- Михаил Вадимович.
- Вот, станешь уважаемым. Будешь Михаил-свет-Вадимович. Так в старину было самое уважительное прозвище. Понял?
- Понял... Нет! Не понял. – Воскликнул я. – Много чего не понял! Почему нашим предкам пришлось уйти из Вары? И что плохого сделал царь Йима? И куда вдруг исчезли Бхага? Где наш отец-Перун? И почему мы варяги сидим в глухих лесах, а снаружи никто не знает, и думают, что мы давно исчезли?
- Не все сразу, Мишук. В свое время расскажу и об этом. – Пообещал дед. – А пока... Ты закончил?
- Закончил – Я отвел руки по казал на лежавший собраннным на тряпице пистолет.
- Ну, тогда снимай с глаз повязку. – Хмыкнул дед. – Будем делать контрольный осмотр.
Я снял с глаз повязку, ухватил Марголин, вытянул магазин, зарядил его холостым патроном, вставил, отвел затвор, и нажал на спуск – сухо щелкнул падающий курок.
- Хорошо, – похвалил Дед.
- А Калашников когда, деда? – В очередной раз спросил я.
- Возвратная пока для тебе туговата. Но завтра, пожалуй, начнем.
Бегут дни, дождь сменяет снег, укуталась земля и деревья белой шубою...
Так Мишка, – сказал как-то вечером дед после того как мы отстрелялись во дворе по мишеням, и почистили оружие, – пора за тебя всерьез браться. Буду тебя языкам учить. Человек с языком нигде не пропадет. А человек без языка – всем чужой. Будем учить?
- Будем. – Согласился я.
- Ну так значит, начнем, пожалуй, с латыни.
- А кто на этой латыни говорят? – Вопросил Мишка. – Латыши?
- Бхм!... – Крякнул дед. – Что-то закашлялся я... Нет, Мишук, на латыни говорили не латыши а ромеи.
- А почему говорили? Теперь не говорят?
- Теперь уж нет, они потому что, того... – отмахнул рукой старик – вымерли все.
- Зачем же мне учить язык, которых повымерли, деда? С кем я на нем говорить-то буду?
- Спокойно, дед знает, что делает. Римляне хоть и повымерли. Но теперь, стало быть, на латыни говорят ученые мужи. И вообще, из латыни куча современных языков выросла. Она своими росточками вовсюды пролезла. Не знаешь латыни, – считай, не понимаешь откуда какое название пошло. Вот например, – дед наставительно поднял палец – видишь ты объявление “эскорт услуги”. Как понять – чего там тебе предлагают? Эскорт – это вообще “сопровождение”. Но ты вспоминаешь, что на поздней жаргонной латыни “скортиллум” – значит шлюха, – и уже по созвучию сразу все тебе уже понятно! А в более ранние времена республики и раннего домината шлюху называли “люпа” что значит – волчица. А бордель называли “люпинарус” – “волчатник”. Уже само название тебе многое о характере этих продажных баб говорит. Ну и как бы ты это узнал, если бы не латынь, а?!
- А что такое шлюха, дед?
- Эхум... – Дед маленько застыл. – Ну это я чего-то разболтался. Это тебе рано знать еще. Вот выучишь латынь, – сам поймешь. Ты, это самое, не отвлекайся. В старину только тот, кто умел говорить на греческом и на латыни мог считаться образованным человеком. Их потому и звали билингвами, или же диглоссами, суть – двуязыкими. Сейчас пожалуй, еще конечно английский нужен... Лингуа англика эст нова лингуа латина суи темпорис.* Понял, чо я сказал?
- Нет.
- Чурбан потому что. Ну ничо, я из тебя выстругаю Буратину без заноз и заусенец. Будешь на человека похож, если близко не подходить... Значит английский... Неплохо также немецкий, и санскрит. Ну и конечно самый важный язык, – русский. Ну его ты и так выучишь, да... А теперь, значит, будем учить латынь.
{прим. Английский язык есть Латынь своего времени. (лат). }*
- А она сложная, деда, эта латынь?
- Да ну, – решительно отмахнул рукой дед – простая как детский лисапед! Там и учить-то нечего. Все почти как на русском. Ведь латынь и русский с одного языкового корешка растут. Слова то все один к одному. Вот смотри, – например слово “меня”. Наши предки говорили “мя”. И на латыни будет почти также – “меи”. Тебя пол латыни – “те”. Тебе – “тиби”. Его – “ейус”. Нас – “нос”.
- Нос? – я потрогал свой нос.
- Да не нос, а нас. Хотя и нос-сопелка на латыни почти как у нас – “назум”. Если у нас русских хребет о себе дает знать, мы говорим, мол, – спина болит. Ну и латинян хребет – “спина”. Глаз мы русские в старину “око” называли, ну и у латинян то же самое – “окулус”. Мы говорим “видеть”, ну и латиняне если чего удалось позырить, говорили – “виде”. Место где мы живем, называем “дом”, а римляне называли его “домус”. У нас Царь в каменных Палатах жил, и у римлян дворец называется “Палатио”. Мы говорим “вертеть”, и римляне говорили – “вертере”. Мы говорим “стоять”, от этого слова и одно из названий туловища – стан. И у них стоять – “стант”. Мы эпидемию когда умирает много людей, называем “мор”, и у них смерть это “мортем”. Мы в правое дело верим, и у латинян истина это – “веритас”. Когда что-то существует, мы говорим что оно – есть. И римляне говорили – “эст”. Мы отказываемся, и говорим – нет, неа, не. И римляне говорили – “нэ”. Когда есть другой вариант, мы говорим “или”, в старину говаривали “али”. И у римлян “алиа” значит – “другой”. Отсюда же их словечко “алиби”, мол – это ты учинил недоброе, АЛИ БЫЛ в другом месте, когда это случилось?.. Про место где нет света мы говорим – тень. И у римлян темнота – “тенебратио”. Мы говорим про старую вещь, что она ветхая, и у римлян “ветус” означает старый. Когда мы хотим подозвать кого-то, мы маним его рукой, а если хотим что то приказать – отправляем в нужную сторону мановением; и у римлян рука “манус”. Порось Свинячий -“Поркус”. Овца – “Овис”. Стойла – “Стабули”. Муха – “мушка”. Соль – “салис”. Море – “Маре”. День – Дие. Солнце – “Сол”. Воля – “Волюнтас”... Короче, я ж говорю, – считай один язык. Хохлов современных труднее понять, чем римлянина с его классической латынью. Только что римляне страсть как любили на конце слов шепелявить, – ну чисто, и правда, как прибалты какие. Вот потому их иногда трудно понять. А так, – и учить нечего. Садись короче, щас моментом все освоим...
Я доверчиво кивнул и взгромоздился за стол.
О том что меня слегка надули, я понял уже к вечеру.
В тот день я делал в избе генеральную уборку.
Все прибрал, протер по лавкам и полкам пыль, вымел чисто полы в горнице. Дед на охоту пошел, долго его еще не будет... Я окинул сиявшую чистотой комнату. Вроде все уже было сделано, но раззодорившись уборкой хотелось достигнуть какого-то уж совсем отчетливого полного и завершенного идеала. Не то чтобы я был таким уж поборником чистоты, и любителем уборки, возможно, как раз наоборот. Но героически преодолев нелюбимый процесс, мужественно взяв эту вершину духа, остановится было уже трудно. Я забрался на второй этаж, поправил покрывала на кроватях, повесил поровнее занавеску, выпрямил покосившийся ряд книг на средней полке. Снова спустился вниз, огляделся – что бы еще сделать? На глаза вдруг попались секретные половицы, прикрывающие вход в тайный подвал...
Точно – дедов Перун!
Я подбежал к печке, схватил тайную ручку, просунул её в дырку от сучка на полу, отворил с натугой половицу, и слез вниз. Кумир в тайной комнате был все такой же – таращился суровыми глазами. Собственно, только вот эти глаза – два ярко-синих камушка под насупленными кустистыми бровями, и блестели отблесками на потемневшем серебряном лице. Даже золотые длинные, свисающие на грудь усы, казалось несколько потеряли блеск.
Я упер руки в бока, и по-хозяйски осмотрел хмурого кумира.
- Непорядок! – Критически покачал я головой. На фоне хрустящей и звеневшей чистоты всей остального дома, кумир выглядел явно запущенным.
Весь вид ты мне портишь, – посетовал я, и решительно перекинув тряпку на плечо, направился к Перуну. Чтобы снять с кумира автомат, пришлось подтащить два ящика с соседней полки. Хорошо хоть, оружие висело у кумира на трехточечном ремне, который не надо было перекидывать через голову, – просто расстегивался фастекс-карабинчик, у меня такой же на поясной сумочке был. Нжатие на карабинчик, – и автомат обвалился мне на руки, чуть не сковырнув меня своей тяжестью с ящиков. Я с кряхтением слез и на двух руках дотащил автомат на до полки. Уф, тяжелый...
Вот теперь можно было приниматься и за Кумира. Всякой новомодной химии дед в доме не держал, но все же я знал, где на кухне найти нужное. У деда был там гигантский запас советского еще зубного порошка в круглых белых баночках. Я сбегал наверх, вооружился такой вот баночкой вместе со старой зубной щеткой, которой дед чистил ложки, вернулся, и снова взгромоздился на табурет.
Щедро намазав порошка на щетку, я начал водить ей по усам кумира.
- Надо-надо умываться по утрам и вечерам... – бормотал я, двигая щетку круговыми движениями. Через минуту я прервался и посмотрел на дело рук своих – левый конец Перунового уса заблестел лучше нового! Воодушевлённый успехом я с новой силой начал наяривать зубной щеткой. Кумирово лицо, перемазанное порошком особого довольства не выражало.
- Терпи – пропыхтел я. – Чистота – залог здоровья. – Ишь... как себя запустил. Ты когда умывался-то в последний раз, дядя? Ничего... Я из тебя сделаю человека. Щас вот... и по глазам пройдусь...
С охоты дед вернулся в вечор. А посвежевшего кумира увидел через два дня, когда спустился вместе с Мишкой, чтоб подобрать взять патронов для моего пистолета. Дед подошел к Перуну, с намереньем отвесить тому поклон, охнул, застыл с разведенными руками. Постоял так, и с великим чувством сказал такое слово, какое мама мне всегда говорить запрещала.
- Бдзынь! – пуля ударяет в черную качающуюся мишень, и размазывается по ней серым пятном. Мишеней у деда на заднем дворе много. Эта – хитрая. Черная стальная тарелка укреплена на столбике с маятниковым противовесом. Качнешь её – начнет мотаться туда-сюда, как маятник в часах. В такую мишень попадать гораздо сложнее, чем в неподвижную. Сперва я мазал много, а дед ехидничал, мол, – в жизни никто не будет стоять столбом и ждать пока нацелишься. Все двигаются, всем жить охота. Учись стрелять по движке... Теперь я вот, наловчился.
- Бдзынь,!- не отрывая приклад от плеча движением правой ладони вверх поднимаю стебель затвора, тут-же большим пальцем цепляю затвор за пуговку на конце и веду назад. Золотистой искоркой вылетает из поля зрения гильза. – Теперь толкнуть пуговицу затвора ладонью вперед, и сбросить пальцами стебель вниз, тут указательный сам и оказывается на спусковом крючке. Повел стволом – Бдзынь! – еще одна свинцовая клякса на мишени. – Бдзынь! – Дед говорит, так работать затвором, как он меня научил, работали еще советские снайперы-скорострельщики времен Великой Отечественной войны. Скорость огня из винтовки с ручной перезарядкой получалась не сильно ниже чем у самозарядок. Так всех немцев-захватчиков и перестреляли... У советских снайперов были мосинские винтовки, и у меня – малокалиберная “тозовка” с отъемным магазином, и затвором который дед зовет “шпингалет”. Мне покамест и этой винтовочкой долго орудовать тяжеловато; если поставить винтовку рядом прикладом в землю, так она мне по грудь... Ствол при быстром переносе инерцией ведет, это в расчет брать надо... Да зато азартно. – Бдзынь! – Затвор вперед-назад, как волна – Бдзынь! Бдзныь! – Хлоп!, нет удара о тарелку, и очередной свинцовой кляксы на ней нет, зато дымок земляного праха взвился из насыпного вала у стены, – промазал!
- Пёс твою медь! – В досаде кричу я.
- Не ругайся, – бурчит сзади дед. – Дал бы я тебе подзатыльник, кабы бы не на огневом рубеже... – Ты откуда такое выучил?
- Сам так говорил! – обернулся я к деду головой, – когда полено себе на ногу уронил...
- Цыть, малец! Выискался ты на мою голову... Ты раз промазал, не ругайся. В бою после промаха времени соплями свистеть не будет. На то ты сейчас опыт и должен набрать, чтобы от промаха в панику не впасть, не начать частить неприцельной пальбой. Промазал – тут же учел почему, и поправился. Никакой песьей лаи, – мозги не тем должны быть заняты. Ну, чего застыл – давай работай!
Я снова обернулся к мишени.
Бдзынь!
Бдзынь!
Бдзынь! – Вышли патроны.
- Пустой!
- Контроль! – Ритуально напомнил дед.
Я вынул из винтовки маленький магазинчик, откатил затвор назад и показал пустой патронник деду.
- Добро, – кивнул старик. – На сегодня хватит. Пойдем чистить.
Я перехватил свой инструмент и понес к деревянному столу под навесом у задней стены дома. Там на расстеленной тряпице, можно счистить с винтовки нагар... Раскидали оружие на детали. У меня тех деталей в винтовке всего ничего, винтовка-то простая как валенок. В Марголине побольше. Дед рядом, по привычке левый ус в рот закусив, свой пистолет надраивает, – старую испанскую “Огненную Звезду”. Пробовал я с неё стрелять, небольшая но тяжелая, потому и отдачи никакой... Так дед говорит, а я-то отдачу весьма почувствовал. Еще дед говорит, что он в этот пистолет “врос”. Он из всего оружия хорошо лупит, но из своей звезды – виртуозно, Мне еще до него раком до Пекина... Ну ничего...
- Дед, – спрашиваю. – Я же уже хорошо стреляю?
- А-фту, – выплюнул дед кончик уса изо рта, – неплохо стреляешь. Но ты пока только с места палишь, чисто спортсмен-стендовик. Надо тебя в движении натаскивать стрелять, да по движущимся мишеням. Не таким как мой маятник, что по одной траектории елозит, а по таким, чтобы ты не знал куда она в следующий момент вильнет. Как подрастешь чуть, надо будет тебя к деде Феде везти.
- Кто такой?
- Наш. – Сказал старик, и я уже знал что это значит – Дядя Федя местных государевых людей обучает в тренировочном центре. У него-то возможностей тебя натаскать побольше чем у меня.
- А когда?
- Как придет время, – ответил дед в своей обычной манере. – Сегодня вечером к нам придут гости. Надо приготовиться.
- Гости – Удивленно переспросил я. – Что за гости?
Честно сказать, живя с дедом я немного одичал, и мысль о гостях наполнила душу некоторой тревогой.
- Да вот, зайдет к нам одна дама, из, как бы это сказать... – дед пошевелил пальцами, подыскивая подходящую формулировку, – из одной союзной организации. Надо мне тебя как-то подготовить, чтоб ты лишнего не сболтнул.
- Не понял я, – посмотрел я на деда.
- Ну как бы тебе объяснить... – Дед опять замялся. – Понимаешь, когда речь заходит о древних богах, трудно сказать где проходит граница между истинным и ложным. Слишком много прошло времени. , Люди передавали память о событиях, хранили как могли, но все равно, с течением времени, с сотнями а то и тысячами лет пересказов, с изменением самого образа мыслей рассказчиков, – “испорченный телефон” берет свое. Понял чего?
- Нет, – честно признался я.
- Ладно, попробую по-другому. Вот как нашего варяжьего бога зовут?
- Перун, ясное дело, – тут же отбарабанил я.
- Верно, Перун. – Согласился дед. – Но ведь это прирок, то есть прозвище. Одно из многих... Перун на древнем наречии значит “Ударник”, происходит от глагола “Перти”, (сравни с русским словечком “пырять” – резко ударять, которое еще не так давно было в ходу). В разных славянских языках слово Перун со временем стало означать – у кого как: – “гром”, или “молнию”. То есть Перун тот кто бьет громами и молниями. Наш Перун-Ударник, покровитель тех кто умеет бить – воинов и кузнецов. Славянское племя пруссов, и литовцы называли его Перкун, Перкунас. А древние хетты говорили – Пируа. Были у нашего Отца и другие прозвища, например, – “Сварог”, – хозяин солнечного царства Сварги. Само прозвище Сварог происходит от древнего слова “Суар”, что значит “Красно-Солнце”... Но ведь наш отец Перун считается богом-громовиком, а для солнца у древних народов были другие боги. В этом есть противоречие. Начинаешь понимать?
- Нет, – опять помотал головой Мишка.
- Тогда слушай дальше. В древние времена наш Отец-Перун был известен под именем Индра Адитья-Васава (Адитья и Васава это его отчества по матери), проще говоря – Индра Адитьич. Это его имя помнили арийцы, что ушли в Индостан. Индру в индийских преданиях обычно сопровождает дружина крылатых воинов-ветров по имени “Маруты”. Но ведь в других сказаниях тех же индийцев, ветры-Маруты сопровождают бога битв Рудру, чье имя значит “красный”, “рыжий”, “железный”, – железная руда ведь бывает красна от ржи... Так кого же сопровождают воины-Маруты – Индру или Рудру? Или же Рудра еще одно из прозвищ нашего отца? У Рудры было еще одно прозвище – “Шивам”, что значит благотворящий, со временем его стали использовать как имя Шива. Имена множатся...