Уилл приоткрыл рот и задумался.
— Немного механически, но он явно вкладывал в игру чувства. Я просто пока не могу понять, какие. Кто он?
— Бывший хирург, а сейчас всеми уважаемый психиатр доктор Ганнибал Лектер. Одно время он очень помог бюро, консультируя по ряду нераскрытых дел. Месяц назад он участвовал в расследовании по делу Чесапикского Потрошителя. У нас был подозреваемый — доктор Чилтон, но он сбежал, зверски убив двух агентов ФБР. — Эбигейл облокотилась на деревянный край клавесина и махнула рукой. — Чилтон мог явиться за Лектером.
— И где здесь тайна, которую я должен раскрыть?
— В ночь его исчезновения в доме побывали двое: Мириам Ласс, которая потом бесследно исчезла, и доктор Блум. Она утверждает, что видела Лектера в крови и что это он выбросил ее из окна второго этажа.
— Зачем она пришла к нему домой? — Грэм в принципе не мог представить, как кто-то в здравом уме добровольно явился бы в это место.
— У них были отношения.
— Друзья?
— Близкие отношения.
Уилл слышал, как Эбигейл выделила слова интонацией, но все равно ничего не понял. Намеки были не для него.
— Близкие друзья?
— Да секс у них был! — не выдержала Эбигейл. — Трахались они. Возможно, даже на этом клавесине.
Уилл резко отдернул руки от клавиш и нахмурился.
— Нет.
— Что нет? Ты не веришь, что доктор Блум — привлекательная женщина, и ее можно хотеть трахнуть прямо в гостиной?
— Он бы не позволил обращаться так с инструментом.
Эбигейл прыснула со смеху, прикрыв рот ладонью.
— Ладно, как скажешь, Шерлок. В общем, здесь произошла какая-то чертовщина, из-за чего этот тип решил, что его любимой женщине нужно выйти через окно. Она сломала ногу в трех местах и до сих пор ходит на физиотерапию.
— Я так и думал, что с ней что-то случилось. Алана не звонит, если может приехать лично.
— Как-то так. Лектер может оказаться жертвой обстоятельств и прямо сейчас сидеть где-нибудь в плену у Чилтона. Ласс, возможно, там же или уже мертвая где-нибудь на дне озера. Довольной призрачный шанс, но хоть какой-то вместо тупого ожидания. Ты поможешь мне?
Уилл очень сомневался, что доктора Лектера можно назвать жертвой хоть по каким-либо критериям, однако звучавшая в этой комнате музыка — одновременно грустная, щемящая и невероятно трогательная — означала, что хозяин дома, кем бы он ни был, знал, какова разница между одиночеством и уединением. И знал, что эта монета с двумя сторонами: иногда она приносила покой, иногда тоску и печаль.
Уилл взглянул на Эбигейл. Шесть лет никто не касался его по-дружески или просто, чтобы поддержать. Шесть лет только встречи с санитаром, Аланой и собаками из питомника. Если он скажет «нет», они с Эбигейл больше не увидятся.
Он все равно собирался сказать«нет», но позже.
— Давай попробуем.
Уилл выбрал диван в гостиной. Он был коротковат для его роста, но он еще успеет лечь на пол, если станет совсем плохо. С другой стороны, теперь сна ему не видать, как своих ушей. Затопив камин напротив, Уилл достал из сумки полотенца, расстелил их поверх дивана и устроился на боку, поджав ноги. Его ждала долгая ночь.
Он видел кошмары, сколько себя помнил. Его отец не имел ученой степени, но даже он понимал, что вечное хождение по врачам и сканирование мозга его мальчику не помогали. Узнав однажды, что один из врачей увез его сына без разрешения на конференцию психиатров, где показывал, как редкого уродца, он и вовсе запретил им приближаться к Уиллу на пушечный выстрел со своими новейшими методиками лечения. Он делал все, что в его силах: они могли оставить вещи, одежду, еду, документы при очередном переезде, но он всегда забирал для Уилла его матрас. На другом он просто не смог бы уснуть.
Как-то ночью он посчитал: человек тратил на сон в среднем от пятнадцати до тридцати лет в зависимости от продолжительности жизни. Если матрас меняли раз в десять лет, то на одну чужую койку приходилось в среднем около четырех лет постоянных сновидений. Столько Уиллу пришлось бы безвылазно пролежать, чтобы спокойно уснуть без просмотра фильма про чужую жизнь.
На новый матрас не всегда хватало денег, и тогда Уилл проводил время, слушая разговоры рабочих, которые собрали его на пружинном заводе, рассматривая жизни грузчиков и продавцов, а также всех, кто успел этот матрас потрогать в магазине. Бесчисленное множество абсолютно ненужной информации, которая сваливалась на Уилла, как поезд, полный орущими цыганами.
Страшнее было только в больницах. В психиатрической клинике Луизианы он месяц жил в комнате, где до этого скончалась старая женщина по имени Алисия Бонн. Ее любимый сын забрал дом и скинул ее в психушку. К удивлению Алисиии, только у невестки обнаружились остатки совести, и она навещала старушку два раза в год, однако визиты эти были не из приятных, сплошь истерики и злые обвинения.
Каждый раз он видел Алисию вместе с ним в душе. Каждый раз по ночам он слышал, как она кашляет, и ее душат горькие слезы. Он чувствовал, как за ней пришла смерть в три утра от астматического приступа, и Уилл сам чуть не задохнулся, его успели откачать.
Это была всего лишь одна история из многих-многих других. В школе у него были постоянные проблемы с вниманием: он садился за парту и отключался, слушая все уроки, которые здесь проводили, или узнавая жизнь каждого, кто сидел за его партой. Сидел годами, уже вырос и даже умер.
После смерти отца Уилл всегда спасался математикой в бессонные ночи. В Вашингтоне тогда проживало официально пятьсот семьдесят с лишним человек. Плюс-минус нелегалы, приезжие, новорожденные — шестьсот тысяч. Плюс умершие, начиная с 1800 года, когда в Вашингтоне проживало всего восемь тысяч населения. К сожалению, урбанизация шла полным ходом, и к 1900-му их уже стало двести тысяч. Далее количество человек увеличивалось по экспоненте, и, если бы он взял продолжительность жизни на то время в пятьдесят лет и добавил к этому, что люди не только спали, но еще и ели и трахались, Уилл мог просто пойти и покончить жизнь самоубийством.
Что он, собственно, и попытался сделать, встретившись с «Сотней» один на один. Он до сих пор не знал, повезло ему, что он выжил, или нет.
С этими мыслями Уилл незаметно провалился во тьму. Он слышал мягкие, приглушенные разговоры и звон бокалов. В какой-то момент хорошо поставленный голос читал что-то на итальянском, и его речь убаюкала Уилла своим размеренным ритмом.
— Ганнибал, это правда обюссоновский ковер? — спросила дама в парчовом горчичном платье до колена. Миссис Комеда была писательницей, ее муж недавно завел любовницу, и это было секретом, о котором в высшем обществе Балтимора знали все. У нее была короткая стрижка, и даже в свои пятьдесят она выглядела прекрасно и утонченно.
— Да.
— Я слышала, что один из них недавно продали почти за девятьсот тысяч долларов на аукционе «Кристи». — Она посмотрела на мужчину, стоящего к ней спиной возле камина, его лицо было скрыто в тени. — О нет, Ганнибал, только не говорите мне…
— Мм?
— Это тот самый?
— Моя дорогая, вы же сами сказали ничего не говорить, — в его голосе послышалась насмешка.
— Купить ковер, который дороже дома, в котором живешь? Возмутительно. Скандально, — улыбнувшись, она отпила из бокала. — Общество будет в восторге.
Уилл лежал в гостиной, как Белоснежка в стеклянном гробу. Никто не обращал на него внимания, вокруг ходили люди, день сменялся ночью, шум стихал и снова появлялся, и только один звук оставался постоянным — механическое щелканье разума доктора Лектера.
— Какие странные фотографии. Кто их делал?
— Боюсь, я сам. Это светильник из Дома Бальо в Барселоне.
— Он словно закручивает вокруг себя потолок. Вероятно, и сам дом впечатляет.
— Его перестроил Антони Гауди в 1904 году по специальному заказу. Мои фотографии — лишь слабая тень настоящего великолепия. Многие эксперты уверены, что Гауди изобразил на фасаде дома победу Святого Георгия над драконом: левая часть здания действительна имеет Георгиевский крест на башне, а в правой угадывается стилистика костей и чешуи дракона.
— Но у вас явно есть свое мнение на этот счет, как всегда.
— Учитывая композицию, я не уверен в том, что победа досталась человеку, а не дракону.
Тик-так. Щелк. Шурх-шурх. Щелк. Тик. Фш-ш-ш.
Шелест и сыпучий песок в часах. Звук не мешал, а даже успокаивал. От этого странного человека не исходили сильные эмоции, по крайней мере, он переживал их не здесь, не в этой комнате. Гостиная была для редких гостей, для вечернего музицирования и неспешных раздумий.
Затишье длилось недолго. Его сон стал глубже, и тот же голос с небольшим акцентом вдруг стал называть чьи-то имена. Имена были немецкие, голос — невыразительным, мертвым. Одно из имен вызвало видение: огромный великан с толстыми пальцами схватил Уилла за лицо и повернул из стороны в сторону, причмокивая. В левой руке он держал большую деревянную ложку. У него были отвратительные зубы, изо рта пахло кровью и гнилым мясом, под животом, похожим на бурдюк, висел кожаный фартук мясника. Из большого кармана на фартуке торчали отрезанные детские ножки. В ужасе Уилл закричал, но толстяк вдруг заткнул его своей ложкой, пропихивая ее внутрь, пока он не закашлялся.
Уилл свалился с дивана, и его тут же вывернуло на пол. Камин погас. Уилл вспотел, и теперь его колотило от холода. Во сне ему тоже было холодно, так холодно, что ломило кости.
Он проморгался, вернувшись в реальность, и тяжело привалился к дивану. Какое-то время он трясся и ждал, пока не вспомнил, где он. Цепь. Железная невидимая цепь все еще сдавливала горло. Уилл отдышался, снял с себя мокрую футболку и, насухо вытеревшись полотенцем с дивана, подошел к напольным часам, стирая на ходу склизкую, холодную испарину со лба. Четыре пятнадцать.
Поднявшись на второй этаж и уловив с левой стороны сквозняк, Уилл пошел в противоположную сторону, где практически наугад в темноте нашел гостевую спальню и, что самое важное, ванную. Он включил свет и порадовался, что светильники, как и везде в доме, не били в глаза, а зажигали мягкие островки света по углам.
Гостевая ванна походила на каюту подводного корабля: темно-серые кафельные стены и мраморная плитка на полу. Раковина и ванна — идеально белого цвета, выбранные в угоду простоте линий. Он умылся и несколько минут просто рассматривал свое отражение.
Внезапно в ванну зашла Алана в халате и начала раздеваться. В животе у Уилла свернулись последние остатки еды. Он не хотел, он не собирался подглядывать… Стоя босыми ногами на полу, он не знал, куда деться.
Алана задумчиво приспустила халат, открыв молочно-белую кожу и изящную линию спины от лопаток до округлых ягодиц. Шелковая накидка почти соскользнула с бедер, когда вслед за ней вошел Лектер и остановил ее, положив руки на края халата.
— Окажи мне честь, воспользуйся моей ванной, — он едва улыбнулся. — Глядя на тебя, я вспоминаю скульптуру Аталанты в Лувре.
Она склонила голову набок, не стесняясь своего обнаженного тела.
— Никогда не была в Париже, не знаю, о какой статуе ты говоришь. Лучше, чтобы это был комплимент, Ганнибал.
— Наивысший, — он запахнул ее халат обратно: медленно, чтобы дать понять, что наслаждался видом. — Аталанта с греческого означает «непоколебимая». Была знаменита своей красотой, быстротой и меткостью.
— Помнится, греческая мифология полна драмы. Что же с ней стало?
— В нее влюбился юноша по имени Гиппомен, однако ее сердце было не так просто заполучить. Ее избранный должен был победить Аталанту в забеге, а если он не справлялся, она бросала копье ему в спину. Юноше помогла Афродита, дав ему три золотых яблока, которые он кинул на землю во время соревнования, тем самым отвлек прекрасную Аталанту и победил ее.
— И они жили долго и счастливо?
— Не совсем. Гиппомен забыл поблагодарить Афродиту, та разозлилась и, желая отомстить, пробудила в нем невиданную страсть, из-за чего они возлегли прямо в храме Зевса. В наказание их превратили во львов. — Лектер взял ее за руки, незаметно выводя Алану из ванной.
— То есть ее обманули, и она расплатилась за любовь вечным проклятьем? Не слишком справедливо.
— Зато потом ее дух переродился в мужчину-атлета, чего она всегда и желала.
Они оставили Уилла одного, и он с облегчением выдохнул. Кажется, ему повезло настолько, что он сможет принять здесь душ без посторонних. Он разделся и встал под горячую воду.
Обычно команда следователей ФБР работала аккуратно и убирала за собой, но на кафеле и на фаянсе ванны остались следы от дактилоскопического порошка. Уилл смыл черные крошки, раздумывая, что до рассвета как раз мог бы заняться уборкой. Дом большой, дел хватит на неделю вперед.
Начав с гостиной, Уилл в первую очередь затер блевотину и открыл окна, чтобы выветрить кисловатый запах желчи. Затем выкинул засохшие букеты — они заняли целый пакет — и вынес на задний двор, где оказалась аккуратная подъездная дорожка, на которой стояли синий бентли и мусорные баки. Уилл выкинул пакет и осторожно приблизился к машине.
Ему нестерпимо хотелось до нее дотронуться, но он не спешил, осматривая со всех сторон лакированное покрытие с каплями от вчерашнего дождя. Подумав еще немного, он сходил за диктофоном и вернулся. Его рука, замершая над капотом, тряслась меньше.
— Бентли Арнаж, английская модель класса люкс, выпускалась всего одиннадцать лет в городе Кру. Попала к Лектеру прямо с завода. Ключи от машины, — Уилл удивленно распахнул глаза, — в кармане над сиденьем?
Он открыл водительскую дверь и замер.
— Мало, кто знал, что во время тяжб с Фольксвагеном Бентли перезапустили Арнаж под названием Ред Лейбл, затем сделали несколько модификаций послабее под названием Грин Лейбл. Ред можно было узнать по хромированной окантовке, более широкому рулю и большему диаметру дисков. Это точно Ред.
Уилл дернул ручку и открыл капот. Обойдя машину, он восхищенно замер. Восьми-цилиндровый двигатель. Четыреста лошадиных сил. Начальная цена от трехсот тысяч долларов. Уилл точно знал цену, за которую купили эту машину, она была в два раза больше. Кожа в салоне из молоденьких ягнят. Приборная панель из лакированного дерева, звуковая система высшего класса. Лектер был в курсе скупердяйства англичан и заменил прослойку из картона между стеклом и обшивкой сразу после покупки.
Закрыв капот, Уилл погладил холодный металл на прощанье. Машину холили и лелеяли, в этом не было сомнений. Будь у него самого возможность водить и деньги на счету, он бы не мог пожелать автомобиля лучше. Странно, что одна мысль до сих пор не пришла ему в голову. Он снова включил запись.
— Лектер любит красивые и функциональные вещи. Те, что делаются на заказ или были сделаны давно и подтвердили свое качество. Он не покупает антиквариат только потому, что модно или ему надо поддерживать репутацию. Он умеет играть на разных музыкальных инструментах, фотографировать, вообще все, за что бы он ни брался, выходит у него хорошо. Но не гениально, а потому он не связал свою карьеру ни с одним из своих хобби. Лектер знает, что есть люди талантливее. Он не обманывает себя, но его эго ищет другие пути для реализации. Он сменил карьеру хирурга, когда снова не достиг планки. Он искал музу.
Уилл поднял взгляд на дом, вспомнив свои первые ощущения. Ритуалы и циклы. Цикл закончен.
— Что-то произошло. Лектер нашел то, что искал. В дом он больше не вернется.
Прежде чем уйти с заднего двора, он увидел в траве стальной блеск и поднял кем-то оброненные садовые ножницы. Из дверей тут же вышел призрачный Ганнибал в серых брюках и белой рубашке, с подвернутыми до локтя рукавами и в рабочем фартуке. В руках он нес ящик с землей с молодыми, только-только пробившимися побегами.
Уилл последовал за ним к небольшому саду, разбитому в тени высоких кустов. Работая в перчатках, Лектер взрыхлил небольшой участок земли и занялся пересаживанием ростков.
— Что это за цветы? — спросила Алана, держа в руках пакетик с удобрениями.
— Аквилегия или Орлик, как ее иногда называют из-за необычной формы цветов, — ответил тот, сидя на корточках. — У них загнутые шпорцы, напоминающие когти орла. Знаешь, как орел по латыни?