-Вот что я знаю: Лот богат и тратит деньги разумно. У него есть любовница по прозвищу Моррриган - они отравили ее мужа, и теперь баба никуда от Лота не денется... Она занимается войсками как интендант - воины у нее накормленные, отмытые, с деньгами, одетые, на ночлег уложенные с блудницами, а сами заботятся разве что о выпивке, об оружии да о доспехах. Вот поэтому Морриган все еще не убита. Она сделала настоящие легионы, как в древности. Сообщения и почта у них превосходны - этим занимается сам Лот.
- Ага. С помощью Зеленого Принца...
- Ваше преосвященство! - взмолился Эомер, - Вы вернетесь - и договаривайтесь с Лотом, не с Уриенсом!
- Ох, наставник! Ты думаешь, я-то сам и весь наш Храм нужен этому императору?
- А с чего ты взял, что мы нужны Уриенсу?
- Просто с ним легче найти общий язык! - прошептал Шванк, вернувшись на свое место; кот епископа это услышал, мог услышать и Эомер.
...
Через три дня епископ Панкратий, связанный клятвою, снова уехал, а Гебхардт Шванк внимательнее присмотрелся к Эомеру. Старик сделался еще немного злее, если такое возможно, и теперь коты скриптория и младшие писцы прямо-таки шарахались от него, да и Акакий старался держаться подальше. Но было и еще что-то, куда более зловещее. Руки и голова Эомера теперь почти беспрерывно тряслись мелкой дрожью, черная глыба плоти его подпрыгивала от любого более громкого, чем обычно в скриптории, звука. Подходить к нему и разговаривать о кончине Зеленого Короля и его спутников было бы слишком опасно и глупо. Когда он уходил спать? - этого никто не видел, даже полуночник Гебхардт Шванк.
***
Так что вернулся трувер в таинственный лес своего воображения и стал одну за другою угадывать и разгадывать тайны Короля Аластера и его Зеленого Братства. Было ему там скорее хорошо, чем плохо - не существовало ни злющего Эомера, ни утраты Пикси, ни расставания с Филиппом. Бежал Гебхард Шванк от опасности, как он всегда и поступал в прежней жизни своей. Филиппу он обещал, что, лишь заметит Пожирательницу, то "выступит, словно бы голос в хоре", но, если бы прямо сейчас демон проникла в его душу, он бы и этого не заметил. Наверное, бдительность его была притуплена событиями литургического цикла - скорбные песнопения Гибели Года сменились ритуалом Погребения Солнца, и посмертные, заживо, переживания стали привычными вообще для всех в Храме.
А потом, когда Погребальные Дни миновали, пришло затишье - Неделя Покойных по старому обычаю должна проходить так, чтобы живые молчали. И им бы говорили покойники.
Земля высохла, ее приморозило, и она звучала теперь, как древний шаманский бубен.
Видимо, епископ Панкратий сам воспользовался помощью или Зеленого Братства, или Зеленого Принца - и путь его был сокращен. Уже недели через три после его отъезда в ворота ворвался потный гонец и трижды ударил в гонг.
Подтянулись серые жрецы и свободные мастера, собрались в первом зале; туда сразу же вслед за гонцом пришел и Шванк. Рабы и служанки столпились в Преддверии, там же остались хромец Эомер и с ним - Филипп, так и давший знать о себе после второго возвращения с кладбища.
Гонец, уже одетый в белый траур, взошел на кафедру и объявил, что епископ Панкратий ранен в поединке с принцем Уриенсом и что теперь его медленно везут домой. Сказав это, воин тут же спустился и ушел в толпу. Спустя несколько мгновений толпа перетасовалась, и жрецы высшего клира, кроме Филиппа, собрались небольшою толпой у самой кафедры. Чуть посовещавшись, они развернулись в короткий ряд, а смиренный Акакий взошел на кафедру и временно принял полномочия епископа.
"Так, - думал Шванк, - значит, они уже успели отступиться от Панкратия, оставить его в покое, как они говорят... И успели выдвинуть самого безобидного: пусть, мол, Храм отдохнет. А Филипп - просто слишком молод или все-таки неугоден? Но Акакий, кажется, безопасен..."
Больше ничего не будет. Подчеркивая это, жрецы отправились в дальние залы, а воин и вслед за ним Шванк вышли в Преддверие. Там гонца за рукав перехватил Эомер, подобно нищему, сидевший у входа:
- Доран, Его преосвященство смертельно ранен, так?
- Да, дважды в кишечник.
- Ах ты!
- Везут медленно, не успеют.
- Кричит?
- Раньше кричал, сегодня уже умолк.
- Благодарю, Доран.
- А Уриенс убит!
- Туда и дорога...
Гонец деликатно высвободил рукав и с поклоном ушел. Филипп коснулся плеча сидящего:
- Идемте, учитель мой!
Шванк, стараясь не смотреть на них, проскользнул во двор. Но увидел все-таки - Эомер плачет молча, затылком и плечами, словно бы вытряхивая слезы.
Он вернулся и снова сел за свои писания. Так всегда - казалось ему - что-то происходит в Храме, и он, Гебхардт Шванк, почему-то должен как-то отвечать. И сейчас не станет - пусть отвечает Эомер! Пусть отвечает Филипп!
Но сегодня Зеленый Король и его рыцари почему-то отказывались совершать свои подвиги, скрывались в зарослях. Гебхардт Шванк, подневольный свидетель, вышел и увидел, как собирается в отъезд последняя, посмертная свита епископа, седлает самых крепких мулов: уезжали два врача (облегчить страдания умирающего, подготовить тело к погребению при дороге и привезти сердце Панкратия для погребения на холме), могильщик, кто-то из высшего клира, тот же самый гонец по имени Доран и Филипп в буром облачении, единственный родственник умирающего. Эти уехали, а Эомер остался и скрылся где-то под хранилищем Картотеки.
Спустя несколько дней (эти дни Шванк не работал - пил, спрятавшись у себя в гостинице) ранним утром вернулась сдвоенная свита епископа Панкратия - прежняя, военная, и новая, скорбная, но без него. Эомер вернулся к своему окну и начал ожидание. После полудня к нему явился Филипп и с поклоном передал свиток:
- Учитель - я все записал с его слов, но...
- Отчет о поединке, его причинах и последствиях?
- Да.
- Это Панкратий вызвал Уриенса, так? - прошипел Эомер.
- Да, учитель, - словно бы извинился Филипп.
- Идиот!
Филипп отдал свиток, снова поклонился и, пятясь, вышел. Эомер медленно прочитал документ, потом еще и еще раз. Окончив чтение, он подозвал Агнес и передал свиток ей. Избавившись от свитка, он отряхнул руки, вытянул ладони по столешнице, уставился в окно и оцепенел.
Гебхардт Шванк попытался вдохновиться отвратительной новостью и описать последний поединок Зеленого Короля. Но получалось уж никак не доблестно - мерзкий спрут и огненная боль, только и всего... Промучившись до позднего вечера, он заметил, что Эомера нет на привычном месте.
***
На рассвете Шванк мелко изорвал непокорный отрывок и в мстительном настроении пошел выбрасывать его в огненный колодец. Землю прихватило инеем, тьму сменили сумерки, и он знал, что оставляет на белом черные следы. Никто до него их пока не оставил - даже четвероногая спутница Эомера не наследила деревянными ножками по мерзлой земле.
У самого каменного колодца он хотел было сделать шаг и замер, выронил свои обрывки. Большое черное тело лежало на боку в луже крови, а лицо его кто-то закутал в белую ткань.
Шут взвизгнул и метнулся к гонгу, думая лишь: "Убийство, Убийство? Как подать этот знак?!"
Но почти сразу кто-то перехватил его за левый локоть и вскрикнул голосом Филиппа:
- Стой! Куда?!
- Ты убил?! - присел и вытаращился Шванк, прижав зачет-то палец к губам.
Филипп тут же больно шлепнул его по правой щеке:
- Я убил?! Ах ты... Еще оправдываться тут перед тобой!
- Прости...
- Так вот. Я проводил его сюда ночью - тут тепло, он не замерзнет. И утром он приказал вернуться...
- Кто?
- Да Эомер же! Значит, он мертв...
Шванк медленно спросил, глядя круглыми глазами:
- Так ты знал?
- Догадывался, - стиснул веки Филипп, - Пойдем, осмотрим его.
У трупа Филипп присел на корточки, а Шванк остался стоять. Утренний свет показал - большая лужа темной крови еще не замерзла, но схватилась, как студень. Эомер упал на правый бок, а за ним повалилась и его табуретка. Крупную голову окутывало не покрывало, а небольшой белый мешок, в каких обычно оптом продают пряности. Филипп осторожно приподнял окровавленный край.
- Так, упал раной вверх, хоть что-то, - бормотал он, - Даже голова еще не окоченела, тепло еще не ушло. Значит, я не успел! Смотри, Шванк!
Шванк смотрел; Филипп прикасался к шее покойного очень осторожно, как будто ему можно было бы причинить боль. Задержав пальцы под углом челюсти, он огорченно помотал головой:
- Нет пульса. Смотри, Шванк - это он сам - вот насечки!
Гебхардт Шванк увидел под слоем крови - несколько косых надрезов, идущих вниз и слева направо; губы ран разошлись, особенно тех, что выше. Сосчитать насечки сейчас Шванк бы не смог.
- Кровь лилась вниз, широкой струей - значит, он сидел... Голову запрокидывал. Знаешь, Шванк - поймать артерию ножом очень трудно, врачи используют для этого крючки...
Шут шмыгнул носом и отвернулся, и Филипп ненадолго замолк.
- Ага, вот рана! Теперь смотри, Шванк! Смотри, я сказал!
Гебхардт Шванк не посмел ослушаться - ведь именно он обвинил друга в убийстве!
- Вот она.
Рана была странной - под самым углом нижней челюсти, ниже уха. Она, с чуть оцарапанными краями, как бы разгонялась, восходя по шее, и нож ушел под челюсть; быть может, вонзился в корень языка. Он упал сразу - подумал Шванк - ведь темная кровь потекла под челюстью слева направо, промочила край мешка и собралась в лужу на земле. А потом нож под тяжестью руки вырвался из раны и снова быстро черкнул по шее... "Да, - думал Шванк, - Все так и было".
- Филипп, откуда ты все это знаешь?
- Иногда - очень редко - мы приносим жертвы. И надо, чтобы все происходило правильно.
Лужа крови была не столь велика, как со страху показалось шуту. Да, голова и шея кровят сильно... А шею и руки трупа залила кровь более светлая, из поверхностных ран.
- Где же нож? - пробормотал Филипп.
- Вот, - указал пальцем Шванк.
Под самыми пальцами покойного лежал его знакомый ножик - просто обоюдоострый наконечник стрелы, засаженный в старую деревянную рукоять.
- Что ж, вот и все, - сказал Филипп и на корточках развернулся к Шванку, взглянул в его глаза, - Это он сам, теперь видишь? Здесь нет никаких следов, кроме твоих.
- Да. Прости меня. Я... просто перепугался.
- Тогда давай соберем эти твои обрывки. Нечего здесь сорить!
Шванк начал судорожно подбирать обрывки, искать разлетевшиеся. А Филипп слизнул следы крови с пальцев, пригорюнился и что-то покойному прошептал. Шванк не слушал.
Оба поднялись; трувер бросил в огонь свой бывший черновик и спросил:
- Филипп! Он же был твоим учителем и другом епископа! Почему же вы не взяли его с собой - потому что он злой, потому что раб? Или из-за хромоты?
- Нет, - покачал головою Филипп, оскалился, - все куда сложнее. "Царица" никогда не принимает участия в погребении своего патрона. В старину их давили петлей у гроба, но сначала прикрывали лицо сплошной белой маской, без глаз и без рта. Вот почему он надел этот мешок. И вот почему повредил именно шею.
- Но он же закололся стрелой!
- Да, потому что он - княжеского рода, а вешают рабов.
- Значит, он все предусмотрел...
- Ну да, устроил себе смерть по канону!
- Что теперь будет? - тупо спросил шут.
- Его похоронят в белом облачении действующего епископа - сошьют сегодня на живую нитку - и в маске на жреческом кладбище. Раньше их душили, а теперь просто забывают, оставляют в покое! Но Эомер не позволил его забыть, да, Шванк?
Столь черная улыбка озарила театральное лицо Филиппа, что жонглер просто оторопел и не нашел слов.
- Браво, Эомер! Клянусь, у меня никогда не будет "царицы"!
- Но зачем? - растерялся Шванк, - Ну, забыли? Мог бы жить...
- А куда, по-твоему, он мог бы вернуться? Не в казарму же рабов в девяносто лет, а?
Шванк согласно закивал - как и Эомер в последние свои дни.
- Ладно. Раз он хотел, чтобы его лица не видели, я прикажу наложить маску поверх мешка. А теперь иди, Шванк, бей в гонг и уходи. А я буду объясняться сам.
***
Гебхард Шванк вернулся в тепло и осмотрел руки - крови не было. Толстушка Агнесс подошла к нему, пропищала:
- Мастер Эомер велел передать это Вам, когда Вы освободитель.
Передала небольшой свиток, потом сморгнула поросячьими глазками, словно бы что-то забыв, сделала нелепый реверанс и оставила трувера наедине с документом.
Он развернул его и увидел, как и ожидал, крупный квадратный почерк Эомера - шрифт профессиональных переписчиков.
"Мастер Шванк, - было написано в нем, - Прочти это сам и дай прочесть Филиппу. Вы оба - легкомысленные, забывчивые, ребячливые создания. Покойный епископ Панкратий послал вас сделать что-то с незнакомой богиней, а потом потерял к ней интерес - и вы тоже: один увлекся своим романом, другой - покаянием! Вы потеряли ее, и она убивает Пиктора, Панкратия, меня.
Неужели вы думаете, что она забудет о вас, когда вы вышвырнете ее из памяти? Да ей только этого и надобно! Так вот, единственно лишь мастер Пиктор, пусть восстановится его здоровье, пытался удержать ее, не дать раствориться в душах - но и то делал это по какой-то нелепой детской причине. Я, да будет вам известно, поддерживал с ним письменную связь. А вы-то почему предали друга и послушали моих распоряжений, что за детство?
Демона выпросил у Пиктора я - обещал (и исполнию) помощь и протекцию в одном щекотливом деле. И именно я последние месяцы удерживал ее при себе, не пускал ни к вам, ни к Панкратию. Особенно к тебе, Филипп - потому что ты успел в нее влюбиться. Но сегодня мое время вышло, и я оставляю вас на произвол судьбы, действовать будете сами - как знаете. Я, наконец, не нянька для трех взрослых мальчиков, мне за глаза хватало и одного старого.
Я понял: Гидра - это сама Душа Мира. Каждое одушевленное существо - ее голова. А тела словно бы и вовсе нет. Или есть, но тогда это она, Пожирательница Плоти. Не все ли равно, отцветет или продержится чуть дольше моя душа, эта ее голова? Я от вас устал, устал от Храма, от сумасбродного Панкратия и от скромного Акакия. Зависеть ни от них, ни от вас двоих не хочу. Прощайте.
P.S. Филипп, мальчик мой, как же ты мог так поступить с епископом Панкратием - ведь он же дядя твоего дяди? Я знаю, ты видел, как он сходит с ума - но не помог ни ему, ни мне, не попытался его удержать, не привлек к этому делу светских родственников. Что сказать? Ты проявляешь прекрасные способности жреца из высшего клира и уже научился оставлять неудобных в покое. На моем веку такое благополучно пережил только епископ Герма, да и то его лечил потом сам Зеленый Король снадобьями Броселианы. Так что думай и кайся еще, сын мой. Панкратий как-то удержался на ногах после первой раны и не выпустил меча.
P.S. Мастер Шванк, если ты думаешь, что я намеренно исказил отчет об обстоятельствах смерти Зеленого Короля и Хейлгара Зрячего, а также о пропавшем без вести епископе Герме, ты ошибаешься. Считай, как хочешь - но я дословно записал рассказ двух Лесных Королев, попросту не задав им ни единого вопроса. Но если ты поэтому считаешь, что я клевещу на покойного, это твое право! А с епископом Гермой я сам объяснюсь уже на днях, если души остаются в живых после смерти. Теперь все. Эомер, князь Черного Брода".