Усевшись за стол, я сгрёб в сторону всякий хлам вроде старых фантиков и тетрадок, в которых уже не было места никаким записям, и открыл свой ноутбук.
Он оказался включён.
Я попытался вспомнить, может, я его оставил так, когда уходил в школу. Но нет: я довольно чётко помнил, что последний раз его открывал вчера вечером, чтобы прочитать статью о планетах земной группы для школьного доклада, и, конечно же, я не забыл его выключить.
На экране всё так же висел водопад, стоявший у меня в качестве фонового рисунка. Нервно сглотнув, я посмотрел, какие приложения были открыты.
Браузер.
Я распахнул окошко на весь экран и посмотрел на вкладки. Вчерашняя статья, запросы в поисковике… и видеозапись. С которой я, безусловно, знаком не был.
Я кликнул мышкой, чтобы начать её проигрывание. Замер в ожидании.
На экране появился мой дом. Потом дом Чарли. Потом Сидни. Бриджет.
Потом на чёрном фоне белыми буквами — то, что я только что стёр со стены. «Никому не говори.»
Дёрганное изображение здания нашей школы. Обычный будний день: кто-то бежит, сломя голову, кто-то с кем-то переговаривается.
Вот бежит Чарли. И я невольно пытаюсь сопоставить, когда же это могло быть снято.
Я догадываюсь: после гибели Джо. В тот день Шарлотта припозднилась, вбежала к нам, запыхавшись. Подтвердила наши забавные предположения о том, что она бежала. Ну конечно, она бежала, что тут и думать было.
— Эти люди даже не догадываются, что находится бок о бок с ними, — прозвучал хриплый голос за кадром. Определить, кому он принадлежал, было невозможно: автор видеоролика использовал программу, корректирующую голос до неузнаваемости и превращающую его в механический, не человеческий. — А ведь это что-то всегда было с ними. Рядом.
Следующие кадры — уже внутри. Автор видео прошёл мимо шкафчиков, некоторые ученики даже помахали рукой в камеру, улыбаясь.
Я в недоумении поставил запись на паузу. Получается, кто-то расхаживал в тот день с видеокамерой, а мы даже не заметили этого? Кто-то снимал нашу школу, этому кому-то даже радовались, и этот кто-то имел прямое отношение к смертям. А мы его проглядели.
Хотя была вероятность и того, что создатель ролика эти видео у кого-то украл. Что снимал не он.
Собравшись с духом, я продолжил просмотр.
— Это что-то не появилось здесь по щелчку, а существовало довольно давно. Просто теперь решило выбраться наружу.
От этого голоса невольно бросало в дрожь. О чём он говорил?
— И это что-то имеет оттенок крови и железный солоноватый привкус. Это что-то обрушится на вас лавиной, если вы это заденете. И ваша подружка это задела.
Ваша подружка это задела… Стоп.
Получается, говорила точно не Хейли. Хотя могла говорить и она, просто в третьем лице о себе.
Но создавалось ощущение, будто она выставлялась тоже жертвой. Словно не она привела этот ужас в город, а город привёл этот ужас.
В голове это, конечно, укладываться не собиралось.
— Когда она выпустила это наружу, всё завертелось.
На экране стали возникать кадры, словно кто-то щёлкал фотоаппаратом.
Мёртвый Джо. Мёртвая Лекса. Мёртвый Билли. Я мчусь и спасаю Бри. Бри прыгает и обрушивает меня наземь. В классе вылетают стёкла, все визжат, мистер Клаус погибает. Сидни тонет. Мать Сидни падает с лестницы и громко кричит, воет от боли, бьётся в конвульсиях.
Чёрный экран. Слова: «Что дальше?»
— А дальше — финальные аккорды, — неприятно смеясь, объявил голос. — И вы не будете сопротивляться. Вы примете всё, как есть. Вы узнаете, кто из вас всех является Магнитом. Им была ваша подружка, только вот она не особо справлялась. Никто не умирал. А теперь она сама приняла участие в том, чтобы выбрать, кто же им станет. И её выбор не был ошибкой. Он помог.
Голос замолк. И снова на экране возникла надпись: «Никому не говори.»
На этом записи пришёл конец.
Я ошеломлённо закрыл ноутбук. Провёл тыльной стороной ладони по лбу.
Хейли была Магнитом. Так вот что с ней произошло. Вот почему она не покидала Тэррифилд: она словно следила за тем, кто теперь играл её роль. Со всей ревностью. А также не отставала от Шарлотты.
Или же Шарлотта и была её избранницей, новым Магнитом?
Но главное, что меня теперь беспокоило: я не мог об этом рассказать остальным. Перед глазами так и стояла кровавая надпись, дважды повторившаяся в видеозаписи. И она заставляла ей подчиниться.
Она заставляла действительно никому не говорить. Молчать. Обдумывать всё это наедине с собой.
И я принял решение никому не говорить. Потому что боялся не того, что это как-то может отразиться на мне, но того, что это отзовётся на тех, кто мне дорог. Как бы это напыщенно и благородно ни звучало.
***
Когда я проснулся утром и по обыкновению первым делом подошёл к окну, то в ужасе отшатнулся.
Потому как на улице стоял дикий туман. Вернее, даже не туман.
Это был смог.
Я зашёл в душ, включил воду, упёрся ладонью в стену, подставив голову под струи воды. И всё думал об увиденном, пытаясь убедить себя в том, что мне это показалось.
Мне показалось, думал я. Мне показалось, повторял я про себя, одеваясь, спускаясь по лестнице вниз, на завтрак. Не смотри в окно, думал я, намазывая кусок хлеба апельсиновым джемом. Никому не говори.
— Ого! — воскликнул отец, войдя в кухню. Я посмотрел на него и против воли проследил за его взглядом, обращённым в окно.
К сожалению, мне не показалось. Это видел и мой папа. И это не исчезало.
— Что случилось, доро… о Господи.
Мать ухватилась за плечо отца. Потом подошла к кофеварке, кинув на меня беглый взгляд.
— И как в пойдёшь в школу? — поинтересовалась она у меня.
— Вприпрыжку, — буркнул я в ответ.
Хотя я и сам не догадывался, как, чёрт подери, добраться в школу. Потому что на улице просто стоял густой вязкий смог. По-другому этот природный или не очень катаклизм назвать было нельзя.
Мать с отцом понимали, что отпускать меня куда-либо — сумасшествие.
Связи не было. Телефон сеть не ловил, радио барахлило, как и телевизор. Всё погрязло в этот туман, если не в настоящий, то в метафоричный.
Но когда я сам подумал, что лучше остаться дома, я нащупал в кармане брюк свёрнутую бумажку. Я вытащил её, развернул.
На сей раз не известным мне почерком на ней было написано:
«Не пойдёшь в школу — умрёт кто-то ещё.»
Я содрогнулся, скомкал записку, убрал туда, где её взял и устремился к двери, поправив на плече лямку рюкзака.
— Я буду очень аккуратен, мам, пап! — воскликнул я как можно громче и выскочил из дому.
А в следующий миг зашёлся кашлем, прикрывая рукой глаза.
Находиться на открытом воздухе было буквально не-воз-мож-но. Потому что никого открытого воздуха уже и не было.
Хотя дышать постепенно становилось легче. Я осторожно открыл глаза. В них больше не щипало. Да и видимость вдруг стала гораздо лучше: дорогу было видно.
И я, на свой страх и риск, двинулся в путь.
У школы уже собралась толпа. Стоял такой гам, словно это была очередь на проход на какой-нибудь концерт. Я стал искать глазами Бри или Чарли. Или, на худой конец, Кейси или Ала.
Вдруг кто-то схватил меня за руку сзади.
— Вот ты где! — тут же раздалось. С радостью и облегчением.
Я повернулся и увидел перед собой Бриджет, которая выглядела до того испуганной, что становилось жутко.
— А Чарли здесь? — тут же спросил я. Про Сидни интересоваться не стал: уж кто-то, а она должна была оставаться сейчас в больнице и никуда не выходить.
— Я не знаю, — ответила Бри. Я приобнял её за плечи.
Судя по всему, в этом смогу только мы с ней и остались. На ближайшее время.
— Почему все стоят здесь? — спросил кто-то слева. — Мы не можем зайти внутрь?
— Школа заперта, — послышался ответ с другой стороны. И я вздрогнул.
Если школа была заперта, то мы буквально оставались наедине с тем, что не оставляло нам никаких шансов на выживание. Потому что смог не рассеивался. Стал чуть прозрачнее, чтобы мы видели друг друга… перед гибелью?… только и всего.
— Попробуйте выломать дверь! — отчаянно воскликнул кто-то.
— Пробовали, не выходит.
— Дайте мне, у меня получится!
Бам. Глухой стук. И ни черта, конечно, не получается.
Не впуская нас в запертую школу, нас заперли там, где нам меньше всего стоило находиться.
Бри меня не отпускала. Озиралась по сторонам, как и я. Мы искали кого-то из наших, а потом будто бы вспоминали, что не было уже никаких наших. Что все они уже забраны смертью. Или её попытками прибрать их к своим рукам.
— Внимание, сохраняем спокойствие! — вдруг прозвучало из чьего-то рупора. — В ближайшие минуты школа будет открыта. Никуда не уходим!
Я развернулся на источник звука и увидел шерифа МакСтоуна, нашего старого приятеля. Он заметил мой взгляд, хмыкнул, но ничего не сказал. И даже не отвернулся.
А потом Бри вдруг отскочила и изменилась в лице. Она закрыла лицо руками, зарылась руками в волосы. И часто-часто задышала.
Я уже видел это с ней. Когда вылетали стёкла.
— Что происходит, Бри?
— У меня снова предчувствие, — упавшим голосом сказала она. — Это очень странно звучит, я знаю, но просто кажется, что что-то надвигается, и…
Она не закончила. А я посмотрел в противоположную школе сторону.
И обомлел.
Бриджет была права: что-то надвигалось. Только это «что-то» было не чем-то, а нашим замечательным смогом. И не то что бы он надвигался: он, скорее, начинал в себя засасывать. Сначала мелкие бумажки, валявшиеся на дороге. Потом цветочки с клумбы. Так осторожно, незаметно.
А потом раздался визг. Я инстинктивно обратил взгляд к Бриджет, но она молчала, хоть и разинув рот.
— Кейси! — отчаянно закричал кто-то сбоку, там, куда был обращён взгляд Моррисон.
Я пулей развернулся и обомлел.
Кричал Ал. Кейси засасывало. Она кричала тоже, плакала, пыталась отбиваться. Брат и ещё несколько ребят схватили её за руки, ведь ноги уже находились по ту сторону, стали тянуть на себя, силясь не позволить ей уйти туда, в смог. Я словно прирос к земле. На неё было больно смотреть, но что-то будто бы тихо шептало мне, что её уже было не спасти. Недаром в записке было написано, что умрёт кто-то ещё. Это значило, что кто-то сегодня умереть должен был точно.
Что-то было сильнее Кейси. Все в испуге отпустили её руки. Все, кроме Ала. И Ал за это поплатился.
Меньше, чем через долю секунды, оба исчезли в этом смогу, как будто бы их и не было.
И смог снова стал обыкновенным. Даже не внушающим страха.
Бри осела на землю, схватившись за голову. Я опустился на корточки рядом с ней.
— Кейси и Ал мертвы, — гробовым тоном возвестила она.
— Я вижу, — сказал я.
Семь. Восемь.
Ещё четверо.
Все вокруг молчали. Вернее, шёл по толпе какой-то гул, но отнюдь не членораздельный
— И это не конец, — прошептала Бриджет.
И я верил её словам. Я и сам мог так сказать.
Это был не конец. Это было начало конца.
И что нас ждало впереди, мы не знали. Дальше — финальные аккорды, которым мы не должны были сопротивляться.
Но как можно не сопротивляться, когда на кону стоят жизни людей? Твоя жизнь? Жизни тех, кто тебе дорог?
ГЛАВА 11. ГОЛОС РАЗУМА
Я сам себя казнил в моём жилище.
— Данте Алигьери "Божественная комедия"
Сидни
Когда я проснулась, то даже и не сразу вспомнила, где я. Только спустя минуту поняла, что я в больнице. Вспомнила.
А ещё через минуту я вспомнила, что у меня больше не было мамы.
Плакать не получалось. Слёзы душили меня, а наружу не выбирались. Но я чувствовала себя опустошённой. Будто всё из меня вытряхнули, оставив лишь оболочку.
Медсестра пришла, измерила мне давление, померила температуру. Проверила рану. Я видела, как она пыталась скрыть своё удивление. Оно и понятно: рана исчезла, словно её и не было.
У меня сил изумляться этому факту уже не было. Все мы помнили ситуацию Бриджет, ситуацию Томаса. Бри сидела со мной до последнего, пока её не выгнали. И я поняла, что зря я на неё злилась. Она была настоящей подругой. Просто раньше подруги не было у неё.
Когда она позвонила Томасу, то хотела дать мне трубку, но я лишь отвернулась к окну. Не было у меня желания с ним говорить. Конечно, можно вспомнить о том, что он меня спас. Вот только сообщение о том, что меня нужно спасти, было отправлено не ему, а Бри. Он всего лишь получил приглашение прийти в бассейн. И шёл туда, не подозревая, что его ожидало.
И я видела в его глазах, что ничего он ко мне не чувствовал. Томас никогда не полюбит меня так, как люблю его я. В этом я не сомневалась.
И теперь мне становилось больно от того, что я ему открылась. Иногда лучше молчать о том, что чувствуешь. Потому что можешь остаться ни с чем.
— Мисс Грин, ваш отец…
— Он в городе? — оборвала я медсестру на полуслове.
— Да. Он приехал.
Стоп. Как отец мог приехать в Тэррифилд, если Чарли не могла из него выехать? Как это вообще работало? Вход открыт, а на выход не пускают? Или пускают, но избранных? Или же не пускают как раз-таки избранных?
Дверь палаты открылась, и зашёл папа. Я не хотела его видеть. И одновременно понимала, что других родных людей у меня в городе больше не было.
Медсестра вышла, оставив нас с ним. Он осторожно присел на стул. Тот самый, где вчера дежурила Бри, искренне беспокоясь обо мне.
Я молчала. Не хотела говорить никаких фраз а-ля «Здравствуй, папа, где ты был, я так скучала». Не хотела лгать. И так всё ложью было покрыто. Всегда. Везде. Он никогда не для мне по-настоящему родным человеком. Даже фамилию носил другую, не такую, как у нас с мамой.
— Сидни, — позвал он меня. Отвечать ему мне не хотелось.
Тогда он позвал меня снова. А я продолжала не смотреть на него. Мне хотелось теперь лишь одного: чтобы он поскорее ушёл отсюда.
Или же, наоборот, я была рада его видеть?
— Почему ты приехал так поздно? — холодно спросила я, сдавшись и посмотрев на него. Выглядел он неважно. Даже наличие чёрного костюма не делало его вид лучше. Не бритый, с кругами под глазами. Усталый какой-то.
Но становилось не жалко его, нет. Становилось смешно. Потому что насколько изменились мы, насколько уставшими выглядели мы, и насколько поменялся он можно было даже не сравнивать. И так было ясно, что, верней, кто тут перевешивал.
— Я виноват, — сказал он вместо того, чтобы дать хоть какие-то объяснения. Хоть лживые. Неважно абсолютно.
— Очень рада, что ты это, наконец, признал, — фыркнула я и проглотила накатившие слёзы.
— Я идиот.
— Я в курсе.
Папа закрыл лицо руками и откинулся на спинку стула. Я закусила губу.
Почему, почему, зачем он приехал именно сегодня? Он не мог выбрать другой день?
— Мне очень жаль, Сидни, правда, — проговорил он.
— Не смей врать, — сухо отрезала я. — Если бы тебе было жаль, ты бы всегда был с нами. А так тебя с нами не было. Ты для нас никто. Тряпка.
Я испепеляла его гневным взглядом. Он молчал.
— Уходи, — только и сказала я, поняв, что вряд ли он готов был в чём-то раскаяться.
И тогда он встал, кинул на меня последний взгляд и ушёл из палаты.
А я заплакала. По-настоящему.
***
Отец приезжал рано утром. В семь. Занятия в школе начинались в пол девятого. Мне туда идти было не нужно. Я веб в больнице.
После ухода отца я ещё немного поспала. Не скажу, чтобы мне снилось что-то нормальное. Нет, не снилось. Снился какой-то жуткий бред: лягушки в крови, метель, даже скорее невиданный буран. Голоса какие-то.
А проснулась я от телефонного звонка. И в очередной раз прокляла эту мелодию, которую уже давно пора было сменить. Хотя бывают мелодии и хуже. Помню, однажды будильник у меня прозвенел на час раньше из-за неправильно выставленного времени на телефоне, а было это, когда я была ещё восьмилетней девчушкой. Я тогда вскочила на кровати и испуганно закричала. Потому что звуки были вообще непонятно по какому правилу объединённые: кукареканье, бульканье какое-то, детский смех, казавшийся таким злобным.