- Но как он тогда поет?
- В общем хоре его не слышно. Но он делает так, чтобы гармония голосов никогда не нарушалась. А также находит старую музыку и сочиняет новую. Но тоже смешной человек.
Шванк твердо взглянул в веселящиеся глаза.
- Смешной, как я? Или как Вы?
- Еще смешнее. Увидите сами. Библиотека и Скрипторий налево, а казарма рабов - там же, но дальше. Я провожу.
Филипп быстро двинулся к белым зданиям в глубине, а Шванк последовал за ним.
Певца показали служкам - все это были школяры, оставленные за примерные успехи на лето при Храме - и устроили за удобным столом. Он мог бы сесть, но его внимание привлек тяжеленный свиток на двух осях из полированного черного дерева. Разворачивать его одному очень тяжело - но это лишь первая часть каталога. Разворачивая его почти бесцельно, Шванк вдруг остановился, его память заговорила неопределенно, когда он увидел заглавие под довольно коротким номером. Просмотрев мелкий красный текст, он встревожился. В описанном документе, видимо, речь шла о гонениях на еретиков Юго-Востока - очень давно, еще до появления северного королевств, что торгует глыбами льда, привязанными к упряжкам судов. Шванк запомнил номер и задумался. Бог собирался что-то сделать, но не видел нужды в объяснениях.
Снова пришел Филипп и шагнул вглубь. Там, в углу у окна, сидел высокий и плотный старик. Большой нос его был ноздреват, носогубные складки длинны и глубоки, серебристая щетина опрятна. Выглядел сидящий очень солидным, но не обманчиво ли было впечатление? Отекший загривок и круглая спина говорили о нездоровье. Одет он был в тусклые, застиранные до зелени, но все-таки в черные одежды раба.
Филипп склонил голову и подождал, пока старик его заметит.
- Господин мой, - начал тот, не вставая, - Послезавтра я ухожу в лечебницу. Ты доделай про Хельгу...
- Эомер, учитель мой, - отвечал почтительно молодой жрец, - Я уже получил ответ от Иппократа. Никто из зеленых рыцарей ничего не знает о старой паломнице на храмовом осле. Они ее не сопровождали. И, получается, вообще не увидели. Там что-то... Какое-то темное божество...
- Погоди, сын мой. Дай встать.
Оба замолчали. Филипп придержал Эомера под локоть, и тот с трудом встал, опираясь на что-то, похожее на темный табурет. Когда Филипп отошел, старик, ловко переставляя "табурет" и опираясь на него, вышел. За ним ушел и Филипп.
Бог забеспокоился, но Шванк почему-то чуть не уснул. Тогда и он решил уйти и осмотреться. У казармы рабов - а это длинное низкое здание у самой дальней стены (она не имеет священного значения, и там стоит эта казарма, конюшня и хлев) - чем-то занималась небольшая толпа в черном. От нее отделился человечек, чья спина, свернутая винтообразно, была похожа то ли на букву S, то ли на один из знаков, пригодных лишь для музыки. Он и голову клонил набок, и она, покрытая черной щетиной, делала его похожим и на ноту. Этот человечек засеменил к воротам Храма, напевая что-то сложное, пронзительное, двухголосое, и дыхание его не срывалось. Это было похоже на музыкальное воплощение весеннего кошачьего концерта.
Гебхардт Шванк нагнал его и тут же спросил:
- Это кошачий концерт, коллега?
Раб резко повернулся на одной ноге и застыл. Испуган он не был. Шванку это понравилось, и богу тоже. Человечек на самом деле был куда смешнее Шванка; этим, очевидно, пользовался - и продуманно. Немного ниже нашего жонглера, худенький и с треугольным личиком. Большие уши росли, казалось, прямо на темени. Он походил на летучую мышь. Но полное сходство нарушали глаза, светло-карие, блестящие и очень круглые. Мышекот. Или птица?
- Почти угадали. Что Вам угодно, господин мой?
Раб сделал на редкость уродливый поклон.
- Вы господин Пиктор, начальник хора?
- Да.
- Меня послал к Вам Филипп, старший привратник. Я - певец.
Мышь прислушалась - не летит ли добыча?
- Какой?
- Сейчас я жонглер, мое имя - Гебхардт Шванк. Я пришел из Чернокнижия, был там шутом Гавейна.
- Угу.
Мышекот ленится, а добыча давно зашевелилась.
- Но я, господин Пиктор, обучен в храме плодородия...
- Так-так! Значит, у Вас редкий и красивый тембр голоса?
- Вы не хотели меня смутить? Да, я - кастрат, господин мой.
- Для кастратов в Храме есть некоторые ограничения. Но голос... И Вы играете на струнных?
- Также и на флейте, господин мой.
Уши летучей мыши задрожали мелко, чуть позже распахнулись и совиные глаза. Зверек предвкушал, как поймает жирную голубую бабочку с пушистым брюшком.
- Тогда напойте мне то песнопение, которое делается при летнем жертвоприношении Царя...
- Но, господин, этого давно нет... Человек замещается кабаном...
- Вот это я и имею в виду. Пойте.
Пиктор шумно потер сухие ладони. Песнопение Жертвенного Царя очень сложно и требует большого самоконтроля, а Шванк сразу начал в регистре флейты. Прослушав первую строфу, Пиктор кивнул, и голова его показалась тяжелой, а шея - мощной.
- Хорошо. Я принимаю Вас.
- Как к Вам обращаться?
- В хоре, в Храме - "наставник" или "учитель мой". Рабов не величают"мой господин"! А на воле называйте меня Пикси.
- А меня - просто Шванк.
- Идет. Подойдите-ка вечером ко мне - это вон тот левый передний угол казармы, у самых дверей - видите, с торца? У меня там сундук старых рукописей, покажу Вам. И дам наши обычные песнопения - через неделю нужно их знать и уметь. Вот так. И еще... Потом посмотрим, сколько Вы стоите, Шванк.
- Спасибо, учитель мой.
Пикси попрощался и убежал в Храм.
Теперь, когда Шванк ненадолго остался один, бог предупредил:
- Мне пора. Оставайся, работай, Шванк. Ищи.
Голове стало легко-легко. Бесшумно взлетел и скрылся в небе большой белый гусь. В черном зеркале у входа наш трувер разглядел, что легкие волосы его наконец-то улеглись ровно, как не лежали никогда в жизни.
***
Почти неделю спустя, в жаркий полдень, Пикси, Филипп и Шванк устроились в короткой тени на завалинке правого торца казармы рабов. Так они и сидели - Шванк слева, Филипп справа, а Пикси, средоточие троицы, припрятал за спиною фляжку пива. Жрец и раб жарились в сутанах, а Шванк, припрятав трубадурский плащ, блаженствовал в легкой рубашке.
Пока они просто сидят и рассматривают изрисованную чем попало стену. Обрубок тени исчезает. Становится очень жарко, но эти трое любят тепло.
Пикси торжественно извлек фляжку, подержал в воздухе и отпил.
- Филипп?
- Нет, нельзя. Увы.
- Шванк?
- О, да!
Глотнул - обычное пиво рабов, вонючее, водянистая шипучая кислятина. Почти не пьянит, но отлично расслабляет и предупреждает жажду. Шут изящно промокнул губы и задал вопрос:
- Пикси, а ты правда сочинял кошачий концерт, когда я пришел?
- Ну да. Вот.
- Рукавами не маши!
На низкой стене, устроившись наподобие сфинкса, отдыхает рыжий кот. Видно, что у него круглые щеки - в два-три слоя - длинные широкие драные бакенбарды, а уши изорваны почти до оснований и много раз заживали. Левое ухо неловко пришлепнуто к голове.
- Это Лев, старший кот Библиотеки.
- Смотри, смотри, Шванк - это единственный из князей Храма, кому полагаются по сану плотские утехи!
- Недолго ему княжить - он уже старенький, бедняга.
Филипп веселится, но кошачьи глаза его тревожны - таким он выглядит почти всегда, для него само Время течет слишком медленно...
- Так вот. Один голос - это Лев. Он поет вот так : "Йяаааааааооооооииииии - аааайя"!
Пикси пропел фразу совершенно по-кошачьи, негромкий голос стал непривычно носовым, обрел металл.
- Погоди, Пикси! Как ты это сделал?
- А! Плотно прижал язык к нёбу, раздул живот и направил воздух в нос и череп. Давай, попробуй. Шевели челюстью.
Шванк попробовал сам: "Ииииииииааааааааайййяааааааайюу - ооооооу!"
- Ага, голос ушел вниз, в грудь. Однако, получилось. А вот так: "Оууууууууууу - ыыыырррррыыы!" - поет его противник: тут воздух уходит в горло и грудь. Тот кот не наш и не рыжий.
- Кто победит?
- Думаю, чужак.
Шванк пропел "Ыыыыыаааааоу - ырррррыыыыы!", и Филипп рассмеялся: "Получается!".
- Ну, - торжественно выпрямился Пикси, - приступим.
- К чему?
- Вот, господин мой!
Пикси извлек откуда-то яйцо, уже очищенное, повертел, вознося его вверх, и аккуратно откусил кончик верхушки. Кот тем временем проснулся и как мог навострил остатки ушей.
- Дай!!!
- Филипп, ты же не удав, чтобы съесть целое яйцо! Сначала Шванку - он заслужил.
Шванк аккуратно срезал зубами тоненький-тоненький слой - желток все еще был далеко.
- Что ж, прими, господин мой, если осмелишься!
- Дай!
Пикси подбросил яйцо, Филипп перехватил его, мгновенно и не жуя заглотал, ахнул, воздел (весьма обстоятельно) оба указательных пальца и глаза к небесам:
- Яйцо, средоточие и символ мира живого - пища запретная. Потому, говорят, что их варят прямо заживо. Жителям Храма яйца строго запрещены, и поэтому я избавил всех нас от соблазна. Спасибо, Пикси! Кстати, куда ты дел скорлупу?
- Не бойся, не найдут. Она в огороде, глубоко в известковой куче.
- Вот и прекрасно.
Двое еще раз отпили по большому глотку, а Филипп старательно завидовал:
- Посмотрите, это жрец:
Просто так висит конец.
Пожалей, дружок, жреца -
Не имеет он лица,
И не стоит ни яйца!
- Продолжим! Еще пива?
- Угу.
Пикси сделал вид, что сотворил из воздуха толстую кривую сардельку.
- Погодите! Лев, сюда!
Лев давно уже сделал огненные глаза и таращился вниз. Тут он спрыгнул, странно растопырив лапы - все потому, что половину роскошного хвоста он оставил где-то. Утвердившись на земле, князь котов стал медленно потягиваться, и заметно было, что запястья его уже скривила старость; Пикси не спеша оторвал зубами почти треть сардельки и бросил наземь. Лев подошел, придирчиво обнюхал и ухватил предложенное.
- Теперь беги, Лев! Вон!
Филипп громко хлопнул в ладоши, и Лев, прижав уши, бросился прочь. Улизнул с колбасой, исчез.
Сардельку быстро съели вместе с кожурой, пиво допили, фляжка исчезла.
- Теперь, - сказал Пикси, - объяснюсь. Слушайте!
- Говори!
Музыкант выдохнул, склонил голову и снова обрел волшебное сходство с летучей мышью - или ушастым восточным котом.
- Господин мой Филипп знает почти все, а вот Шванку придется объяснять, да. Я не зря спрашивал тебя, Шванк, о жертвоприношении Царя. Скоро ночь летнего равноденствия. Действо для простецов будет на площади, там потребуются струнные, барабаны и волынки. Почти все будут там, простецов пасти.
- О, и мне туда! Я ведь жонглер.
- Нет. Есть еще одно действо, в Древнем Зале. Ты мне нужен там. Что у вас говорили о Летнем Царе?
- Ну... Один из самых могучих царей земных, давно пожертвовавший своим именем, полюбил. Приближаясь к Женщине Ослепительного Солнца, он пострадал, но не смертельно: его страсть и ее гнев заставили царя превратиться в вепря. Его похоть и жар ее света опалили свиную щетину, и это причиняет вечный зуд, а временами и боль. Оттеснив насильника обратно на землю, Женщина Ослепительного Солнца сменила гнев на милость и подарила ему бритву, гребень и расческу - все из золота: чтобы приводить в порядок и шерсть, и разум. Наделенный после падения гигантскою силою, Царь-Вепрь породил с земною своей женой сразу двенадцать могучих сыновей, и они тут же разбежались по своду небесному. А жена Царя не то сразу умерла, сгинула от таких родов, то ли истекла кровью не насмерть - но утратила жизненную силу и где-то скрылась. С тех пор некому стало расчесывать Царя-Вепря, и временами его охватывает мучительное бешенство. Сыновья его погибли в боях, расчески были украдены, а где теперь его царица, не знают даже боги и не помнит он сам.
- Ого! Дай же писцам эту историю, если ты не связан обетом молчания.
- Не связан, все это знают.
- Тогда отдай ее - и сможешь получить доступ к очень интересным сведениям.
- Но это же не история, не события - просто объяснение ритуала: почему при жертвоприношении священный царь замещается вепрем.
- Как знать? Я видел у нас упоминание о Царе-Вепре как о живом. Нужен второй свидетель.
- Как это?
- История подтверждается, если у нее есть два независимых рассказчика. Подтверждать независимость - не твоя забота.
- Ох, Филипп! Все-то ты о записях, библиотечная душа! Помолчи-ка и дай досказать мне.
- Хорошо, наставник. Молчу.
- В Храме считают по-другому, в нашем ритуале женщин нет. Запомни, Шванк - это обряд тайный, для жрецов и особо посвященных простецов или паломников. Его проводят при запертых дверях, не всем жрецам разрешается быть там. Ты нужен мне как третий голос - их прежде всегда было два. Миф разъяснять я не имею права, скажу только о музыке. Основной голос - эту партию берет правящий епископ. Но сейчас Панкратия нет...
- Угу. Кота нет дома, и мышки решили позабавиться, сделать нечто новенькое... Епископ Панкратий в отъезде. Ты сам, Шванк, пришел из земель Гавейна и знаешь о смуте. Там живут наши паломники, это большая колония. Они считают себя единым целым и Живым Домом самого Сэнмурва, птицы, Целости-из-Множества. Они еретики, но это наше отродье, наши еретики. Гавейн долго медлил, продавать ли им некий холм, и теперь они захватят его силой. Панкратий поехал договариваться сразу с тремя сторонами, увещевать... Но не зря его кое-кто тут прозвал Сокрушителем... Он может и не вернуться. Или вернется иным.
- Все равно. К равноденствию его не будет. И он слишком стар и безголос, да простят меня боги. Ему бы только солдатами командовать.
- И что теперь?
- В таких случаях его партию исполняет заместитель. Сейчас это будет Бран. Ах, какой голос, какое тело! Жаль, что после этого он навсегда утратит возможность освободиться...
- Это еще ничего - века два назад его бы расчленили как жертву! Что ж ты не позвал его к нам?
- У него есть голос и тело, но нет мозгов. Он не умеет читать, вообще никаких знаков! Ты бы видел, как он пьет, как он жрет! Не видать бы тебе яйца, а Шванку - пива. Я его отдельно позову и партию напою - память у него быстрая. Так вот, первый голос - это вещь, "что", в данном случае - Вечное Солнце. Он очень стабилен. И есть второй голос, Филипп знает.
- Ага. Его исполняет самый младший в высшем клире, в этом году опять я. Ты мне партию испортил воплями Льва?
- Ну да. Добавь кое-где горловое пение, я отметил запятыми. Вот.
- Бред!
- Филипп, ты съел мое яйцо и теперь должен мне повиноваться! А не то пожалуюсь Эомеру. Читай!
Незаметно возник широкий отрезок пергамента с чередою крюков, флажков, точек и редких запятых. Кажется, он упал на колени мастера прямо из черного рукава - но казалось, что свалился откуда-то сверху.
- Ага. Вижу.
Филипп запел. За неизвестного Брана вступил сам Пиктор. То, что выпевал его баритон, как бы стояло в воздухе и строило стену. Тенор Филиппа вился и пронзал, но тщетно. Враждебность и боль как бы передавались певцами друг другу, и в итоге темы их стали неразличимы.
- Нет! - вскрикнул Пиктор и хлопнул себя по коленям раз и другой, - Я же говорил, не то!!! Слишком просто. Дуболомно.
- Вот теперь, Шванк, слушай ты.
Шванк сделал вежливые круглые глаза.
- Есть тема связи. Прежде ее исполнял я, на струнных. А теперь я хочу, чтобы это был третий голос, и петь будешь ты.
- Но я ведь... э-э-э... некрасивый...
- Ничего. Я тоже исполнял эту партию, на виоле, спрятав лицо под покрывалом. Лица у тебя быть и не должно. Ты - не существо, ты - связь! Вот, смотри.
Пергамент перевернулся как бы сам собою, и Шванк запел. За ним вступил Пиктор, последним - Филипп. Лев пришел посмотреть, что происходит - не пришел ли к нему новый противник. Решил, что нет, и сел, аккуратно уложив остаток хвоста.