– Только зубы слегка проредил, ничего серьезного, – Рамси качает головой. – Объектам нельзя позволять такие вещи, Джон. Нельзя позволять кусать хозяина, что бы он ни сделал.
И здесь Джон предпочитает промолчать, потому что если уж он годы назад смирился с жертвами проекта “Дредфорт” – ради общего блага – то сейчас нечего и начинать. И в этом и заключается одна из главных сложностей с Рамси – необходимость отделить его от безликого исполнителя одной из самых дерьмовых человеческих миссий. Джон запоминает это в очередной раз, думая, что в попытке понять начинает ходить по кругу.
– Ты похож на нее, – тем временем говорит Рамси, внимательно смотря ему в глаза. – Только она была пожестче. И одновременно послушнее. Но, так или так, а у того, почему я поцеловал тебя тогда, в первый раз, та же причина. Ты красивый, ты нравишься мне и ты особенный, отличаешься от других. То есть многие отличаются от других, но мне нравится, как это делаешь ты. Ты похож на Иву и на Русе немного. Но не такой, как они. Чтобы сломать их, определенно понадобилось бы что-то не меньше ядерной бомбы, – он закатывает глаза, – слишком много усилий, чтобы хоть немного повредить их примитивные защитные механизмы. По крайней мере, я так и не смог, хотя они оба и мертвы. Но что бы ни происходило с ними при жизни, они и не думали страдать, только принимали это как неизбежность и не сломались, даже когда я вырезал ей глаза, а он заразился. Чтобы сломать тебя, мне нужно просто сильнее сжать руку на твоем горле. Но я не хочу.
– Ты и правда так это видишь? – Джон вспыхивает.
– Я не “так это вижу”, я знаю, – но Рамси только опять качает головой. – А ты не понимаешь, Джон. Знаешь, у Русе в свое время был отличный планшет, такой современный и крутой. А знаешь, сколько мне потребовалось усилий, чтобы его сломать, когда я разозлился? Я просто разбил его о плитку у нас на кухне. И все, не подлежит восстановлению, и вся работа встает на несколько часов, спасибо резервным копиям, что не на несколько недель или месяцев. И сейчас я говорю о том, что тебя легко сломать, но после этого ты будешь бесполезен, тебя нельзя будет пересобрать. Но и нельзя будет поехать в магазин и купить тебе замену, нельзя будет выкачать твой мозг из облачного хранилища. Ты спрашивал меня, как работают правила. Так вот как, Джон. Я высоко ценю полезные и уникальные вещи. И ты будешь в безопасности, пока твой мозг настолько ценен.
Джон яростно молчит, в упор глядя на Рамси.
– И сейчас я хочу поцеловаться с тобой, – спокойно продолжает тот. – Потому что ты такой особенный.
– Подожди, – но Джон упирается раскрытой ладонью ему в грудь. – Раз уж ты взялся объяснять… я все равно не понимаю. Не почему ты хочешь этого со мной, а почему ты вообще этого хочешь.
– Ну, это все-таки приятно, Джон, – беспечно объясняет Рамси. – И мне нравится, я же сказал. Физически нравится. Хотя вообще я и правда не планировал заходить с тобой так далеко. Но ты все равно… как это… моего типа. Который меня заводит. И у меня от тебя ничего так кровь греется. И у тебя от меня, это же видно. Я бы ведь не стал… ничего, если бы ты не хотел. Но ты хочешь. И хотя ты посложнее моей матери, я все равно вижу, что нравлюсь тебе, Джон Сноу, – его маленькие полупрозрачные глаза смеются.
– Ты мне не нравишься, – но Джон спокойно качает головой, и смешливая нотка уходит.
– Вот как? – Рамси задумчиво прикусывает нижнюю губу. – А зачем тогда ты целуешься со мной, Джон?
– Я не целуюсь с тобой больше, – осторожно напоминает Джон. – То есть да, раньше – мне нравилось. Теперь нет.
– А тогда? В доме? – пытливо спрашивает Рамси.
– Тогда… я был возбужден, не знаю. Мне не было разницы, все и так уже стало… – Джон не уверен, что может сказать, каким именно все стало.
– И правда, – вдруг соглашается Рамси и машинально ухмыляется краем рта, выдавая неважную внешнюю реакцию и явно погружаясь в свои мысли. – Слушай, я так замотался, что совсем перестал за этим следить, а ты и правда не целовал меня с тех пор. Пекло. Значит, я тебе больше не нравлюсь?
– И я уже не раз говорил тебе об этом, – Джон кивает, но Рамси это игнорирует.
– Но как бы… ты не против перепихнуться со мной, так?
– Мне не слишком нравится формулировка, но выходит, что так.
– Почему? – продолжает допытываться Рамси, и Джону кажется, что можно услышать слабое потрескивание, как у затасканного жесткого диска, на котором спешно переписывается информация.
– Потому что… мне хочется, – но он решает не подбирать слова и ответить честно. – Я имею в виду, так же, как и тебе, физически. Из-за того, что мы спим вместе, греемся вместе, все время вместе… я не хочу объяснять. Просто, наверное, слишком поздно и уже глупо было бы начать сторониться тебя в этом плане. И слишком холодно, – он добавляет, слегка передернув плечами.
– Тебе сейчас холодно? – и Рамси спрашивает неуместно, но Джон почему-то думает, что это не дрянной флирт, а тоже своеобразная попытка понять. И соглашается.
– Да. Но не в этом плане. Я просто… устал.
– Ты уверен? – но Рамси задает еще один внимательный вопрос, и после долгой паузы Джон отвечает негромко, устало глянув ему в глаза:
– Не знаю.
Рамси как-то нервно облизывает край рта, и Джон понятия не имеет, какая это его реакция из множества и есть ли вообще среди них хоть одна настоящая. Но думает, что сейчас все равно находится к пониманию Рамси ближе, чем когда-либо, и мысленно перебирает все свои опрометчивые решения, приведшие к этому. Начиная с того, как он промолчал в роще, и заканчивая тем, что позволил Рамси надеть ошейник Серого Ветра.
После того раза Рамси пришел к нему в постель следующей же ночью. Забрался под одеяло и прижался к спине, голый и горячий, как раскаленная печь. Джон молча смотрел в темноту и даже не повернулся.
– Ты теперь будешь приходить каждую ночь? – только и спросил он, когда тяжелая рука накрыла его мерно поднимающийся живот.
– Я прихожу, когда захочу, – шепот обжег ухо. – Захотел сегодня. Захочу – приду завтра.
“Даже если я все-таки запру эту хренову дверь?” – подумал еще спросить Джон, но промолчал. Он чувствовал каленое дыхание на своей шее и слегка напрягшийся член, касавшийся бедра, и ничего с этим не сделал. Он не мог уснуть, наверное, часа два до этого, но в злых медвежьих объятиях намертво вырубился через пару минут.
Ему приснилось кладбище, и молодой парень с тусклыми карими глазами и расползшейся по подбородку каменной коростой посмотрел на него из свежей влажной могилы.
– Проснись, Джон. Пожалуйста, проснись, – печально сказал он своим почти беззубым ртом.
– Прости, – сказал Джон, взяв лопату, и бросил на его лицо ком жирной черной земли.
Когда он проснулся, Рамси так и лежал рядом, негромко похрапывая и прижавшись к нему распотевшейся от тепла грудью и утренним стояком. Джон выбрался из-под его руки, с силой вытирая чуток опухшее лицо тыльной стороной ладони, и подумал, что проспал, наверное, не меньше двенадцати часов. Его наручные часы показывали, что на самом деле не прошло и четырех, но он решил, что они врут.
Больше он не стал даже пытаться помнить о том, чтобы запирать дверь. Это показалось ему чем-то неважным, вроде того, чтобы махать полотенцем на охвативший дом пожар. И, в конце концов, рядом с Рамси он наконец-то начал высыпаться, и в этом доме, на пропахшем их спермой и потом покрывале Эддарда и Кейтилин, и в палатке по дороге на юг – Рамси настоял, что им лучше будет идти по реке, а потом по льдам залива, уже после свернув к магистрали, чтобы не оказаться посреди этой самой магистрали без каких-либо припасов, – насильственно втолкнув в глотку хоть какой-то еды и в полусне отметив пройденную часть маршрута на потертой карте, и в чьей-то брошенной квартире, торопливо мастурбируя друг другу перед сном. Снежный буран поглощал все видимое пространство настолько, что даже зданий и тополиных рощ, простирающихся вдоль берегов, почти не было видно, и все, что запомнилось Джону, в какой-то момент резко сузилось до этого усталого сна без сновидений, нескончаемого холода, дерьмовых шуток, тошнотворного вкуса консервированного лосося, запаха мокрой шерсти Призрака и того, как Рамси слегка сплевывал в ладонь перед тем, как сунуть ее под одеяло.
Один раз Рамси легко выдоил его рукой трижды за вечер. От него низко и возбужденно пахло, когда он прижимался к Джону в их сцепленных спальниках, и тот чувствовал легкие ожоги румянца, быстро отдрачивая тяжелый, слегка влажный на конце член, а Рамси требовательно постанывал и рычал ему в шею, так же живо двигая крепко сжатой ладонью.
– Если б ты хотел трахнуться, я мог бы тебя сразу еще раз… не вынимая, – жарко выдохнул Рамси ему в лицо, когда кончил, и Джон застонал сквозь зубы, сразу следом спуская ему в кулак. После он кое-как закурил, держа сигарету липкой, подрагивающей рукой, пока Рамси еще надрачивал его мягкий член, и горьковатая сперма сочно хлюпала между его пальцев.
– Ты думаешь, мне есть дело до чего-то, кроме твоей руки? – прошептал Джон в его взмокшее плечо, когда они пошли на полноценный второй заход, и снова жадно втиснул ладонь между их влажными животами.
В другой раз Рамси зажал выворачивавшемуся Джону шею локтем и трахнул его пальцами. Джон вцепился в его мощное предплечье, содрав кожу обгрызенными ногтями и пытаясь вдохнуть хоть немного. И инстинктивно изогнулся, стараясь побольнее пнуть пяткой в голень.
– Нет уж. Я хочу надрочить твой сахарный задок, волчонок, – засмеялся Рамси, придушивая его покрепче.
– Серьезно? Сахарный? – прохрипел Джон, на секунду отпуская его руку и с силой ударяя локтем назад, куда-то в живот.
– Ты же знаешь мои склонности, – а Рамси как будто и не заметил этого и только сдавил глотку еще сильнее, хотя уже после Джон и увидел у него расплывшийся синяк пониже солнечного сплетения. – Если не перестанешь вырываться, я взаправду тебя изнасилую, Джон Сноу, – сказал он, и Джон, еще раз пнув его в щиколотку, перестал. Потому что когда так говорил Рамси, это не было плохой шуткой.
Рамси так и держал его, хорошенько послюнив пальцы, торопливо сунув их между сжавшихся ягодиц и сразу больно впихнув поглубже. В этот раз он не стал ласково возиться и просто присовывал Джону в зад короткими рывками, пока у того аж до самой груди не пошли красные пятна. А Джон только зло сжимал его предплечье, с трудом дыша, и когда Рамси почти через силу загнал в него третий палец, от нехватки воздуха и нездорового возбуждения у него до темноты закружилась голова.
– Хочешь от меня еще какой-нибудь услуги, Джон Сноу? – хрипло спросил его Рамси, туго и суховато трахая своими толстыми пальцами, и Джон подумал, что тот наверняка хочет, чтобы он попросил хоть немного подрочить ему, или потребовал отпустить, или попытался оскорбить или задеть – и, в любом случае, закончить это все сейчас.
– Да, – и жадно вдохнул, когда Рамси хоть чуть, но ослабил хватку для ответа. – Хватит… хватит трахать мою поясницу, как собака, и нежничать пальцами. Я хочу с тобой… а не с твоими сраными ногтями, – Джон прохрипел сердито, решив, что лучше бы Рамси уже по-настоящему задушил его, чем играл в эти детские игры. Но тот неожиданно согласно закусил его ухо, рывком вытаскивая пальцы, и резким движением сполз ниже, проехавшись твердым членом между ягодиц. Притерся немного и вдруг мелко задрожал, чуть не откусив мочку; Джон почувствовал, как его теплая сперма потекла по разгоряченной коже.
Хватка на горле еще ослабла, и Джон даже подумал высвободиться, пока Рамси конвульсивно спускал ему на спину и задницу, но тот, зарычав, вдруг зажал ему лицо ладонью, окончательно лишая доступа к воздуху и свету, и больно сгреб его напряженный член вместе с подтянувшейся влажной мошонкой. Грубо оттянул, рвано наглаживая большим пальцем, злым рывком соскользнул ладонью по стволу и чуть погонял шкурку на подтекавшей головке, и Джон кончил ему в руку, все-таки вывернувшись и пребольно укусив за мизинец. Рамси оттолкнул его от себя сразу, и Джон поджал ноги, стиснув в руке свой еще подрагивавший член и пытаясь отдышаться. Рамси уткнулся взмокшим лбом в сгиб локтя и тоже несколько раз тяжело выдохнул. Тогда они не стали говорить об этом.
Сейчас Джон думает, что все это вправду было играми, но не такими уж детскими, как ему казалось. Джон думает о том, что Рамси говорил ему только что. И резко осознает, зачем это было нужно.
Рамси ни у кого ничего не отнимает, потому что это путь его отца. Рамси забирает только то, что ему отдают сами. И для того, чтобы они отдали все по своей воле – сперва он дает им то, чего они хотят.
То, чего хотел Джон. Невинность – доверие. Жадность – похоть. Злость – боль.
Добровольная близость. Он кончил из-за того, что Джон захотел его.
Джон резко понимает, что Рамси вовсе не хочет трахнуть его, изнасиловать или вообще принудить. Джон понимает, что Рамси хочет его добровольного, осознанного согласия. И понимает, что Рамси прямо сейчас читает эту мысль в его глазах.
Джон шумно выдыхает носом и приподнимает ладонь, вслепую нашаривая его руку, так и лежащую между ними. Через толстую перчатку почти не ощущается спокойный и тихий пульс, когда Рамси бросает секундный взгляд на его губы. Джон безучастно думает, что он наверняка подсмотрел это в каком-нибудь фильме. Джон чувствует в груди что-то горячее, как жар от вакцины.
Эта зараза убьет его.
Рамси придвигается рывком и больно кусает его за нижнюю губу – так не целуются, но он всегда целовал Джона так, – садняще соскальзывает по ней зубами и еще больнее засасывает, но Джон осаживает его, жестко схватив за подбородок и вдавив пальцы в кожу до белых пятен. И нетерпеливо вздыхает, приоткрывая рот и принимая скользнувший в него толстый язык. Не страшнее, чем вкалывать себе препарат, проверенный на нескольких мышах. Зима смещает приоритеты, и ты хочешь жить даже в крутящейся мясорубке. Жить и трахаться, думает Джон, когда Рамси вжимается в него своим полным, разгоряченным телом и настойчиво раздвигает ноги бедром.
Жаркое и тяжелое дыхание Рамси жжет щеку, когда он расстегивает молнию на куртке Джона, лезет под мешающуюся полу и, словно с девицей, жадно мнет его напряженную грудь через теплую рубашку. Но Джону все равно – пока Рамси не выкусывает ему мышцы кусками, ему нравится, – только тоже хочется куда-то деть руки, и он вслепую хватается за мощную поясницу, но почти сразу съезжает ладонью на задницу, с гадкой похотью сжимая ее, сминая шуршащую подкладку штанов; старая кровать глухо продавливается от их возбужденной щенячьей возни, и к щекам Джона яркими пятнами приливает кровь, а Рамси переплетает свой язык с его и слюняво, все еще неумело целует, по-собачьи потираясь немного привставшим членом о его ногу. Джон хочет прижать Рамси за толстый зад крепче и трахнуть его бедро, даже если на штанах потом расплывется мокрое пятно.
– Давай немного разденемся, – слишком сознательно для того, что они делают, шепчет Рамси, почти не прерываясь, и Джон молча кивает, отстранившись. Садится, быстро стаскивая куртку с плеч, распутывает шарф, стягивает балаклаву и едва успевает повернуться к тоже кое-как выпутавшемуся из части одежды Рамси, когда тот опять рвано целует его своим мягким и совсем уже красным ртом, столкнувшись зубами. Джон жадно выдыхает носом, больно схватив его за распущенные волосы, но Рамси только невнятно ворчит ему в рот, снова заваливая на кровать, и сосет его губы, толкаясь уже крепким стояком в живот.
Джон еще не так возбужден, но ему нравится, когда Рамси просовывает руку между ними и поспешно расстегивает свои штаны. У него выходит не сразу, и он сдавленно ругается, пока наконец не дергает молнию и не оттягивает мягкую резинку кальсон, вытаскивая член и тесно прижимаясь им к рубашке Джона. От его расстегнутой ширинки пахнет влажной смазкой, давно не мытой кожей и собравшимся под шкуркой грязным потом, но Джона не смущает этот запах. Не сейчас и не здесь, здесь он только ведет голову и отдает похотливым волчьим сном, от него только непроизвольно выделяется слюна, слегка зажимается зад и хочется торопливо взобраться сверху, присунуть между толстых бедер, ткнуться поглубже в горячую, заросшую потными волосами и липкую по краю дырку и сразу сладко спустить в нее. И Джону могло бы стать стыдно за такие мысли, но он больше не стыдится ни одной мысли, касающейся Рамси, и развязно наматывает его волосы на кулак, второй рукой тоже наспех расстегивая себе ширинку. Но Рамси только зло ухмыляется и оттягивает зубами его верхнюю губу, ерзая и кое-как приспуская штаны, и Джон невольно трется своим еще мягковатым членом о его голые и теплые бедра между царапучей натянутой молнией и заросшей густыми волосками мошонкой. Рамси удовлетворенно пофыркивает, опуская взгляд; ему определенно нравится так непринужденно ласкаться, но он все равно хозяйски сует руку Джону между ног.