— Приятного аппетита, — вздохнула я сокрушенно. — Лен, ты не говорила с нашими гостями?
— И не собираюсь, — фыркнула сеструха. — Хочешь с ними нянчиться — твои проблемы. А я каким-то нахлебникам памперсы менять не собираюсь. У них что, в Японии проблемы, налоговая житья не дает, решили перекантоваться у соседей по карте мира? Так мы с ними официально в состоянии войны после Второй Мировой — мир еще не подписан.
— Среди них и итальянцы есть, — вяло пробормотала я.
— Пф! Невелика разница! Впрочем нет, велика. Тип внешности и акцент. Кстати, почему они говорят на чисто русском? Хотя пофиг.
Н-да. Не говорить же: «Потому что им шинигами мозги щеточкой с „Ванишем” промыли», — правда? А потому я решила промолчать и не отягощать и так укуренный и забитый всякой мистической ерундой мозг моей сестренки лишней информацией. Она хоть и гот, но точно посоветует сходить к психиатру… А я не хочу становиться овощем от двойной дозы аминазина! Хотя вру, вот уж кто-кто, а Ленка к психиатрам не направит, но решит, что у меня крыша едет, — к гадалке не ходи.
Ровно в семь часов десять минут (какая пунктуальность!) на кухню заползла Вонгола почти в полном составе: Ламбо отсутствовал в этом мире как данность, а Хибари-сан, ясен фиг, игнорил реалии жизни в виде отсутствия в опасной близости Дисциплинарного Комитета и присутствия в ней ненормальной фермерши в джинсовом комбинезоне. «Доярка из Хацапетовки», блин… не к ночи она будь помянута!
— Савада-сан, а остальные не придут? — озадачилась я, разливая чай этой толпе.
— Не знаю, мы к ним не заходили, — пробормотал Тсунаёши и уселся на стул справа от моего, как и за обедом. Он почему-то был смущен и постоянно краснел, а взгляд всё время опускал. К чему бы это? Из-за таблички, что ли?
— Ребят, вы на картинки не в обиде? — осторожно спросила я, раздавая тарелки. Гокудера шмякнулся рядом со своим сокровищем, оно же биг-босс со смущенным румянцем, Рёхей уселся рядом с ним, а Ямамото, как и утром, сел слева от моего стула.
— Мне понравилось, классная собака! — улыбнулся Такеши. — Да я и с высказываниями согласен! Чего грустить, когда надо улыбаться? Так жизнь станет проще и веселее.
— Бейсбольный придурок… — пробормотал Гокудера. Он был в бешенстве, но молчал и забросать меня динамитом, как молодоженов рисом, попыток не предпринимал.
— Мохаммед Али круче Тайсона! — выдал Рёхей. — Хотя Тайсон тоже ничего!
— Ну, Али уши противникам не откусывал, — усмехнулась я, накидывая в тарелку Мукуро макароны. — Приятного аппетита!
— Итадакимас! — ответили мне все, кроме нашего Ницше и Туманного Ананаса. Последний вообще был какой-то странный — молчал и, хитро ухмыляясь, следил за мной взглядом как за шпионом на допросе.
Через пару минут спустились Дино и Джессо. Мы с Тамарой ходим парой? Так, не о том речь, не о том… Я встала, быстренько нагрузила этим деятелям спагетти с рыбой и спросила:
— На грибы аллергии нет?
— Нет, — покачал головой Каваллоне. — Спасибо.
Бьякуран же лишь загадочно улыбнулся и принялся жевать. Хотя он вообще всегда улыбается, причем исключительно загадочно, а это значит, хорошего не жди! В его случае… Потому как обычно улыбка — это нечто абстрактно-доброе, а вот у Зефирной Феи лыба тем шире, чем масштабнее задуманная ею пакость.
— Приятного аппетита, — я такая вежливая, что жуть берет. Но всё не от питания, а от воспитания, как говорится. А мои родители меня воспитали вежливой. Даже чересчур…
— Спасибо, и тебе того же! — ответил владелец пегаса, он же Дробящий Мустанг.
— И тебе, и тебе, — усмехнулся Бьякуран. Так и хочется его «Бьякурашей» назвать за вечную лыбу, но не буду: оно хоть и мило, но перебор, учитывая его характер и род деятельности…
Вскоре Ленка ускакала, зато прискакал голодный Суперби и огласил кухню воплем:
— Врооой! Мусор! Корми, раз обещала!
— Без проблем, — пожала плечами я и вновь почувствовала себя кухаркой на раздаче в колхозе «К светлому будущему». Хотя оно у нас пока туманное… Кыш, мысли об ананасах! — Приятного аппетита.
— Ага.
Ого, меня на этот раз аж ответом одарили! Как говорится, «цени, мусор!» Я ценю, что… Но не ехидничать не могу. Мысленно. А вот вслух я говорю мало, потому как предпочитаю позицию наблюдателя, а не игрока.
Минут через пять на кухню зашел высокий, под два метра, «дядя Степа», он же дядя Игорь в синем джинсовом комбинезоне, футболке цвета хаки и тапках. Почему в тапках? Да потому что шляться по дому в кирзовых сапогах было запрещено лично мной еще лет в семь, короче говоря, тогда, когда я начала в этом доме полы драить. Но вот как приучить не шляться по хате в уличной обуви после прогулок по пастбищам и к реке мафиозиков я не знала, и это был огромный минус. Может, их хотя бы не понесет в самую-то грязюку? Поберегут свои дорогущие шлёпки? Хотя надежды мало…
— Дядя Игорь, это наши гости, — пробормотала я, нагружая ему макароны с котлетами. Кстати, он брюнет, коротко стриженый, без растительности на фейсе лица, с длинным тонким носом, карими глазами и очень тонкими, яркими губами.
— Я так и понял, — кивнул он. — Игорь Ларионов.
— Савада Тсунаёши, — преставился биг-босс, резко прекратив краснеть, бледнеть и становясь самой деловитостью, при этом поднимаясь на ноги. Гокудера подскочил следом, недовольно хмурясь и запихивая в рот окурок, до сего момента покоившийся рядом с тарелкой, а дядя Игорь обратился к нему:
— Парень, ты у загонов не кури. Лошади дым не переносят.
— Да я… — начал было выпендриваться подрывник, но был перебит Савадой:
— Хорошо, я прослежу.
— Джудайме! — надеюсь, пояснять, кто возмутился, не стоит… Скажу одно: он чуть цыбульку так и не зажженную из губ не выронил.
— А ты у них главный? Очень приятно, — улыбнулся друг семьи и, поднявшись, протянул Тсуне ласту для рукопожатия. Савада, как истинный большой босс, протянутую руку таки пожал и представил всех присутствовавших, пока я накидывала дяде хавчик и бегала за дополнительными стульями: мало ли, Вария припрется на запах рыбы, курицы и скандала — Гоку явно злился. Дядюшка уселся у окна, рядом с Ананасовой Феюшкой, и Тсуна слегка нахмурился. Видать, и правда переживал, как бы Мукуро не начал в шаманов и переселение душ играть… Впрочем, на любого шамана найдется Святая Инквизиция с канарейкой на плече, так что ежели чего случится, можно будет понадеяться на то, что у Хибари-сана вдруг проснется тотальная ненависть к иллюзионисту, почему-то утром не проявившаяся. Неужто за пять лет привык к его существованию на белом свете? Зря…
Когда с ужином было покончено, а Бьякуран начал усиленно трескать меренги, которые, кстати, ему очень понравились, Тсуна попросил показать им дом, что я с радостью выполнила. Хотя что там показывать-то? Четыре стены да крыша… Сами бы смогли разобраться что где, но они ж жутко вежливые, по крайней мере, Тсунаёши, а потому я всё же стала гидом. На первом этаже располагались, слева направо, кухня, столовая, библиотека, комната отдыха, гостиная, бильярдная и кладовка, перемежаемые многочисленными комнатами работников фермы. Оба крыла дома, как на первом этаже, так и на втором, были оснащены раздельными санузлами в самых концах, а точнее, двери, ведущие к «белому другу» и «белой подруге», она же ванная эмалированная, чугунная, располагались в «тупике», то бишь, к примеру, между моей комнатой и комнатой Хибари-сана. Больше демонстрировать было нечего, кроме подвала и чердака, но я решила, что это уж совсем ни к чему — что они в подполе не видели? Соленья-варенья? Так для этого кухня есть. Завершив экскурсию на втором этаже, я пошла к себе, а Вонгола, за исключением Мукуро, утекла в библиотеку. Савада решил заняться вопросом селекции лошадей буденновской породы?.. Дино пошлепал с другом, а Бьякуран, загадочно ухмыляясь, поперся на вечерний променад. Дикобраз Морозов же утек в неизвестном направлении, но точно на улицу. Вот только если Джессо бросил: «Пойду прогуляюсь», — Ананасовый Фей не удостоил нас пояснением о том, куда его царственная тушка порулила. Я же уселась за учебники, и тут в мою дверь постучали. Тихо так, скромно — три раза с равным промежутком времени между ударами. Кого это принесло? Никто из наших так не стучится…
— Открыто! — удивленно ответила я ломившемуся, и в комнату мою заплыл сам Принц. Ой, мама. Что-то мне нехорошо…
— Принц голоден, — выдала эта пакость.
— И что? — нахмурилась я.
— Принцесса разогреет ужин Принцу?
Блин, а эта его привычка говорить обо всех в третьем лице немного раздражает…
— Вы же гений, — пожала плечами я. — Сами не можете?
— Могу… — недобро усмехнулся Каваллини. — Но я хочу, чтобы Принцесса составила мне компанию!
О как. Я теперь еще и развлекательный персонаж, что ли? Вроде тамады или клоуна…
— А Фран как же? — не сдавалась я, сидя в компьютерном кресле с высокой спинкой, напоминавшем трон, и нагло глядя на Бельфегора снизу вверх.
— Ши-ши-ши, а Принцесса ревнует? — выдал он, и я, закатив глаза, сдалась.
— Ваша Светлость! — вымучено объявила я, вставая и шлепая к коридору. — Сегодня я Вас покормлю, так как всё равно ничем полезным не занята. Но завтра, если опоздаете, будете сами разогревать. Андестенд?
— Несомненно, — хмыкнул Гений, и по его тону я поняла, что ежели ему захочется, он меня просто-напросто заставит разогревать ему хавчик и не подавится. Походу, меня взяли в рабство… Спасите! Хотя кто ж меня спасет-то? Спасение утопающих, как известно, дело рук самих утопающих.
Мы прошлепали на кухню, и я быстренько подогрела царственную трапезу. На кухне как раз сидели работники, которые обычно, в отличие от нас с сестрами, ужинали в восемь, и на нас с царской харей недоуменно воззрилась целая толпа мужиков в комбинезонах.
— Это наш гость, Бельфегор Каваллини, — представила я варийца, а он лишь зашишишикал и величественно опустился на свободный стул. Народу было много, но далеко не все, а потому высокопафосному Гению, к счастью, места хватило. Обычно работники притаскивали стулья сами, а затем относили на место, потому то, что Бэлу не пришлось тащить себе трон, по-другому с ним и табуретку не назвать, просто чудо. Хотя, думается мне, трон ему перла бы я… Выдав паек гению, я хотела было свалить куда подальше, но была поймана им за локоть и оставлена на кухне царским повелением:
— Я же сказал, Принцу нужна компания!
А чем тебе двенадцать рыл за столом — не компания?! Ну да ладно, стальная хватка на моем локте яснее любых слов говорила, что меня в дикобраза превратят, если я не останусь, а на это у Франа и Мукуро монополия: один стилетами всё время обрастает, второй на голове не пойми что устроил…
Я тяжко вздохнула и, проперевшись к плите, заняла себя чашкой чая с выжившими после набега Зефирной Феи меренгами, но тут Бельфегор вопросил:
— Савада ввел меня в курс дела. А что насчет личной жизни? Друзья, недруги, любовь, ненависть?
К чему бы это? Ищет среди моих знакомых кого-нибудь «левого», кто сливает информацию врагам-завистникам? Или это у меня паранойя, а не у него, и он просто хочет побольше разузнать о своей головной боли в моем лице и шансе на стопроцентное возвращение к состоянию «я живее всех живых, и фиг меня какая пакость еще раз прихлопнет»? Я призадумалась, размышляя над ответом. Друзей у меня нет, врагов тоже — я вообще человек неконфликтный…
— У меня много знакомых в институте, — наконец пояснила я, глядя на мирно жевавшего рыбу с грибами Потрошителя, — но друзей нет. Врагов тоже: я стараюсь никого не оскорблять. Любовь, как и ненависть, также отсутствуют.
— Не оскорблять? — усмехнулся Принц, да так усмехнулся, что у меня аж кровь в жилах застыла. — А надпись на моей двери?
Ой-ёй, вот и сбываются мои ожидания о камикоросе. Вот только, кажись, он будет стилетный, а не тонфаобразный…
— Так это цитата Наполеона Бонапарта, — попыталась вытечь с линии атаки я. Но разве от Гения увернешься?
— Намек был на мой рост.
Чего? Вообще-то нет…
— С чего Вы взяли? — опешила я. Бэл же не низкий! Нет, он, конечно, ниже Скуало, но и не метр с кепкой. Или у него комплексы? Мама дорогая, я что, наступила на его любимую мозоль?
Принц воззрился на меня из-за своей непроницаемой челки и задумчиво протянул:
— Тогда на что же Принцесса намекала?
— На положение, — искренне ответила я, пожав плечами, а Бельфегор зашишишикал.
— Прощаю! — выдал он, возвращаясь к трапезе. Неужто пронесло, и он меня правильно понял? Гений есть гений всё же… Даже идиота понять способен. Ну да ладно, главное, одиннадцатая казнь египетская — стилетами, отменяется, и я могу вздохнуть спокойно. Или нет, потому как на кухню заполз Фран в своей шапке. Народ, и так молча жевавший, недоуменно внимая претензиям Принца, замер. У двоих мужиков аж вилки из рук выпали. А затем кухню огласил дружный ржач. Да, вид, конечно, у Франи потешный, ничего не скажешь, но это же не повод внаглую над ним гоготать! Охамел народ в корень!
— Тишина! — рявкнула я, и народ мгновенно замолчал, удивленно на меня воззрившись. Да, меня из себя чтоб вывести — это надо постараться… И они постарались! Хотя я вообще-то орать не люблю, а потому я уже вполне миролюбиво добавила: — Стиль у человека такой, что смешного? Наши костюмы для него, может, тоже смешно смотрятся, но он же не ржет, как лошадь Пржевальского!
Фран безразлично на меня глянул и, проперевшись к плите, начал исследовать содержимое сковородок и кастрюль, а народ вернулся к трапезе, бурча под нос что-то нелицеприятное об охамевшем начальстве. Ну и ладно, не впервой.
— Фран, садись, я положу — всё равно дурью маюсь, — предложила я, но парень достал из шкафа тарелку и вилку и начал самолично грузить себе макароны.
— Не стоит, а то еще решишь голос попрактиковать из вселенской обиды на роль рабыни Лягушонка, а не Принца, а у Лягушонка уши нежные… — выдала эта пакость, и я, закатив глаза, вернулась к чаю.
Не хочет — как хочет, наше дело предложить. Так как свободных мест не было, Франу пришлось есть стоя, но на мои слова о том, что он может себе из гостиной стул притащить, парень никак не прореагировал и просто прислонился спиной к холодильнику. Точно мазохист…
Народ стал рассасываться, а Фран так и стоял, подпирая холодильник, как девушка на Тверской — стену, пардон за сравнение. Принц же выпытывал у меня какие-то мелочи о моем житии-бытии, вроде того, с кем я общаюсь в институте, бывали ли они на ферме, знакомы ли они с моими сестрами и Шалиным. Видать, и впрямь искал предателей, и паранойя не у меня, а у него. Но к нам на ферму ни один из моих одногруппников не наведывался. Да и смысл? Я ж учусь на заочном и вижусь с ними раз в год по обещанию, вернее, когда жареный петух по кличке «сессия» в голову стукнет, ну и так, по мелочи…
Начали прибывать опоздавшие работники, и мне приходилось вновь представлять «гостей дорогих» каждый раз, когда на кухню кто-то заходил, сами же эти гости игнорили всех, кроме меня (хотя Фран и меня игнорил, если честно. Он вообще офф-лайн по жизни), и мне приходилось сглаживать углы. Благо, я в этом натренировалась с Маней, а то было бы совсем печально: нервишки-то на это всё нужны о-го-го какие! Наконец Принц соизволил завершить трапезу и почапал наверх, бросив мне: «Составь Принцу компанию!» Ты б еще: «Ко мне, мой Тузик!» — приказал, хотя недалеко твое повеление ушло, царская ж ты морда… Я тяжко вздохнула и, сказав Франу: «Посуду потом в раковину шваркни», — поплелась на убой, то бишь за Принцем. Он зарулил к себе, и я, почесав нос, подумала о том, что лучше бы мне за ним не ходить, ибо на кухне еще, начни он стилетами пуляться, народ бы хоть кипиш поднял, и, может, меня примчался бы спасать Тсуна на белом коне (умри, яойный мозг, Мустанг наш тут ни при чем!). А вот если Бэл-сама меня решит тюкнуть в своей опочивальне, его никто не остановит…
— Принцесса стесняется остаться с Принцем наедине? — вопросила эта пакость из-за двери, и я, закатив глаза и подумав: «Скорее, боится», — заползла-таки в комнату. У Бэла на стене висела репродукция картины «Последний день Помпеи». Что ж, символично. Хотя разрушения — это, скорее, к Гокудере, а Бэл у нас — маньяк, а не мастер по сносу жилых строений…
— И что Вам нужно? — устало спросила я. — Мне заниматься надо.