– Его нельзя видеть, – с поразившей всех уверенность возразил он. Бескровные губы на миг приоткрылись, обнажив острые, будто специально заточенные зубы под ними. – Тот, кто видел его однажды, не сможет оправиться от пережитого потрясения уже никогда. Говорят, его внешность даже сокрушительнее любого оружия.
Говорят? Морен невольно поморщился, уловив не состыковку. Кто может говорить что-то добровольному затворнику. Что-то такое, о чем не знает больше никто в замке.
– Его никто до сих пор и не видел, – кивнул Бертран. – По слухам он никогда не снимает шлема.
– Все это похоже на уловку, чтобы выглядеть более устрашающим, – хмыкнул Родерик. – К тому же кто знает это ведь еще может послужить уловкой и другого рода. Когда героя не разу не видели в лицо, разве кто-то другой не может занять неузнанным его место, нацепив тот же шлем. Возможно, каждый раз и в каждой битве это разные люди. И как бы красноречиво очевидцы не описывали его доспехи, будто выкованные не из стали, а из солнца, это всего лишь слова…
– Я тоже так думал, пока не столкнулся с ним, – возразил бывший главнокомандующий, – и могу с уверенностью сказать, что противостоять ему действительно невозможно. Он так силен, как не может быть человек и его глаза в прорези шлема…
Он запнулся.
– А правду ли говорят, что у него под плащом спрятаны крылья? – будто в шутку вопросил Дариус, но никто не поддержал его дружным смехом. По зале будто пробежал холодок и прокрался за воротник каждому, от чего по спинам собравшихся забегали мурашки.
– Думаю, пора разобраться в более важных делах, – король властно поднял руку, призывая всех к молчанию. – Минуэл не имеет силы, чтобы сопротивляться нам. Какая численность у его войск, вставших по ту сторону Темной Косы от нас.
– Десять тысяч, не больше, – тут же отозвался Финлей, в разведке его люди всегда отличались. – Еще десять остались далеко за перевалом, но пока они дойдут, до гребня Темной Косы наше войско уже победит. Там труднопроходимая местность, а тем, кто пробирается к нам с другой стороны горной гряды намного сложнее. Они устанут раньше, чем вступят в бой, ну и всегда еще имеется надежда, что их сведут с ума местные призраки. Все мы вместе, Теренс, Линдон, Лерой и я поведем стотысячную армию, и на чьей стороне победа, это, конечно же, дело уже предсказуемое.
– Есть одно но, – осмелился заметить кто-то из министров. – Я имею в виду то, что в Минуэле работаю непревзойденные мастеровые и оружейники. С их пушками, мечами и палицами вряд ли что-то сможет сравниться.
– Их качество оружия против нашей численности, – Теренс усмехнулся. – Разве наши кузнецы работают намного хуже их, а воины подготовлены не намного лучше?
Риторический вопрос так и повис в воздухе. Хоть те или иные предположения продолжали высказываться, но втайне каждый уже знал, что в победе не стоит сомневаться. Возможно, каждого уже привлекала и богатая добыча. Сложно забыть о том, что кроме искусных кузнецов страну населяют еще и весьма умелые девушки, с чьим искусством ткать гобелены мало что сравниться. Любое из их произведений на рынках соседних государств стоило бы целого состояния. И какое бы отличное оружие не изготавливали их мужчины, мастеровых победить намного проще, чем хорошо подготовленных воинов.
Морен тоже был бы рад не сомневаться в победе, но его вдруг вновь захлестнуло непрошенное ощущение того, что каждый находящийся здесь обречен. Несвоевременное и ни чем не обоснованное чувство опять опустилось на него, как черный полог, скрывая очевидные триумф и реальность.
– Изготовьте лучшие карты, возьмите проводников, которые хорошо знают гористую местность в Темной Косе и присылайте гонцов каждый день, чтобы сообщать о ходе событий, – напутствовал Манфред, перед тем, как отпустить своих военачальников.
– Победа уже в наших руках, не сомневайтесь, ваше величество, – шепнул Теренс, склоняясь к протянутой ему руке с черным опалом, чтобы коснуться камня губами. То же сделали по очереди и все остальные, кого король отпускал с совета.
Морен поморщился.
– Значит, у Менуэла нет шансов, – заключил он.
– Если только им не поможет тот, кто якобы всегда становится на сторону правых, – съехидничал Дункан, знавший, что новое упоминание о непостижимой силе заденет всех.
– Тогда будем предполагать, что правы мы и он постучится к нам в лагерь, предлагая защиту, – тут же парировал Морен и сазу пожалел о своих словах. Глаза Днкана так и зажглись.
– Осторожно, – насмешливо предупредил он, – говорят, что этот воин еще вдобавок ко всему и сильнейший из волшебников, для него не стоит особо труда просочиться сквозь трубы, огонь или поток воды в наш замок. Вдруг он окажется прямо здесь, сейчас, среди нас…
Зловещие слова пронеслись над залой, как вызов. Дункан будто призывал на головы уже готовых воевать и уверенных в своей победе людей необъяснимое зло. А может, он просто хотел запугать всех. От него такого можно ожидать. Но стоит подойти к этому с точки зрения логики и сразу становится понятно, что подобное просто невозможно. Сквозь пламя мерно полыхающие на фитилях свеч не может просочиться в эту залу что-то живое и подобное джину, что-то, что можно внести вместе с кубком вина или графином воды, что-то, что способно прилететь сюда вместе с дующим ветром. Никакое многоглазое существо не может взирать на собравшихся с резьбы каждого канделябра и все-таки у Морена возникло чувство, будто каждый язычок огня на многочисленных свечах это глаз, и все они принадлежат одному существу неопределенных размеров и возможностей. Нужно быть богом, чтобы, оставаясь одним существом, при этом обтекать весь мир. Но кто сказал, что этот воин не бог. Воин, призванный в места яростных схваток, чтобы восстановить справедливость. Не поднималось даже вопроса о том, чтобы с помощью денег или уговоров переманить его на свою сторону. Во-первых, никто не знал, кто он такой и где его найти, во-вторых, он прослыл неподкупным и в-третьих существовал обычай известный всем по своей воли или даже против нее и абсолютно независимо от собственных предпочтений этот воин становится только на сторону тех, кого считает наиболее справедливыми. Было ли это на самом деле так или же им попросту руководили какие-то личные мотивы, во всяком случае, он выбирал только сам вместе с кем сражаться, никогда не требовал награды и не принимал даров. Никто не мог похвастать даже тем, что разговаривал с ним. Безымянный и безликий рыцарь никогда не вел переговоров с могущественными людьми мира сего, но они-то трепетали перед ним, точнее перед его решением, потому что исход битвы всегда зависел от того, на чьей стороне будет он.
Неподкупный, неназванный, непобедимый… Морен назвал бы его так, как уже гласила молва. Страх всех королей. Те, кто способен был и желал вести войну боялись его. Вдруг однажды он появится только для того, что отнять победу, которая уже почти в их руках и поистине везучим становится тот, в чьи ряды он добровольно встанет. Единственный рыцарь в мире, которого стоит опасаться. Морен прикрыл веки и попытался представить себе развевающийся, как лоскут огня плащ и гипнотизирующие глаза в прорезях шлема. Было ли его лицо настолько ужасным, что любой содрогнулся бы при виде его? И почему он вообще должен прятать тогда свое лицо? Как бы он не был безобразен, разве в схватке лишний способ напугать врагов помешает? Конечно, безликому воину лишнее преимущество было ни к чему. Вокруг него уже бродила такая слава, которая сделала бы честь любому из богов.
Не здесь ли он сейчас, голос Дункана уже звучавший в его мозгу не давал Морену покоя. Невольно он покосился за плечо, не стоит ли позади кто-то в кирасе и плаще, не отражает ли луч солнца его щит расписанный рунами, щит, который он видел лишь однажды. Морен содрогнулся при этом воспоминании. Солнце, золотящее таинственные надписи, даже когда на небосклоне пусто, его лучи все равно отражаются в узорчатых рунах и от одного их вида пронзает страх. Этот воин был не только угрозой для всех королей, увиденный лишь однажды и издалека, он пробудил в душе Морена нечто такое, для обозначения чего страх был слишком незначительным словом. Ох уж это воспоминание. До сих пор оно не дает ему покоя.
– Милорд Бертран, – Дункан как бы невзначай обратился к пострадавшему. – Вы ведь единственный были побеждены нашим таинственным врагом, вы должны знать нет ли у него крыльев и не мечет ли молнии его оружие?
Его полуштливый полумрачный вызвал на щеках Бертрана пунцовую краску гнева.
– Хватит, – король вынужден был ударить об стол кулаком, чтобы привлечь внимание собравшихся, мечи, сложенные на столешнице дрогнули. Как некстати бряцанье оружие в зале, где все вошедшие отстегивают мечи от пояса в знак мира. Плохое предзнаменование, заключил Морен. Другие наверняка сделали тот же вывод, но не заговорил никто. Король и без того разгневался.
– Кто решил, что он наш враг? – очередной вопрос короля видимо был риторическим, но один из его советников все же нерешительно проговорил.
– Ну, он ведь всегда становится на сторону правых… а может ли напавшая сторона считаться правой. И к тому же численность нашего войска превосходящая.
– Первое утверждение сомнительно, – тут же отмел король. – Никто не знает на чью сторону и по какой причине он становится. Второе, в нашей войне правы мы. И третье разве до этого хоть раз численность войска была для него решающим фактором. Всегда ли он сражается с теми, кого меньше. Каждый ли раз он становится на сторону проигрывающих, чтобы дать им силы? Не спонтанно ли каждый раз его решение. Ходят слухи, что ни разу еще он не придерживался определенных норм поведения, он может быть и с теми, кого меньше, и с теми кого больше, как на стороне побеждающих, так и чтобы вдохновить тех, кто близок к поражению. Если верить сказаниям, сложенным о нем, то он далек от какого-либо стандарта. Всякий раз все по-новому и все в нем непредсказуемо.
– Вы говорите так, будто для полной уверенности в победе нам не хватает только его, – почти с сарказмом заметил Дариус, хоть это и было с его стороны неосторожно, но похоже он правда злился. – Как будто только он нам и нужен…
– Поверьте, – король смерил министра пренебрежительным взглядом, но обратился непосредственно ко всем. – Если бы только я знал способ привлечь его на нашу сторону, я бы отдал за это все, что угодно.
Обещание так и повисло над залой, на минуту насторожив всех. Это заставляло о многом задуматься в том числе и о шаткости собственного положения. Морен ощутил болезненный укол от того, что его только что назначенного главнокомандующего ценят куда меньше чем кого-то, у кого нет даже имени. Пусть он назначен на этот пост лишь для того, чтобы побыстрее лишиться своей головы, но все равно уповать Лоретту стоит на него, а не на неизвестного чужака. Что скажешь, его сильно уязвили.
– А теперь о самом важном, – заявил вдруг Манфред таким тоном, будто предстоящая война вовсе не относилась к разряду главных вопросов на сегодня. Узловатые пальцы унизанные перстнями крепко сжались. Король весь как-то напрягся. – Я хочу предупредить вас всех о принцессе Рианон.
Морен заметил, как нервно дернулся Конрад. Казалось, по всему его телу прошелся электрический заряд. Он хотел было отойти от окна, чтобы занять свое до сих ор пустующее кресло за столом совета, но передумал и остался стоять, где стоял. Только его левая рука крепче сжала кинжал, инкрустированный одним единственным темно-фиолетовым опалом. С этой вещицей он почти е расставался. И Морен подозвал, что кинжал – подарок короля. Он сам временами не мог оторвать взгляда от этой вещицы, гравированная рукоять была крашена единственным камнем как слезой, точно также огненный кратер украшает невзрачную гору с вулканом. Всего миг и из невзрачного подножия может вырваться пламенный поток.
– Юная леди, вспыльчивая и легко подпадающая под чужое влияние, может совершить много опрометчивых поступков, если ее вовремя не остановить, – между тем продолжил король, таким медоточивым тоном, что от него становилось тошно. – Я уже нашел многих виновных, пытавшихся сбить ее с пути истинного, и надеюсь, что вы отыщите еще…
Морен догадывался, что это примерно значит. В этом зале есть люди, задание которых состоит в том, чтобы вычислить, кто может представлять опасность для власти теперешнего короля и расправиться с ними, и совсем не обязательно, что эти люди хоть раз в своей жизни приближались к Рианон.
– Любые старания для блага короны поощряются и вознаграждаются, – продолжал Манфред. – Бедная, наивная принцесса…
Он с неудовольствием отметил, как подрагивают плечи его сына, и уже менее выразительно продолжил.
– Любому, слышите любому, кто отыщет ее и уговорит вернуться во дворец я обещаю сказочное вознаграждение, даже тому, кто всего лишь принесет вести о ее местонахождении… Сообщите об этом своим подчиненным, всем, кто достоин доверия. Принцесса должна вернуться домой, как можно быстрее. Ее бракосочетание назначено не позднее зимы… А когда она наконец станет королевой, надеюсь все недоразумения будут улажены.
Морен едва кивнул, заметив, что взгляд короля теперь обращен только на него. Он будто тонул в этих глазах, как в двух черные безднах, внезапно слившихся в одну.
– Особенно моя просьба касается вас, милорд. Отныне в вашем подчинении многотысячное войско. Огласите мой указ. Пускай каждый из подчиненных вам следит за проезжими дорогами и подозрительными людьми. Если только кто-то из них заметит королевскую особу, то ее немедленно следует препроводить назад в замок. Вы спасете не только обманувшуюся девушку, но и всю страну. Как нам быть без единственной наследницы… Вы поняли меня?
Морен снова кивнул, чувствуя себя, как деревянная кукла-марионетка, которую просто вовремя дернули за шнурок.
– Сделаю все возможное, сир, – пообещал он.
– Вот и отлично, – глаза короля снова сверкнули, будто два черных агата. Какая же злобная у него усмешка и какие магнетические глаза. Морен выходил из зала совета будто на одеревеневших ногах. Когда его наконец попросили удалиться, он едва чувствовал пол под собой. Значит, Рианон действительно не было в замке? Она убежала. Дна или с кем-то? Где она сейчас? Далеко ли успела уйти от замка? В Лоретте ли она еще вообще или на границе ее могло захватить вражеское войско? Сможет ли он отыскать ее? Столько вопросов не давало ему покоя. В отличии от других он не склонился, чтобы поцеловать перстень короля, когда уходил, благо, король сделал вид, что этого не заметил. Да и зачем лишний раз церемониться с тем, кто так или иначе все равно будет обречен на гибель, не важно на войне ли или позже на эшафоте в результате какого-нибудь нелепого обвинения. Так бывает со всеми, кто оказался вдруг к трону слишком близко. Опасный претендент должен умереть. Морен невольно размышлял об этом, когда спускался вниз по мраморной лестнице, которая оказалась вовсе не парадной, а боковой. Ну, вот он так долго е был в замке, что уже забыл его расположение. Правда, в нижнем пролете лестнице стоял кто-то еще ушедший с совета. Значит, ни он один заблудился.
Морен неуверенно двинулся вперед, узнав фигуру Бертрана. Короткий плащ упал с плеч последнего, обнажив ссутулившиеся плечи и руку на перевязи. Бинты оказались наполовину сорваны. Короткие и от чего-то сильно порыжевшие волосы Бертрана не могли скрыть его лица. Морен разглядел мученическое выражение на лицо только что отставленного главнокомандующего и то, что он увидел дальше, заставило его содрогнуться. Минуту он стоял в растерянности, упорно не желая верить в то, что увидел. Бертран бился об стены искалеченной рукой. Он был в отчаяние и сжимал зубы, чтобы не закричать от боли, но все равно продолжал ударять обрубок руки о гранитный простенок между колоннами.
Морен так и стоял, не зная, что предпринять. И нужно ли было вмешиваться вообще или лучше сразу уйти, сделав вид, что ничего не заметил, но ему все же стало интересно. Жутко, но интересно, что заставляет бывшего неустрашимого рыцаря поступать так, как если бы он сошел с ума.
Один раз Бертран все же всхлипнул от боли и едва ударился лбом о мраморный карниз, будто таким способом хотел изгнать из головы какие-то воспоминания, а из руки нестерпимую боль. Но ведь от ударов она еще сильнее заболит. Морен невольно содрогнулся, заметив, как кровь пропитала оставшиеся бинты.