- О, главное, что это закончилось, - проговорил Альбин, и мы по молчаливому согласию решили более не обсуждать эту тему.
***
Грете наконец удалось соблазнить Барни. Первые недели, даже месяцы меня это радовало – крыска моя стала ласкова и игрива, в ее глазах снова появился оживленный блеск. Однако, вскоре она переменилась – ее веселость сменилась раздраженной озлобленностью. Она и сама не понимала, в чем причина этого внезапного злонравия – извинялась, обещала, что перестанет кричать, но уже на следующий день все начиналось сначала. В глазах Греты начала мелькать растерянность, я тоже был подавлен – непонятно было, отчего ее обычно ровно-жизнерадостное умонастроение претерпело печальные изменения. Я уж начал думать – возможно, Грета заболела? Ее состояние не было похоже на истерию, но вдруг коварная болезнь скрывалась под личиной неожиданных симптомов? Или, чем фейри не шутят, иноземная еда, почти полное отсутствие крыс-подданых оказывает на нее такое влияние? Я даже осмелился предложить Грете проехаться по землям – собрать крыс. Пусть будут – для компании.
- Ох, Кевин, ты глупыш! – чуть раздраженно отозвалась Грета, явно удерживая куда как более крепкие выражения, - здесь нет недостатка в крысах!
- Но Альбин говорил…
- Да они просто попрятались! А кровососы самонадеянно думают, что избавились от серого воинства. Глупость какая! Мои сладчайшие подданные неистребимы. Они умны, увертливы и живучи.
Грета зло фыркнула, и я поспешил найти себе какое-нибудь дело подальше от нее.
От удручающей неопределенности, касаемо здоровья дражайшей Греты меня спас, как ни странно, Альбин. Однажды он посмотрел на нее и произнес:
- Тебе стоит повременить с увеселениями, милая Грета. Я имею в виду – Барни придется на несколько месяцев отречься от плотских утех.
- Это еще почему? – удивилась Грета.
- В твоем положении стоит поберечься, - серьезно пояснил вампир.
- Положении?
- Ты в тягости, разве это не очевидно?
Грета совершенно по-мышиному пискнула, я тоже шокированно раскрыл рот, ибо прекрасно помнил, что у нас с Королевой Крыс детей быть не может.
- Я полагал, что ты об этом знаешь! – Альбин нахмурился, Грета, выпучив глаза, неосознанно проводила руками по своему животу, утянутому корсетом, - кстати, эту вещицу, стоит снять. Она давит на живот и может быть вредна для тебя и малышей.
- Но как? – пискнула Грета нехарактерным для нее высоким голосом, принимаясь торопливо расшнуровывать корсет, нисколько не стесняясь вампира.
- Полагаю, семя Барни подействовало на тебя не хуже, чем на человеческих женщин, - задумчиво ответил Альбин.
- О, - тут я припомнил наш давний разговор и заволновался, - у Греты родится чудовище, как от человеческой женщины?
Альбин покачал головой:
- Не знаю. Ранее я никогда не встречал никаких подтверждений самого существования существ, подобных Грете. Я не могу предсказать, что произойдет из этого союза.
Новость о состоянии Греты меня огорчила. Как будто кто-то забрал нечто, принадлежащее мне по праву. Я не ревновал, когда она спала с другими мужчинами – ведь только со мной Грета была по-настоящему счастлива, но когда ее чрево коварно зачало от другого, в то время как мне в подобном отказывало – это где-то в глубине души ранило меня. Мне требовалось утешение. Будь мы на родине, я бы знал, куда мне направить свои стопы, но здесь, в незнакомой стране, я даже не был уверен в наличии поблизости какого-нибудь городка. Не говоря уж о приличной рюмочной. О веселой девахе тоже можно было только мечтать. Впервые я с тяжестью в груди осознал, что здесь – в вампирьем царстве – все иное, все совсем не так, как дома. Женщин нет и не предвидится. Даже напиться в дугу не с кем! С этими горестями я пришел к единственному существу, которое считал другом – к Альбину.
- Хочешь, разделю с тобой печаль? – тут же предложил альбинос.
Я не видел других возможностей смягчить душевную боль, и мы предались неумеренному потреблению содержимого подвалов Альбина. В какой-то момент, когда я грустил, делясь с вампиром собственным дискомфортом, связанным с отсутствием женщин, он предложил мне хотя бы попробовать… ну, с мужчиной. Я уж было хотел по привычке оскорбиться, но с удивлением осознал, что эта идея не вызывает во мне прежнего неприятия.
Я больше года живу здесь. Вампиры не стесняясь демонстрируют свои привязанности – сидят рядышком, у них есть постоянные пары, я уж не говорю о Тимми и Уиле, которые до сих пор буквально сходят с ума друг по другу. У них даже выражение лица меняется, когда они друг друга видят. И как-то так само собой получилось, что шок и брезгливость при виде знаков внимания, оказываемых парочками своим любимым, сменились на отупелое равнодушие, а потом и заинтересованность. Иногда всплывала полуоформившаяся мысль: «как оно?», правда, обычно я с некоторым трусливым стыдом ее развеивал, намеренно отвлекая себя каждодневными делами. В эту же ночь случилось иначе. Не знаю, что тому причиной: может, вина было выпито слишком много, а, может, прикладывались мы к этой амброзии слишком много дней, точнее – ночей. Может, я чересчур сильно обиделся на Грету… кто знает? Но факт заключается в том, что вместо решительного «нет, никогда!», в ответ на слова Альбина я произнес что-то неопределенное и весьма пространное. Некое ни «да», ни «нет». Поведав Альбину про собственное абсолютнейшее незнание относительно предложенного им «пробования», я вопросительно уставился на вампира. Альбин, тревожно замерший в ожидании моей реакции, приободрился, налил мне еще вина и начал плести что-то туманное. Мой одурманенный разум с трудом разбирался в эвфемизмах и сравнениях, в конце концов я окончательно запутался и замахал руками, требуя, чтобы вампир выражался менее витиевато.
- Наверное, лучше будет, если я покажу!
Поцелуи не показались мне сильно отличающимися от тех, что дарила Грета – у Альбина не было щетины, его щеки были мягкими и гладкими, как у девушки. Немного странной была температура тела – вампир был холодным, но к этому я уже почти привык, ведь Альбин обожал прижиматься ко мне. Дальнейшие ласки не вызвали отторжения – к моему удивлению, было ничуть не хуже, чем с девкой, но когда Альбин перешел к действиям, предусматривающим обнажение, я немного затревожился. Впрочем, волнение мое было скорее приятным – за время, проведенное вместе, Альбин зарекомендовал себя, как существо исключительно внимательное ко мне и моим чувствам. Он был настолько трогательно щепетилен, что я с трудом узнавал в нем того опасного, страшного зверя, что встретил меня в камере. Как-то раз, когда Альбин в очередной раз трепетно сжимал мои кисти, я даже спросил его об этом, но, наверное, сформулировал вопрос недостаточно точно, так как вампир помрачнел и, отведя взгляд, уточнил:
- Ты вспоминаешь ту сцену, что тебе пришлось наблюдать?
- Какую? – я тоже не сразу понял, о чем идет речь, правда, сообразил, что Альбин истолковал мой вопрос как-то по-своему и только поглядев на отстранённое лицо и упрямо ускользающий взор, догадался, что вампир имеет в виду ночь зачатия.
Он всегда замыкался в себе, когда кто-то невзначай упоминал о его будущем ребенке – видимо вспоминал, какой ценой он ему дался. Его лицо теряло всякое выражение, эту его безжизненную маску я бы ни с чем не перепутал.
- Не понимаешь, как то трусливое создание, дрожащее перед женщиной, могло быть мной? – задумчиво пояснил вампир.
- Нет! Я вижу, ты… грустишь, когда думаешь о том дне. Ночи. Я так и не сказал тебе прямо – на самом деле ситуация, в которой ты тогда оказался была весьма щекотливой. Не думаю, что, будь я на твоем месте, смог б действовать как-то иначе…
- Ты бы не боялся так, как я! Не был бы столь жалок! – с болью произнес Альбин, и я поспешил его разуверить:
- Что ты! Я, скорее всего, не смог бы принять свою участь с тем же достоинством, что и ты! Ваши женщины поистине кошмарны, прости мне эти слова, все же других у вашего народа нет…
- Не утешай меня, Кевин. Знаю, что ты стойко переносишь боль, а я… совсем не умею ее терпеть.
- Не принижай себя! Мне кажется, дорогой друг, что ты слишком строг к себе… Альбин, ты не представляешь, как я испугался в ту ночь! Я был буквально в шаге от того, чтобы начать взывать к небесам и плакать одновременно! Но я совсем не о том спрашивал – не эту ночь имел в виду. Когда мы встретились, в ту, самую первую ночь, ты показался мне сгустком злобы, не способным на светлые чувства. А сейчас я вижу перед собой хорошего друга, участливого собеседника, приятного и добронравного. Это столь странно! Как будто ты раздвоился.
- Ох, Кевин, сие объясняется просто, - лицо Альбина несколько прояснилось, видимо, мне удалось немного его утешить. - К тому моменту как ты пересек порог камеры я уже был не вполне вменяем. Мысли мои начали путаться, я иногда терял целые сутки – совершенно ничего не помнил, и, хоть и нечего особо было помнить, это было страшно. Кажется, разум начал постепенно оставлять меня. Человеки и до пленения не вызывали во мне теплых чувств, причиной, как ты понимаешь, была история с отцом, а после подлого захвата моя неприязнь превратилась в ненависть. Разумеется, появление человека на моей территории вызвало к жизни самые гнусные чувства, клубящиеся в моей душе. Знаешь, когда я увидел твой силуэт, то даже не мог с уверенностью утверждать, что это не игра воспаленного воображения – я настолько устал от постоянного голода, жажды и дискомфорта, что не удивился бы подобному выверту собственного разума. Мое поведение было весьма нехарактерно.
- Но дрался ты очень грамотно. Видна была сноровка, - заметил я.
- Милый Кевин, - Альбин усмехнулся, и придвинулся ко мне ближе, заглядывая в глаза, - как, по-твоему, становятся Сирами?
- Я не знаю. Ты сказал просто: «моя кровь сильнее», но что под этим подразумевается – не раскрыл. Итак, ты утверждал право на власть в поединках? Однако, при этом уверяешь, что боишься боли?
- Здесь нет нестыковки – во время дуэлей я почти не получал увечий, а ежели пропускал удар, то практически немедленно восстанавливался, ведь моя кровь весьма сильна.
- А отчего ты тогда не мог сам зарастить раны… в ту ночь, о которой ты не любишь вспоминать?
- О, - Альбин поморщился, - Эрелл, как и все наши леди, выделяет особый яд, он не позволяет мужчине самому исцелиться, только с помощью фамильяра. В целом должен сказать, что кровь женщины всегда сильнее крови мужчины.
Я поежился – у вампиров все было устроено так, словно Всевышний решил пошутить и перепутал мужчин и женщин, отдав всю силу и власть в руки последних. Впрочем, насколько я понял, женщины почти не вмешивались в жизнь мужчин, жили отдельно, появляясь у дверей их домов лишь для того, чтобы продолжить род. Прислуживали им тоже не вампиры, а оборотни. Так вот, кем были те диковинные волосатики! Оборотни, по словам вампира, были преданы своей хозяйке, как псы, служили Сире семьями, из поколения в поколение принося ей клятву верности.
- В общем, на людей не похожи, да? – немного ехидно уточнил я.
- Не похожи. Умоляю, только не спрашивай, почему и я себе таких не завел! Не выношу запах зверья… от них несет лесом, шерстью и еще черте чем! – Альбин наморщил нос, с таким снобистским выражением лица, что я засмеялся:
- Ты высокомерен, Альбин!
- Пожалуй, есть во мне такая черта, - согласился вампир.
Впрочем, надменность Альбина никоим образом не касалась меня и других людей. Теперь, во всяком случае. Мы с Альбином стали проводить много времени вместе, и я перестал видеть в нем неприятного в своей заносчивости аристократа. В общем, предпосылки для того, что произошло между нами в ту совершенно пьяную, жаркую ночь были. Вино разгорячило мою кровь и разогнало смущающие разум мысли. Вопросы морали исчезли из моего мира, изрядно подточенная развязной Гретой стыдливость окончательно рассыпалась в прах и все что осталось – волнующие прикосновения, сначала несмелые, а потом все более откровенные. Альбин быстро избавился от одежды, я тоже не стал томить плоть в плену ткани, мое сердце колотилось как бешенное, я обмирал от собственной распущенности, но все равно продолжал исследовать тело Альбина ладонями. Безволосая прохладная кожа была приятна на ощупь, Альбин шумно дышал мне в шею. Вот странно – когда он почивает, то грудь неподвижна, а ночью – дышит! Быстрые выдохи щекотали кожу, упирающееся в бедро естество без слов передавало его состояние, я еще раз провел ладонями по его плечам и нетерпеливо прошептал:
- Так что же дальше, о мой проводник в мир порока?
- Кевин, - простонал вампир, - я тщусь избавиться от торопливости, дабы не оскорбить твоих чувств пренебрежительной поспешностью, а ты меня, как назло, подгоняешь!
Я тихо хохотнул и поерзал, устраиваясь поудобнее:
- Альбин, не оскорбляй меня промедлением.
Вампир приподнял голову, прижал к моему лбу ладонь, очерчивая череп нежной лаской. Его глаза пристально вгляделись в мои, а потом он жадно припал ко мне с поцелуем. То, что происходило с нижней частью моего тела, несмотря на великолепный поцелуй, все же несколько смущало. Альбин почувствовал мое напряжение:
- Будет больно, не уверен, что могу что-то с этим поделать.
- Женщинам тоже в первое время не до веселья, - излишне жизнерадостно заметил я.
Но внутренне сжался, приготовившись к не самым приятным ощущениям. Закралась мысль: так ли уж мне необходимо это самое познание «мужчины», коли оно принесет боль? Может, остаться в этом вопросе консерватором и верном сыном церкви? Думы я свои озвучить не успел – Альбин начал движение, мне действительно было крайне неприятно, однако, в этот момент просить пощады я посчитал ниже своего достоинства – терпел, сцепив зубы. Альбин осыпал мое лицо поцелуями, шептал «потерпи», живо напоминая мне самого себя в аналогичной ситуации, мне даже немного смешно стало – до того происходящее походило на сцену, разыгрывающуюся между молоденькой девицей и горячим поклонником. А потом, глядь – полегче стало. Альбин с новой силой начал меня целовать, я почуял во рту знакомый привкус, отстранился, стер капельку крови с его губы, усмехнулся:
- Лечишь меня втихаря?
Альбин тоже улыбнулся и, ничего не ответив, снова захватил мои губы. Я закрыл глаза и весь отдался неизведанным прежде ощущениям – внизу живота разливалось тепло, мягкие губы нежно скользили по моему лицу, заставляя меня беззвучно улыбаться – в этой простой ласке было столько теплоты. Вернулась испуганно сбежавшая от боли страсть, постепенно нарастая, и я растворился в ее жарком огне. Альбин, почувствовав мое настроение, переплел свои пальцы с моими и, пристально поглядев на меня, тихо испросил позволения «погнать лошадей шибче», я не был уверен, что «карета» выдержит «скачку», но Альбин уверил меня, что если боль утихла, то уж не вернется. Слова вампира оказались правдивы, даже сверх того – едва лишь отдышавшись после забега, я возжелал повторения сладостной гонки. Альбин открыл передо мной неведомые прежде вершины наслаждения, и я с жадностью томимого многодневной жаждой припал к свежему источнику.