— Лен, перестань, Хибари-сан правда с животными ладит: он только что Гина гладил, я сама видела, — вмешалась я. — Ну, мало ли, Принц позволил?
— Много ли! — фыркнула готесса. — Ему страшно было!
— Не было, — холодно бросил Хибари-сан и полез в холодильник за хавчиком. От такой наглости Ленка впала в ступор, а затем на губах ее заиграла не предвещавшая ничего хорошего улыбочка а-ля «я вас сейчас превращу в мокрое место парой слов, и вы от пережитого позора никогда не оправитесь». Предчувствуя бурю в стакане, я схватила ее за руку и подтащила к плите.
— Лен, хорош уже! — пробормотала я. — Что за священная месть? Ему же помогли! Вот и ты мне помоги — последи за омлетом.
— Ага… — протянула сестренция, и я осторожно спросила облачного монстра зеленки и черных котов:
— Хибари-сан, а зачем Вы сменили повязку? Вчера ведь Лена рану обработала и…
— Повязки не было, — бросил Глава Дисциплинарного Комитета, лишенный оного. — Слетела.
О как. Тогда ясно.
— Видишь? — назидательно сказала я резко нахмурившейся Ленке. — Не всё черное — обязательно мазут.
— Но и не нефть тоже, — парировала она, и я закатила глаза, вырубая газ под сковородкой.
— Лен, ну Принцу же помогли, чего ты расстраиваешься? Лучше зеленка, чем заражение, рана же была серьезная, я видела вчера.
— Ну… — проигрывать Лена не умела, признавать поражение — тем более, а приносить извинения не имела привычки вовсе. А потому она уселась за стол и бросила: — Хозяину говорить надо, а не самодеятельностью заниматься. А вдруг аллергия?
— На зеленку? — хмыкнула я, раскидывая омлет по четырем тарелкам. Кстати, Хибари-сан успел отрезать себе кусок ветчины и сейчас сидел на месте Ямамото (о, блин, уже прям бронь какая-то на этот стул) и безразлично его жевал. Рис настоялся, и я, разложив его по тарелкам рядом с омлетом, раздала завтрак страждущим. Часы на стене за спиной Хибари-доно (и снова меня тянет на изврат суффиксов) пробили восемь, но он даже не вздрогнул, хотя бой у них о-го-го какой громкий и резкий — практически ничто его не предвещает, а потому чужие люди обычно в транс впадают и оглядываются. А ему хоть бы хны. Вот уж правда стальные нервы…
— Приятного аппетита, — объявил Игорь, и я ответила тем же, а вот два оставшихся участника убиения утренней голодухи промолчали. Лена — как обычно, Хибари-сан… Да кто ж его знает, что для него «обычно»? Но, полагаю, что и он тоже…
Вскоре к нам, как ни странно, присоединилась остальная Вонгола, кроме ходячего ананасового безумия, и Дино, после чего я, радостно поздоровавшись со всеми, раскидала им паёк. Народ с утра был вялый и неразговорчивый, вернее, все, кроме Рёхея: этот заяц-энерджайзер, оказывается, успел совершить пробежку, сделать зарядку, принять холодный душ и был бодр, аки Малахов в юбилейных передачах, а потому без умолку трещал о том, что видел во время своего марафонского забега на спринтерской скорости. Ему наша ферма, к счастью, понравилась, и он заявил, что на ограде левад (она у нас сделана из металлических труб) очень удобно делать растяжку: верхняя из двух труб находится довольно высоко, и если зашвырнуть на нее нижнюю конечность, можно отлично потренироваться. Н-да, так заборы левад еще никто не использовал… Обычно там лошади бегают, прогулочная зона, а тут их ограда стала спортинвентарем. Я вяло кивала и мечтала о том, чтобы сегодня лечь спать пораньше, Ленка утекла превращаться из обезьяны в человека, то бишь трудиться, Игорь отправился инспектировать деятельность других работников, прежде чем приступать к труду и обороне самолично, а Хибари-сан швырнул тарелку в раковину и куда-то умотал. Ну, слава пятому элементу, он не пришиб мою сестру… И вдруг над моим ухом раздался противный шипящий смех. Почему противный? Потому что вчера я его вдоволь наслушалась и насмотрелась на стилет, так что радости мне сие приветствие не принесло.
— И Вам доброе утро, — пробормотала я.
— Врооой! Завтрак где, мусор? — раздалось у меня за спиной, и я аж на стуле подпрыгнула от неожиданности. Вялость и сонливость как рукой сняло, и я ошалело воззрилась на Суперби.
— До инфаркта доведете! — возмутилась я, подумав, что его хорошо использовать в качестве будильника людям со стальными нервами.
— Откачают, — парировал мечник, усаживаясь на свое «законное» со вчерашнего вечера место.
— Ну да, ну да, — скептически пробормотала я и раздала завтрак. Поймав пренебрежительное выражение царской морды, я пожала плечами, заявив:
— Другого нет, или готовьте сами.
— А Принцесса и правда языкастая, — протянул гений, не пойми как и не пойми откуда выудив стилет. Куртки на нем не было, и ножиков не наблюдалось, однако откуда-то он его извлек, как фокусник из шляпы — кролика. Я решила пропустить его слова мимо ушей и, воззрившись на нож, вопросила:
— Ваше Высочество, а где Вы стилеты храните? Их же у Вас аки пчел в улье, а не заметно.
Принц рассмеялся и ножичек спрятал. Странно. Его что, игнор угроз не раздражает? Ответа не последовало, и Принц таки соизволил вкусить плебейской пищи, а я, бросив: «Посуду в раковину закиньте, перед обедом помою», — утекла на трудовые подвиги.
К слову сказать, я у нас не только за ветеринара, но и за объездчика, ибо такова моя планида, бугага. Объезжать на нашей ферме принято двухлеток, хотя тут уж всё зависит исключительно от того, сформировалась живность или нет. Потому сейчас у меня всего два жеребчика не до конца объезженных в конюшне маялись: один еще совсем дикий — брыкался-лягался, а второй уже более-менее привык к седоку, но тренировки прекращать было рановато. Посему я пошлепала к конюшне, найдя там Игоря, надела защиту и повела Буцефала (гордое имя, о да), то бишь мою нервную животину, вот уже три дня как норовящую меня на землю сбросить, на заклание. В смысле, на тренировку. Коник «велся» неохотно, прекрасно зная, как над ним будут изгаляться, а потому фырчал и недовольно на меня глазел. Не на того нарвался, дорогуша! Мне твои пламенные взоры не страшны… Особенно после взгляда любителя ёжиков и канареек!
Мы с Игорем загнали коника в загон, и я не спеша его оседлала, благо, это он позволял сделать совершенно спокойно и лишь мученически на меня взирал. Нет, я не садюга, но мне его не жаль, ибо, в конце концов, ничего в этом страшного нет: ему ж не больно, а привыкнет — так и вообще будет только «за». Наверное… Игорь вышел из загона и закрыл калитку, а я забралась в седло и тут же почувствовала, что меня мечтают повалять на землице сырой: Буцефал нервно всхрапывал, иногда пытался встать на дыбы, но я сидела в седле крепко и старалась успокоить животинку. Он, конечно, у нас не особо нервный, но всё же с норовом и потому всячески пытался от меня отбрыкаться. Ага, «щаз»! Размечтался! Не для того я в седле чуть ли не с пеленок, чтоб ты меня на землю-матушку уронил… Помучившись и еще больше помучив Буцефала, которому, кстати, было два года и два месяца от роду, положенное время, я спрыгнула с коняги и протянула ему морковку, потрепав по загривку. Буцефал тиснул угощение и хитро на меня глянул. Ах ты ж редиска такая! Явно намекает, что еще не всё между нами кончено, и он попытается снова познакомить меня с землей. Ага, разбежался…
И тут я услышала от ограды смех, который ни с чем не перепутаешь. Я нахмурилась и, стараясь не раздражаться понапрасну, дабы конягу не травмировать, тихо сказала:
— Ваше Высочество, молодые лошади посторонних не любят. Не могли бы Вы его не нервировать?
Буцефал всхрапывал и бил копытом землю, так что я наплевала на церемониал и на молчание Принца и выдала:
— Вы Принц? Вот и проявите благородство — детей не пугайте!
— А почему «детей» во множественном числе? — нагло вопросил Принц, облокотившись об ограду. К нему подошел Игорь, но я коротко бросила:
— Дядь Игорь, это бесполезно. Он не уйдет. Сворачиваем тренировку.
— Как так? — возмутился друг семьи. — Они гости, но кто им право давал мешать работе на ферме?!
— А этим давать не надо — они сами отбирают, — пожала плечами я. — Потому как им на всех, кроме себя, плевать. Только вот как они с таким отношением собираются делать то, что должны, не ясно. Но это уже на их совести.
Я намекала на договор с Графом, и Бельфегор мой намек понял — он отлепился от ограды и выдал:
— Я пришел сказать, что вечером жду Принцессу на занятие, а сейчас удаляюсь на прогулку по территории. На чем можно объехать всю ферму?
— Ножками, ножками, — фыркнула я и узрила в руках Принца стилет. — Ой, да хоть убейте, лошадь я Вам не дам! Плевала я на Ваши стилеты, если речь о них!
Буцефал уловил мое раздражение и занервничал, а я начала осторожно и успокаивающе гладить его по шее.
— Тогда Принц подождет, и ты поедешь с ним, — заявил наглый монарх и умотал куда подальше. Я мысленно облегченно выдохнула: моя кавайная няша рыжей масти не успела сильно распереживаться.
— Да что это за типы?! — возмутился Игорь. — И почему он угрожал тебе ножом?
— Да он не угрожал, — поморщилась я. — Хотя… Понимаешь, есть у него на это право. Вернее, он меня не кокнет, так что не волнуйся, а угрозы… Тут всё сложно. Ты лучше просто их всех сторонкой обходи — вернее будет.
— А полицию вызвать? — нахмурился наш друг, скрестив руки на груди.
— Не-а, не катит, — покачала головой я.
Буцефал успокоился окончательно и начал егозить, тыкаясь носом мне в плечо, а потому я рассмеялась и забралась в седло. Снова началась эпопея под названием: «Кто кого, или противостояние двух упертых баранов», — но выиграла я, ибо так ни разу за всё время, что было отведено Буцефалу, и не упала. Он стал посмирнее и под конец даже прекратил постоянные попытки меня скинуть и взбрыкивал не так уж и часто, что было большим прогрессом. Отведя конягу в загон, я передохнула на крыльце конюшни, и мы с Игорем повторили эпопею, на этот раз — с Боливаром, тем самым жеребчиком, который уже вполне уверенно держал седока, не мечтая превратить его в бифштекс, скинув со спины. Закончив тренировку, я отвела конягу в его денник и пошлепала готовить обед, на который, кстати, никто из мафии не явился. Ну и зря, у нас был рыбный суп и макароны. Что-то «Джентльмены удачи» вспомнились: «А в тюрьме сейчас макароны дают»… После обеда я уселась на крыльцо нашего дома в надежде на пять минут тишины и покоя, как вдруг была застигнута врасплох вопросом:
— Теперь Принцесса свободна. Она готова ехать?
Я чуть не взвыла, но вынуждена была признать, что мне и самой необходимо было проехаться, просто потому, что мой собственный коник, пятилетний вороной Торнадо (это я его в честь верного спутника Зорро назвала, ага), нуждался в хорошей прогулке, да и мои обязанности по инспекции работы наших труженичков никто не отменял. Вопрос оставался лишь один, и я его, ясен фиг, задала:
— Ваше Высочество, а Вы хороший наездник? Вы же в мафии, когда научились в седле-то держаться?
— Принцесса задает слишком много вопросов! — сверкнул маньячной лыбой Бэл. — Неужто она сомневается, что Принц умеет держаться в седле?
— Сомневаться, что Вы это умеете, не имею права — Вас положение обязывает, — пожала плечами я. — Вопрос — насколько хорошо у Вас это получается. Вы же гений, значит, должно получаться хорошо, но лошади — существа непредсказуемые, это Вам не биологию изучать — они и взбрыкнуть могут, особенно под незнакомым седоком.
— Вот мы и проверим, — усмехнулся Каваллини, и мне ничего не оставалось, кроме как пойти в конюшню и начать седлать ему самую спокойную лошадь, да-да, именно лошадь, а не жеребца, по кличке Лаванда. Ей было семь лет от роду, масть она имела рыжую, характер — пофигистичный и доброжелательный. Не припомню случая, чтобы она хоть раз кого-то с себя скинула, так что это был идеальный вариант… как мне казалось. Но Бэл-сама моего мнения явно не разделял, а потому, зарулив в конюшню и воззрившись на мирно на меня взиравшую Лаванду, выдал:
— Не пойдет! Что за радость ехать на лошади без норова?
— Нарываетесь, Ваше Высочество, — протянула я, ехидно усмехаясь.
— Это еще кто здесь нарывается? — в тон мне ответил Каваллини.
Что ж, раз его царственный афедрон жаждет на себя приключений, мы ему их организуем, бугага! К счастью, я еще не успела оседлать Лаванду, а потому, стянув с нее попону, пошлепала в соседнюю конюшню, где жили лучшие жеребцы фермы. Найдя вороного жеребчика пяти лет от роду по кличке Маркиз, я быстренько его оседлала, после чего та же участь постигла моего Торнадо. Принц остался выбором доволен, и мы вывели лошадей на улицу.
— Ничего не попишешь, Ваше Высочество, — усмехнулась я, — придется Вам ехать за мной следом.
— Я не против… на этот раз, — усмехнулся наглый потомок королевской династии, и я запрыгнула в седло. Каваллини от меня не отставал и тоже вспорхнул на спину Маркиза, аки заядлый наездник. Я осталась довольна: с таким уровнем вряд ли есть опасность того, что Маркиз его скинет диадемой об траву, так что травма шейных позвонков Гению Варии вряд ли светит. Ну а раз так, можно и помучить Его Высочество, чтоб не вредствовало…
Я выехала за пределы фермы и пустила Торнадо в галоп. Бэл-сэмпай не отставал, однако видно было, что они с Маркизом общий язык еще не нашли, и коняга, хоть и вез на себе хилую по весу, но не по силе, тушку Варийского параноика, всё же был явно недоволен. Оставалось лишь гадать, когда же он встанет на дыбы, но, что удивительно, Бельфегор хоть и был тем еще садистом, к коняжке жестокости не проявлял, да и Маркиз его не боялся — только возмущался на такую наглость, как посторонний на его сиятельной спине. Он у нас обычно мало кого к себе подпускает — только меня, Маньку, Лену и Игоря, остальные у него под знаком «а в глаз копытом?» находятся.
Мы доскакали до реки, и Торр нагло фыркнул. А, ну ясно — как всегда. Мечтает освежиться… Я направила его к броду, он ускорился, и вскоре мы, взметая сотни брызг, внаглую проперлись на тот берег не очень широкой речки. Бельфегор скакал за нами, но Маркиз воду любил куда как меньше Торнадушки, а потому я остановила своего верного конягу и занервничала. Что-то мне подсказывало, что вот сейчас-то Маркиз и покажет себя во всей красе, и я почему-то переживала за наглого рабовладельца со звучной фамилией Каваллини. Мои опасения подтвердились. Стоило лишь Маркизу влететь в стремнину, он встал на дыбы. Бэл держался в седле отлично, но коник не сдавался и всеми силами пытался оккупанта со спины скинуть. Я окончательно распереживалась, и мы с Торнадо осторожно двинулись вперед. Эти два черных гаврика — погодки, но «предводителем» всея нашего хозяйства является Торнадо, ибо у него самый дикий, буйный и строптивый нрав, и в то же время он у нас самый сильный. Я надеялась лишь на одно — на то, что, узрев вожака, Маркиз наконец прекратит маяться дурью и пытаться подмочить одёжку и репутацию сиятельной рабовладельческой хари. Харя эта, кстати, утратила улыбочку и сосредоточенно пыталась удержаться в седле. Видать, метать стилеты у него всё же получается лучше, чем ездить верхом, бугага! А значит, он не будет против, если мы с Торнадо спасем его от купания. Ну ведь не будет же, да?…
— Маркиз! Прекращай! — скомандовала я. Торнадо замаячил в пределах видимости братана по вредному характеру, а затем заржал. Маркиз еще раз встал на дыбы, а затем неохотно опустил передние конечности и начал бить копытом воду.
— Зачем?! — возмутился Каваллини.
— А Вы что, хотели в воду рухнуть? — опешила я.
— Я не упал бы!
— Да? Ну, давайте — проверьте! Попробуйте его с места в галоп пустить, и он опять на дыбы встанет, только мы Вам больше помогать не будем!
О да, даже я умею возмущаться! Что за на фиг? Ему помогли, а он злится. Аномальная личность, право слово! Мы с Торнадо, пребывая в возмущении, покинули реку и замерли на берегу неподалеку, а Каваллини, подумав над моими словами секунд тридцать и, видимо, придя к выводу, что лучше воспользоваться моим советом и продолжить самоутверждаться, чем оставить спор с Маркизом неразрешенным, пришпорил конягу, и тот взвился на дыбы, как я и предсказывала. Хоть я и злилась на Бельфегора, почему-то опять начала за эту царскую морду переживать. Дурацкий у меня характер, ой, дурацкий! Пока я почесывала Торнадушку за ушами, больше успокаивая себя, нежели его, Маркиз, видимо, решил пойти на крайние меры в благородном деле подмачивания репутации наглого Принца, не желавшего вылетать из седла, и просто-напросто улегся в воду, да так быстро, что, фактически, рухнул в нее. Учитывая, что брод был очень узкий, Каваллини слетел с седла в грациозном прыжке и приземлился, а вернее, приводнился в глубокую часть реки. Принц пошел ко дну, а Маркиз радостно заржал, вскочил и с чувством выполненного долга поскакал на бережок, ехидно косясь на место утопления сиятельной тушки несостоявшегося наездника.