- Сомневаетесь в том, что я правду говорю? - спросил он.
- Да, - призналась я. - Да, то есть не в вас сомневаюсь, а в себе. Помните, в 'Доживём до понедельника' девочка написала в школьном сочинении, что хочет простого человеческого счастья, семью и детей, без всех этих наших строек коммунизма и великих свершений, а ей двойку влепили?
- Помню, представьте себе.
- Разве справедливо? Она же правду писала!
- Нет, несправедливо.
- А чем тогда Анжела виновата? Я вам верю, верней, чувствую, что есть какая-то правда в том, что вы сказали, иначе бы у меня уши не горели после ваших слов. Но я понять хочу, почему. Разве она не хочет, как та девочка, простого человеческого счастья?
- Она хочет бóльшего, Ника, - ответил Август очень серьёзно. - Она не счастья хочет, а хочет жить за счёт мужчин и вертеть ими в своё удовольствие.
- Почему вы так в этом уверены?
- Потому что много таких дам видел, говорю вам.
- Но ведь это, то есть если это правда... что-то вроде проституции?
- Вы произнесли это слово, не я.
- Очень жестоко так судить человека! - воскликнула я. Выпрямилась и сидела так минут пять, глядя прямо перед собой, не проронив ни слова. Потом, когда сообразила, что совсем это неприлично выходит, пробурчала:
- А в капстранах это вообще не считают зазорным...
- Что именно? - терпеливо уточнил Август.
- То, что женщина живёт на зарплату мужчины.
- Милая моя, тут ведь не про одни деньги речь, - выговорил мой спутник с холодком в голосе. - Ваша Анжела стремится разнуздать в мужчине животные желания, чтобы после иметь право презирать их, нас то есть, за то, что она сама в них пробудила. Это всё равно, что уронить человека в грязь -поскользнуться каждый может, - а после стоять рядом и приговаривать: 'Ну ты и свинья, уважаемый!'
Я смущённо откашлялась, и до самой нашей остановки мы ни о чём больше не говорили. 'Животные желания', ишь ты! 'Разнуздать'! Экий Лев Толстой нашёлся. Ну и разнуздать, так они говорят там, в Сибири, а неправда разве? А признание про 'Поскользнуться каждый может' - тоже интересное, конечно... Женат ли он, интересно? Стоп, что же я сразу не задумалась?
- Вы женаты? - спросила я быстро, отрывисто, без связи с предыдущим. Август помотал головой. Я недоверчиво поджала губы: так он и скажет тебе, что женат, когда молодая девочка его к себе домой пригласила! Только не наделай глупостей, голубушка!
VIII
В начале улицы Кривова на первом этаже пятиэтажки есть гастроном, и я предложила заглянуть туда, а то холодильник совсем пустой. Август пришёл в восхищение от продуктовых корзинок.
- Только не говорите, что у вас в Новосибирске магазинов самообслуживания тоже нет! - не удержалась я.
- У нас? - поднял он брови. - Есть конечно. Удивился тому, что у вас есть...
Корзинку он наполнил доверху даже и лишними, на мой взгляд, продуктами, и расплатился сам, не слушая моих возражений.
- Это некрасиво с вашей стороны! - заявила я, едва мы вышли на улицу. - Сами критикуете женщин, которые живут на иждивении мужчин, и сами отказываетесь у меня взять деньги! А потом и упрекнёте в том, что... фу, даже говорить не хочу.
- Это дружеский жест, Ника, а совсем не... и как вам самой не стыдно!
Я упрямо помотала головой.
- Ни капельки мне не стыдно, - сообщила я. - Ни вот капельки, ни столько, ни полстолечка. (Стыдно было, конечно, ужасно.) А вы тоже хороши! Стали мне тут про 'животные желания' рассказывать и всякую толстовщину развели. Вы уж определитесь, сударь, я для вас советская девушка или нет. Если советская, так я и знать про это ничего не знаю.
- Дело хозяйское.
- Вы и в самом деле неженаты? В двадцать-то семь лет? Не подумайте, просто не хочу, чтобы возникли недоразумения и чтобы ваша жена меня забрасывала гневными письмами за то, что я вас пригласила домой по доброте душевной.
- Я едва не женился два года назад, но это долгая история.
- Конечно, я вас не могу заставить рассказывать...
- А там, по сути, и рассказывать нечего: дамочка была вот вроде вашей Снежаны.
- Анжелы. И она, конечно, в вас 'разожгла' все ваши 'животные желания', как вы назвали, и вы 'поскользнулись'. (Очень, очень мне не нравилось как я говорила, но ничего я почему-то не могла с собой поделать! Август как и не замечал моей почти нарочной грубости.) Так, а почему не женились, всё-таки?
- Я благодарен другу, он меня спас.
- Пожертвовал собой, значит?
- Да нет, он её банально соблазнил, а жениться он даже не собирался.
- По вашей просьбе? И вам после этого не совестно ещё упрекать женщину в том...
- Нет, не по моей, по своему личному хотению.
- И вы так легко об этом говорите? - воскликнула я совсем другим тоном. - Бедный...
- Я не жалуюсь, Ника. Я и не собирался рассказывать эту историю, вы из меня сами почти силком вытащили.
- И неужели... - Я набрала воздуху в грудь. - Неужели во всём Новосибирске не нашлось ни одной порядочной девушки?
Август равнодушно пожал плечами.
- Я много работаю, - сообщил он вместо ответа. - Да и не думаю, что представляю из себя такую уж выдающуюся личность, чтобы девушки мне вешались на шею.
- Кому другому это расскажите... Чем вас так привлекла эта вышка, что вы даже остановились? (Я имела в виду вышку высоковольтной линии.)
- Тем, что стои́т почти рядом с домом: посмотрите, расстояние меньше трёх метров.
- Ну да, - пожала я плечами. - Наверное, нарушение. Зато ориентир хороший для гостей. Мой дом - не этот, а следующий, в глубину.
- Наверное, для здоровья не очень полезно такое соседство...
- Что, критикуете наш советский строй? - Так как мой спутник не отвечал, я поглядела на него сама и расхохоталась от души: такое у него было в этот момент лицо. - Чтó вы как серьёзно восприняли? Я не из этих самых, не из 'ортодоксов', как их называет Солженицын.
- Вы и Солженицына читали, милая барышня?
- Не смейте меня называть барышней, а то точно однажды получите сумочкой... Конечно, читала. Я много читаю самого разного, а еще больше хочу прочесть, узнать, открыть, Август! Я молодая, а жизнь впереди большая и чудесная.
IX
На кухне я выложила из авоськи на стол всё купленное и замерла, не зная, с чего начать. Август пришёл мне на помощь
- Можно я сам приготовлю? - предложил он. - Только выдайте мне сковородку, ножик, доску разделочную.
- Вы гость, мне неловко...
Моё колебание он истолковал в свою пользу и, сняв с крючка фартук, уже повязал его вокруг себя. Я, вздохнув, подчинилась. (Это был вздох облегчения, конечно: хотя бы сама не опозорюсь.)
- Мой отец тоже обычно для себя сам готовит, - призналась я. - Та из меня ещё хозяйка... Я схожу смою тушь для ресниц, вы не против, Август?
В этой 'туши' была хитрость, которую я осознала только задним умом. Если 'смою тушь', значит, не беспокоюсь о том, какое женское впечатление произведу, не стремлюсь, выходит, его завлечь и пробудить 'животные желания', веду себя как порядочная девушка. Да и даже проще: значит, отношусь к нему по-дружески, по-товарищески, и не возникнет между нами ненужной неловкости. (Где-то на краю сознания пробежало: 'Как я всё же додумалась пригласить незнакомого мужчину домой?')
Август кивнул, ловко очищая картофелину.
- Вам и вообще в вашем возрасте не стóит пользоваться макияжем, - пробормотал он.
Поднял голову, поймал мой возмущённый взгляд (девочка я для него совсем, что ли?!), улыбнулся, положил ножик, вытянул вперёд раскрытые ладони:
- Всё, всё! Ни слова поучений с моей стороны больше! Пользуйтесь чем хотите, хоть кольцо вставьте в нос.
- Кольцы... кольца то есть (как глупо оговорилась!) женщины носят в ушах, а не в носу, если вы не знали.
- Отчего, некоторые и в нос вставляют.
- Ну, это вы где-нибудь про папуасов увидели в 'Клубе путешественников' с Сенкевичем, про кольцо в носу и косточку в ухе. Не буду вам мешать!
Макияж я действительно смыла и какое-то время посидела на краешке ванной, пытаясь разобраться в себе. Отчего я такой скверной, шальной стала, всё говорю ерунду на грани дерзости, всё невпопад? Отчего-отчего, а то сама не знаешь? Нет, нельзя, нехорошо, хоть он и не женат, и главное, глупо, глупо!
Я вернулась на кухню и помогла своему гостю очистить последнюю картофелину, которую он тут же проворно порезал и отправил на сковороду. Я между тем включила радио, стала мурлыкать под нос песенку. Тоже жест в духе 'Я у себя дома и не боюсь тебя нисколько'. Может быть, уйти в свою комнату и переодеться в домашнее? Нет, это уж, пожалуй, будет перебор. Бигуди ещё накрути...
Мурлыкать-то я мурлыкала, а за гостем искоса наблюдала. А он весь обратился в слух: редко я видела такое тонкое, внимательное выражение на мужских лицах. Хотя, казалось бы, с чего? Передавали песни военных лет: 'В лесу прифронтовом', 'Случайный вальс', 'В землянке'.
К концу 'Землянки' Август заморгал чаще обычного.
- Вас... это так растрогало, да? - спросила я, тем самым выдав то, что всё время за ним пристально смотрела.
- Что? Да, - признался он. - И как-то даже не стыжусь. А вас нет?
- Это хорошие песни, - ответила я растерянно, - но... очень обычные. Какие-то простенькие, негероические, что ли...
- Вы ошибаетесь. Вы правда ошибаетесь! 'До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага', - что это, как не героизм, по-вашему? Если это - не героизм, то что тогда героизм?
- Я ведь не говорю, что не люблю эти песни, - принялась я защищаться. - Просто то, как вы за них заступаетесь, у меня создаёт чувство, будто я на комсомольском собрании или на уроке музыки. Весь этот... слегка фальшивый пафос (''Слегка' - это я кстати сказала, это на всякий случай, мало ли, кто он', - шмыгнула мысль), все эти 'Что тебе снится, крейсер 'Аврора'' и 'Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны' - всё это, знаете, иногда доводит человека до ручки...
- Ваш 'Крейсер 'Аврора'' и все ваши 'Орлята', - это унылое пропагандистское говно, - было мне ответом, - а это другое, это - народное, настоящее, неужели вы не слышите?
Я только рот открыла. Вот это речи!
- Неужели вы не понимаете, что мы как народ, как нация, может быть, и выжили все отчасти благодаря этим песням! - горячился Август. - Они, эти песни, залечивали народные раны после той чудовищной мясорубки, в которой полегло полстраны. Пол-стра-ны, понимаете? Поэтому они и не 'героические': они целебные, а не героические! Это драгоценное сокровище нашей культуры, неужели вы не видите этого?
Две мысли пришли мне на ум, и я обе сразу и высказала:
- Вы - член партии? Или наоборот, этот... сахаровец?
Август выдохнул.
- Я ни то ни другое, - ответил он спокойно и слегка виновато улыбнулся.
- Хорошо, я рада, - призналась я. - Можно... я тогда уже на стол подам и чай поставлю? Есть уже очень хочется...
X
'Я чего-то о нём не знаю или недопонимаю, - думала я всё время нашего почти молчаливого обеда. - Может быть, он всё-таки партийный? Или какой-нибудь комсомольский вожак? Это, наверное, только партийные могут иметь такую смелость, чтобы в порядке самокритики свою собственную пропаганду называть 'унылым говном'. Только они и отваживаются. Какое, однако, выражение изобрёл! Как припечатал! Но если партийный, зачем пытается меня уверить в поповские байки? Что-то тут не сходится... Или это провокация такая с его стороны? Секретный сотрудник? Фу, как скверно тогда, но много ли корысти меня спровоцировать? Или он просто неуравновешенный тип? Может быть, даже немного нездоровый? Тоже скверная мысль. Постыдилась бы: человек тебе всю душу открывает, а ты сразу - больной...'
Вслух я сказала:
- Чай я подам в комнату.
В комнате, поставив поднос с чайником, двумя чашками, сахарницей и печеньем на журнальный столик между двух кресел, я заговорила снова:
- Одного не могу понять, Август! В моём уме не сходится, что вот вы, с одной стороны, ругаете Анжелу за то, что она 'несоветская девушка', хвалите меня 'советской девушкой' и говорите, что 'советский человек' для вас - комплимент, а с другой стороны - защищаете ерунду, в которую только деревенские старухи верят.
- Ну я-то, положим, не деревенская старуха?
- Вы - нет. Но вы первый такой человек и единственный, которого я знаю. Я вас... не думайте, совсем не хочу как-то 'исправлять'. Я вами удивлена, поражена, может быть, восхищена. ('Этого не надо было говорить: вдруг не так поймёт?') Я только понять не могу: как вы сочетаете?
Август замолчал, и молчал так долго, что я успела выпить полчашки. 'Ему бы пошли чётки, - подумалось мне. - Как монаху. Сейчас бы сидел, смотрел в одну точку и перебирал бы чётки, как Арамис. Очень было бы стильно'.
- Есть трагические противоречия, которые примирить и даже описать словами очень сложно, Ника, - заговорил он.
- Я вся внимание, только дайте мне слово, что сейчас будете говорить чистую правду, точней, только то, во что сами верите, а не по долгу службы.
- Какой службы? - удивился он. - Вы меня за кого-то другого принимаете.
- Вы даёте такое слово?
- Да, конечно! Вы спрашиваете меня, как я сочетаю, и наверняка намекаете на то, что были люди и поумнее нас с вами, всеми уважаемые теоретики марксизма-ленинизма, которые в Советской России не видели никакого места для религии. Но знаете ли вы, Ника, что такое коммунизм вообще? И что такое Советский Союз в частности?
- Нет...
- Это искажённая версия христианства, и это гигантский утопический христианский проект!
Мой гость встал, прямо с чашкой в руке, его мыслям было тесно в кресле, так что я успела испугаться за ковёр. Но всё же спросила:
- Христианский, значит?
- Да, это христианский проект, - повторил он убеждённо. - Я не говорю обо всех признаках коммунистического культа с его огромным числом святых и мучеников, которого не знала ни одна религия, кроме христианства и коммунизма. А 'Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить' - что это, как не идея божественного бессмертия, точней, смерти и воскрешения? Да и сама идея устроить поклонение мощам в Мавзолее тоже никак не атеистическая, верно? Но я говорю не про внешние признаки. Подумайте сами, - продолжил он робко, не вполне уверенно, как бы сокровенное, но чем дальше, тем больше оживлялся: - где ещё, в какой ещё стране мира осуществилась - нет, не осуществилась, но начала осуществляться - идея земного рая и Царства Божьего на земле, идея преображённого государства, в котором люди получат право на счастье соборно, целокупно, а не сословно или индивидуалистически, в котором все люди устремятся к настоящей человечности, в котором промышление о добре и красоте, забота о ближнем перестанут быть редкостью, а станут повседневностью и нормой жизни? Это ведь то сокровенное 'Бýди! Бýди!', что вышло из кельи старца Зосимы как несмелая мечта отдельных высоких праведников и духовидцев - и уже какой большой земной путь пройден к ней! Всеобщее бесплатное образование, бесплатная медицина, бесплатное жильё, чего, уверяю вас, больше нет нигде в мире; повсеместное просвещение, общая любовь к книге, воспитание с детства чуткости к художественному творчеству - разве всё это уже не шаги к заветному 'Бýди! Бýди!'? Да, они ещё недостаточные, но уже какие значительные! Какая другая страна, кроме Советского Союза, сумела ещё так приблизиться к этой мечте?
- К чему приблизиться, к чему? - перебила я. - Я вас не совсем понимаю: я не знаю ничего про старца Зосиму, и что такое 'Бýди!'? К коммунизму? Или к царству божьему?
- К обществу, преображённому в духе Христа!
- Ко второму, значит. Очень любопытно, очень... Только в нашем 'царстве божьем' нет бога, вы это забыли!
Август поставил чашку на столик и вернулся туда, куда стоял. Выпрямился, облокотившись спиной на гарнитур 'Вечер'.
- Да, - согласился он тихо. - У вас нет Бога. И на этом вся страна однажды может споткнуться.