– О, Роули, гляди-ка, кто заговорил, – Сол вяло взмахивает руками; пропуски все еще зажаты в левой. – И откуда только ты такой умный, папаша? Сам, что ли, пробовал ручных мертвяков разводить?
– А ты что, в самом деле хочешь знать, что мы пробовали в “Дредфорте”? – прохладным вопросом отвечает Джон. Его горло все еще болезненно саднит, и от ледяного воздуха, и от того, что он старается говорить ниже.
– О’кей, Сол, хватит уже, – Роули тем временем вырывает так и зажатые в руке товарища пропуски. – Пусть Мандерли сами с ними разбираются, а я жрать хочу, – он сует их в карман, берется за верх лестницы и принимается осторожно спускаться, явно боясь поскользнуться на обмерзших металлических ступеньках. Сол бурчит себе что-то под нос, но только кутается в куртку плотнее и даже чуть не поднимается со стула. Рамси хмыкает, бросив на него внимательный взгляд, и поворачивается к Джону. Открытые холодному ветру толстые щеки слегка порозовели поверху, но глаза выглядят довольными, когда он берет Джона за плечо и наклоняется к его лицу.
– Мы никогда не занимались упырями в “Дредфорте”, – он шепчет едва слышно, и его теплое дыхание проникает под капюшон.
– Я знаю, – таким же шепотом, не поворачивая лица, холодно отвечает Джон. – Ну а что, по-твоему, я должен был ему сказать? – вопрос риторический, но Рамси довольно долго молчит, обдумывая ответ, и все разгоряченно дышит, грея Джону щеку и ухо.
– Ничего, – наконец говорит он. – По-моему, ничего. Но ты молодец, быстро среагировал, – он вдруг одобрительно хлопает Джона по плечу и отстраняется. Джон с удивлением смотрит в его блестящие от холода глаза, но не видит в них никакого подвоха.
– Обсуждаете там, какой я мудак? – тем временем Сол все-таки подает голос, снова поерзав на своем качающемся стуле. – Ничего, я тоже себя ненавижу, когда здесь сижу. Сучья это работа. Ну да и… А кто это у вас? Волк, что ли? – покряхтев, он переводит тему.
– Тамаскан, – со снисходительной неприязнью бросает Рамси.
– Ага, ясно. Это типа как волчья собака, ага? Волкопес или как там… А мы вот с месяц назад одного такого как раз пристрелили. Настоящего волка, то есть. Мы с Роули, да еще охотник. Ну и как пристрелили, конечно, он здоровый был такой, охотник тот несколько пуль в него выпустил, а потом свой крюк ему прямо в ухо вогнал. Так тот только тогда издох.
– Живой волк и прямо в городе? Вы в зоопарке, что ли, охотились? – поддевает его Рамси, но Сол только фыркает.
– Да не… в лесу. То есть где ж еще волки водятся, правильно? Ну, он, в общем, охотник, знал, где искать. А ты че так спрашиваешь-то?
– Так, может, я тоже охотой промышляю. В свободное время, – Рамси рывком плеча поправляет сползший рюкзак. – И если у вас тут есть хорошие места, я бы присмотрелся.
– Ну тогда сам у него и спрашивай. Морс его зовут. Морс Амбер. Он еще нашлепку белую носит, глаза одного нет, сразу узнаешь, – Рамси задумчиво хмыкает в ответ на это, приподняв бровь, а Сол вдруг тяжело вздыхает. – А вообще шли бы вы отсюда, по-хорошему если. Места все равно нет, да и делать вам тут особо нечего: охотников и без вас хватает, а если стрелять умеете и еще есть, из чего, то сами в лесу всяко лучше до конца Зимы протянете.
– Да чтоб тебя. Слушай-ка, умник, – Рамси глядит на него снизу вверх, сощурившись, – давай-ка мы сами решим, где нам есть че делать, а где нечего.
– Да пожалуйста. Мое дело сказать, чтоб вы больно-то ни на что не рассчитывали, – Сол пожимает плечами и отворачивается, и следующие минуты они проводят в молчании, только Рамси кое-как закуривает, не снимая толстых перчаток, и то и дело выдыхает густой дым, пялясь в небо. Но Роули, к счастью, возвращается довольно скоро и, обменявшись парой глухих реплик с Солом, не без труда открывает ворота, обшитые покрытыми толстым слоем изморози металлическими листами.
– Виман Мандерли велел вас обоих лично к нему проводить, – уже не так дружелюбно бросает он, но тут опять встревает Сол.
– Ну не, теперь моя очередь пожрать и погреться, – он деловито набрасывает прислоненную к стулу винтовку на плечо и торопится слезть вниз. – Че там сегодня?
– Яйца и овсянка, – Роули пожимает плечами, пропустив Джона, Рамси и Призрака внутрь и пытаясь снова закрыть обмерзшую створку.
– Нихера себе, – Рамси довольно присвистывает. – У вас тут че, еще и куры есть?
– Да сам смотри, – Сол сует кончики пальцев под намотанный на лицо шарф, почесываясь, и кивает в сторону площади. – И это, оружие сдавайте оба, у нас тут с таким строго, огнестрел и ножи только для своих.
Джон кивает и послушно снимает винтовку, отдавая Роули, а потом достает и пистолет из набедренной кобуры, не особо вникая в вялые переругивания Рамси с Солом по поводу фашинного ножа и вместо этого с интересом оглядываясь. Площадь Рыбонога оказывается даже больше, чем он думал, да еще и широкие лестницы спускаются вниз, к огражденной набережной, за высоким забором которой виднеются неравномерно покрытые снегом темные льды залива. А, как Джон догадывается, сам шестиметровый Рыбоног, наверняка не раз реставрированный, но все равно потрепанный и истертый приморскими ветрами, потрескавшейся рукой поднимает свой трезубец из неработающего фонтана посреди площади. Джон вглядывается в его обшарпанное лицо и пропускает начало пространного комментария Сола о каком-то старом белокаменном здании с лепными раковинами на наличниках.
– …ну а теперь здесь коровник, курятник и все такое. Вилис Мандерли, эт который сын Вимана, начал перевозить в город часть своих фермерских хозяйств и договариваться с администрацией еще с первыми холодами, так что к приезду папаши уже все было обустроено. Там еще двор с другой стороны, где дрова хранятся, в общем…
Джон снова перестает слушать, продолжая осматриваться. Они с Рамси много ходили по городам, но первый раз после института он видит хоть какую вялотекущую жизнь – редкие люди, чьих лиц не различить из-за капюшонов и шарфов, торопливо снуют среди выкрашенных белым и розовым невысоких домов, на которых уже много месяцев не горят барные вывески, но Джону от одного этого кажется, что он попал в какой-то совершенно незнакомый, шумный и живой мир, проснувшись после тяжелого, нескончаемого темно-серого сна. Краем глаза он ловит отражение Призрака в неосвещенной, забрызганной слякотью витрине магазина и отстраненно думает, что рекламные наклейки на его двери напрочь вымокли и выцвели за прошедшие… полгода? больше? Он понимает, что уже не уверен, сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как стало так холодно.
Джон задумывается, беспокоит ли его прошедшее время и должно ли оно его беспокоить, подходя к трехэтажному зданию гостиницы и замечая, как какая-то тощая девица в такой же зеленой армейской куртке, как у Сола и Роули, и огромной шерстяной шапке, торопливо прячет за спиной сигарету.
– С-сол?.. – она спрашивает несмело, щурясь и пытаясь понять, кто перед ней. Из ее рта вырывается дым, пахнущий травкой, и Джон, мельком вспомнив свои студенческие годы, хмыкает.
– А кто ж еще? – голос Сола звучит неожиданно добродушно. – Ты б не курила тут, где все видят, а то вдруг кто деду донесет.
– Да, кроме вас, и нет же никого сейчас, – хихикает девица; ее лицо под нависающей шапкой открыто, и Джон находит его приятным. Хотя ее пухлый рот показался ему в первые секунды очень капризным, как будто она привыкла кривить его и поджимать нижнюю губу, совсем как Санса, но в улыбке его выражение оказалось другим, скорее по-детски застенчивым. – А мне ужас как хотелось посмотреть на гостей, но уж больно холодно так просто стоять было, – она делает еще одну затяжку и наклоняется, осторожно туша кончик сигареты в снегу.
– Ну, посмотрела? Им сейчас некогда, потом еще завалишь вопросами. Ваши сейчас где? – нетерпеливо спрашивает Сол, мерзло потирая руки.
– Обедают, – кивает девица, раз любопытно глянув на Джона своими блестящими и большими глазами, зелено-голубыми, как прозрачное море, и тут же уставившись на Призрака. – Такой красивый. Как тот волк, помнишь, Сол, только белый-белый. Такого вы бы в снегах ни за что не поймали.
– Ага. Свезло нам. А то так и сидели бы без солонины, – слегка раздраженно соглашается Сол, толкая одну, а затем и вторую тяжелую стеклянную дверь, и уже внутри снимает капюшон – в лобби еще холодно, но не для тех, кто только пришел с ветреной улицы. Впрочем, Сол все равно не задерживается здесь, сразу идя вглубь гостиницы и на ходу разматывая шарф. У него оказывается довольно моложавое лицо, хотя и видно, что ему уже прилично за сорок, и седеющие волосы едва прикрывают глубокие залысины.
– Да так бы уж и сидели, – тем временем, быстро шагая следом, возражает ему девица. – Что нам была та солонина, я вот ее даже и не попробовала. И вообще зачем нужно охотиться, я давно спрашиваю, если у нас и так полные холодильники…
– Давай об этом не при чужих, Вилла, – Сол вдруг неласково обрывает ее, и она обиженно примолкает. Но уже через пару секунд ее взгляд снова становится любопытным, то и дело скользя по Призраку и Джону. Она действительно выглядит так, будто с ее губ вот-вот сорвется тысяча вопросов, и Джон с легкой печалью думает о том, что в какой-нибудь другой жизни хотел бы ответить на каждый из них. Как хотел бы ответить на каждый из тысячи вопросов, которыми когда-то перед сном заваливали его Арья и Бран, забираясь к нему в постель и тормоша, пока он не начинал сонно и шутливо ворчать, отговариваясь завтрашней учебой и выталкивая их из-под одеяла.
Джон насильно выкидывает все это из головы, проходя наконец за Солом в просторный ресторан гостиницы, слабо освещенный огнем из открытого очага и несколькими газовыми лампами. Стены внутри отделаны белым камнем, а одна оформлена бледной мраморной мозаикой с потертыми изображениями русалок, пляшущих в щупальцах гигантского кракена, и затонувших кораблей, оплетенных черными водорослями, и улегшихся в тенях морского дна левиафанов. Конечно, на что еще может рассчитывать приморский город, думает Джон, придерживая слегка занервничавшего Призрака за загривок и сквозь быстро запотевающие очки стараясь разглядеть всех присутствующих, сидящих за соединенными деревянными столами.
Вимана Мандерли он узнает сразу. “Увидишь его – и никогда больше не упрекнешь меня в том, что я много ем”, – сказал ему вчера Рамси, и Джон запоздало мысленно соглашается с ним. За столами Виман занимает все три места, а из-за толстой черной шубы, полы которой свисают по бокам его обтянутого голубым кашемировым свитером огромного живота, кажется еще больше. Неожиданно внимательными и цепкими маленькими глазами он молча изучает вошедших из-под заплывших век, и пухлый рот кривится в светлой бороде под острым, слегка курносым носом, придающим ему еще больше сходства с бледным толстобрюхим хряком.
По правую руку от него сидит седой осанистый мужчина, куда менее толстый, но зато не менее сосредоточенно сверлящий вошедших прямым взглядом. Дальше расположились еще один толстяк, усатый и лысый, и дородная краснощекая женщина, даже не оторвавшиеся от еды, и стройная девушка с густой темной косой и теми же острыми, небольшими чертами лица, что у Вимана. Вилла проскальзывает на свободное место рядом с ней, и, хотя схожесть не абсолютна, Джон догадывается, что перед ним сестры. Но его очки стремительно запотевают, и последним, кого он успевает увидеть, оказывается здоровый и румяный старик в белой шубе по левую руку от Вимана. Один его глаз закрывает такая же белая кожаная повязка, и Джон вспоминает, что его зовут Морс. А потом слышит спокойный голос Вимана Мандерли:
– Это не Русе Болтон.
Джон не видит смысла пытаться обманывать Вимана и стаскивает очки, разматывает шарф и спускает балаклаву на подбородок. В нос ударяет резкий запах карри, тарелки с которым стоят на столе вперемешку с тушеными бобами, горячей овсяной кашей и поджаренной до золотой корочки яичницей. Джон рефлекторно сглатывает, почувствовав резкий и животный приступ голода, а Виман изучает его лицо, смачно облизывая ложку.
– А я знал, что с вами что-то не так, – довольно присвистывает Сол, успевший уже забрать миску каши с общего стола, и Виман отводит удивленный взгляд от Джона, подслеповато выискивая источник голоса в полумраке.
– А ты еще кто? – он спрашивает так, что Сол, кажется, давится своей кашей.
– Никто, – отвечает он с набитым ртом и тихо садится на один из холодных металлических стульев. Виман возвращает удовлетворенный взгляд обратно к Джону.
– Я не так уж хорошо вижу, но, клянусь богами, узнаю походку и заносчивые манеры Русе Болтона, даже если он закутается в десяток шуб, а из всего света здесь останется одна газовая лампа. А ты ходишь, как мальчишка, – он смаргивает, снова требовательно щурясь.
– Ну, раз уж на то пошло, я и есть мальчишка, – послушно кивает Джон, снимая капюшон и выправляя волосы из-под балаклавы. – Меня зовут Джон Сноу. Но разве кто-то пустил бы сюда какого-то Джона Сноу?
– Не я, это уж точно, – соглашается Виман, – но я знаю тебя. Ты мальчик из института в Даре, амбициозный, умный и талантливый мальчик. Ну-ка, поглядите все, ему нет и двадцати пяти, а он уже возглавил проект по созданию новой вакцины. И его идея с соком чардрев была хороша, очень хороша, жаль только, закончить ее воплощение он не успел, ну да иначе мы бы все и не торчали здесь как набитые в банку сардины, – он отправляет в рот еще одну полную ложку карри. – Но, тем не менее, Джон Сноу, раз уж я вижу здесь тебя вместо Русе Болтона, то рискну предположить, что он?..
– Да, он мертв, Виман. И да, спасибо за внимание, я тоже здесь, – Рамси молчал так долго, что Джон почти вздрагивает от звука его голоса.
– Да, Рамси, – и Виман как-то утомленно вздыхает, переводя на него взгляд, – а я и успел забыть, как ты раздражаешь одним своим присутствием. Но ладно, ладно, перейдем тогда сразу к делу. Если ты пришел просить о чем-то, вот что я тебе скажу – здесь не богадельня, и я не подаю бедным сироткам.
– Особенно если неизвестно, с чего бы они вдруг стали сиротами, – встревает в разговор суровый толстяк по его правую руку. – Мне вот хорошо вдруг вспомнилось, как ты, Виман, говорил, что от повышения и того, чтобы возглавить отдел, и тебя, и этого выблядка отделял только Болтон. И теперь он мертв, а его сученыш прямо сюда заявился, как удобно, – он оглядывается на Вимана как будто в поисках поддержки, но тот отвечает неожиданно неудовлетворенным взглядом.
– Ты знаешь, я ценю твою прямолинейность, Марлон, но у тебя все так же нет чувства меры, – он качает головой. – Я ведь не меньше всех присутствующих хотел бы сейчас же вышвырнуть мальчишку на мороз, воспользовавшись любым предлогом, но хотя бы из уважения к его покойному отцу сперва выслушаю, с чем он пришел. И тебе, пока ты обедаешь за моим столом, следует сделать то же и воздержаться от голословных обвинений. Или моя тетка не учила тебя не говорить с набитым ртом?
– Она учила меня не замалчивать то, о чем все и так думают, – задето отрезает Марлон.
– То-то и прожила недолго, храни ее душу боги, – ядовито роняет Виман, и обстановка за столом становится ощутимо неприятной.
– А, да это разлад на небесах, я гляжу, – Рамси легонько скалится, и братья переводят на него одинаковые раздраженные взгляды. Но до того, как они что-то скажут, в разговор вдруг вмешивается девушка с темной косой.
– Нет, а что ты опять говоришь за всех, дедушка? Мне вот он понравился, – голос у нее твердый и звонкий, и она отвлекает внимание деда на себя. – Языкастый, с характером и одним своим приходом смог разворошить нашу серую пастораль. Так что ты бы ругался поменьше, а то вон с одним женихом мы уже хорошего ужина отведали, а если и всех остальных распугаешь, что тогда, за упыря мне останется идти, что ли?
За столом повисает резкое молчание, и Виман удивленно смотрит на внучку, ответившую ему спокойным и наглым взглядом, а брови толстухи взлетают до самых ее жидких светлых волос, но Джон молча благодарен за такое вмешательство. Виман сегодня и так, судя по всему, не в духе, и не стоило бы усугублять это еще и семейными перебранками. Вот только Вилла явно не может смолчать, гневно приоткрыв рот и стянув шапку, отчего ее густые ярко-зеленые волосы падают на плечи.