрый и хороший парень нормальной ориентации, я не позволю.
— Мария… — снова прошипела я, и сестра, поморщившись и слегка вжав голову в плечи, пробормотала:
— Извини… Как тебя там?.. Блин… Короче, я перегнула палку.
— Другое дело, — улыбнулась я, тут же вновь становясь мирной, доброй, белой и пушистой, как Чернушка-альбинос.
Я уселась на свое место, а вся толпа, включая Бьякурана, но исключая моих сестер и Ананасовую Фею, удивленно на меня воззрилась. Не ожидали? Да я сама не ожидала. Такое крайне редко случается, ибо я человек мирный. Носочки всю жизнь вяжу, ага… А что у меня в подполе трупики ребятишек, яблоки из сада воровавших, прикопаны — секрет. Шучу, шучу, ладно уж…
— Спасибо, Катя-сан, — пробормотал Савада. — Правда, я не понял, почему ты так разозлилась на это слово. Если честно, я вообще последние фразы несколько… Хм…
— Савада-сан, — тяжко вздохнула я, — ты прости Машу, она не со зла. Просто ее иногда заносит, и она на жаргоне говорить начинает. Так что вряд ли ты это мог понять.
Я почесала нос, прикидывая, могли ли шинигами впихнуть в голову мафии знания сленга и жаргонизмов: технически могли, наверное, вроде как сила внушения и промывание мозгов посредством убиения логики и сознания мухобойкой позволяет. А вот практически — сомневаюсь, хотя молодежный сленг парни, вроде, знали.
— Ясно, — пробормотал Тсуна. — Итадакимас.