"Народ наш всегда был богат героями," его монотонный голос был едва различим и слушатели подвинулись ближе к нему. "Случилось эта история вскоре после разгрома Казанского ханства в 1552 году. Царь Иван привел против нас огромное войско в пять раз превосходящее силы защитников Казани. Кого там только не было! Помимо русских стрельцов и яицких казаков были там и немецкие инженеры, мастера осадных дел и подкопов под крепостные стены, и ливонские знатоки артиллерии, были даже наемники из мусульман. Сорок дней и cорок ночей продолжалась осада. В ходе боев защитники Казани были поголовно уничтожены. Были стерты с лица земли дворцы, мечети, архитектурные памятники и национальная библиотека, не считая жилищ простых горожан. Улицы были завалены трупами, пылали пожары, черный дым застилал небо. Мужское население города было истреблено, а женщины и дети уведены в рабство. Но татарский народ никогда не смирился с поражением и продолжал борьбу. По всему краю стали вспыхивать выступления за свободу и независимость. Героев было так много, что не хватит времени всех перечислить. Об одном из них я хотел бы вам рассказать - звали его Мамыш-Берды.
Люди не удержали в памяти ни даты, ни места рождения своего смельчака, но помнят, что с юношеских лет был он неутомимым ходоком и великолепным джигитом. В его сухом мускулистом теле не было ни капли жира, был он меток и приметлив; в одиночку ходил с рогатиной на медведя, а рысей и куниц переловил без счета. С детства отличался он великолепной памятью и прилежанием. В школе на лету выучил он грамоту и вскоре мог повторять суры Корана, услышанные им в мечети. В своей деревне он был лучшим борцом, превосходя всех в проворстве и ловкости, и никому не удавалось повалить его, если падал он, то тут же вскакивал на ноги, как кошка, а руки его раз ухватившись за кушак, не выпускали противника, пока не сбрасывали его ловким движением на землю.
Ему было двадцать пять лет, когда пришла весть о вторжении русских. К тому времени был он cотником на Луговой стороне и весть о захвате столицы повергла его в печаль.
Он любил свою родину и страдал за ее боль, горечь и беды. Кликнул он под свои знамена всех обездоленных и ограбленных новой властью. Рать собралась немалая из крестьян, конников, пехотинцев и лучников. Не стало житья ни царским чиновникам, ни судьям-мздоимцам, ни сборщикам ясака. Обеспокоилась Москва и послала два военных отряда разделаться с непокорными, но были наголову разбиты восставшими. Осерчал царь Иван, затопал ногами и послал новый отряд из Свияжской крепости усмирить недовольных. Однако и тут вышла неудача. Повстанцы под командованием Зейзита и Сары нанесли сокрушительное поражение захватчикам, а командир отряда, боярин Салтыков, попал в плен.
Восстание росло, охватило оба берега Волги и к 1554 году под началом Мамыш-Берды сражалось пять тысяч бойцов. Ядром сопротивления была выбрана Чалымская крепость. На Сундырской горе, на правом берегу Волги появились ее высокие стены. Крепость считалась неприступной, круты были ее откосы, грозны ее бастионы, изобильны были склады оружия, провианта и фуража, большое войско пряталось в ее подземных пустотах. В январе 1553 года туда была перенесена столица воссозданного Казанского ханства. Мамыш-Берды был простолюдином, в те времена это считалось изъяном, и он искал хана - личность, которая бы стала знаменем восстания. Приехав в Ногайскую орду, он предъявил мурзам доспех битого им русского военачальника Салтыкова. Броню долго рассматривали, удивлялись и цокали языками. После колебаний престол Казанского ханства согласился принять Али-Акрам - сын мурзы Юсуфа. Новое ханство объявило войну Ивану IV, великому князю московскому и всея Руси. Казалось, против завоевателей собиралась сила огромная. На борьбу снаряжались Ногайская орда, Астраханское царство и даже далекий крымский хан Девлет-Гирей обещал поддержку. Однако предательство одного из мурз, присягнувшим на верность царю Ивану, погубило замысел союзников и союз распался. Так Мамыш-Берды и Али-Акрам остались один на один с вражескими полчищами. В 1554 году восставшие предприняли новый поход, подошли к стенам Казани и разбили крупное воинское соединение неприятеля. К сожалению это был последний успех. Москва присылала новые и новые армии. Стрельцы, казаки, новгородцы и всякие вооруженные авантюристы спускались вниз по Волге и "прочесывали" татарские террирории. Захватчики сжигали деревни и посевы, забирали скот. Доведённое до отчаяния население было вынуждено возобновить выплаты ясака. В 1556 году большой отряд под командованием боярина Морозова подошел к Чалымской крепости. Иноземные инженеры провели подкоп и нашпиговали его бочками с порохом. Оглушающий взрыв пробил брешь в стене и враги хлынули внутрь. Бой был долгий и жестокий. Али-Акрам погиб, а Мамыш-Берды, оглушенный, был захвачен живьем. Его заперли в клетку, отвезли в Москву на потеху зевакам и в том же году четвертовали на Красной площади." Голос Ахмета от волнения прервался; дети сидели с вытянутыми лицами, кто-то начал всхлипывать; они забыли есть и пить, все ждали продолжения. "Пятьсот лет назад случилось это несчастье," вновь заговорил Ахмет. "Народ придумал другой конец жизни своего героя. Будто бежал Мамаш-Берды из клетки, задушив двух солдат. Захватил он оседланных коней и, проскакав единым духом тысячу верст, вернулся в родные края. Будто превратился он в богатыря ростом в крепостную башню, встречал врагов в поле и громил их в пух и прах. Не было от него пощады захватчикам. Но недолго гулял он по полям и дорогам, чиня суд и расправу. Таким сильным он стал, что не выдержала его тяжести сыра - земля, прогнулась под его ногами, расступилась и поглотила по самую макушку. В ненастные ночи запоздалые путники слышат треск, лязг и скрежет, доносящиеся из степи. Каждый проезжий знает: то Мамаш-Берды напрягает свои могучие руки и ноги, пытаясь вырваться из заточенья, но далек назначенный Аллахом день, когда он поднимется сильный как прежде и освободит свой народ от чужеземного ига." Ахмет выпрямился, поднял голову и расправил плечи. "Я совершу то, что не успел сделать Мамыш-Берды," сухо закончил он свой рассказ, не глядя ни на кого в отдельности. "Но у тебя же нет войска!" выкрикнул детский голосок. "Я один побью целое войско," так тихо произнес он, что те кто были подальше не расслышали и стали переспрашивать передних. "Всем пора спать!" захлопали в ладоши мамы и повели в детскую половину своих зевающих чад. Вслед за ними удалились на покой и взрослые, недоумевая можно ли принимать всерьез слова
гостя.
До утра все затихло в доме, только всю ночь поскрипывали балки на чердаке, да чуть позвякивал отставший лист железа на крыше. Назиф проснулся на рассвете. В комнате с низким потолком его братья дремали под толстыми хлопковыми покрывалами. Было так тихо, что казалось все вымерло, впрочем кто думает о смерти в пятилетнем возрасте? "Отец со старшими сыновьями должно быть уехал в поля, мать и сестры хлопочут на огороде," решил он. Назиф слышал только квохтанье кур и шелест деревьев за окном. Oн накинул латаные-перелатаные штанишки, холщовую рубашонку и босиком выбежал во двор. Вслед за ним с тявканьем бросилась белая лохматая собачка, спутница всех его шалостей и затей. "Сидеть, Эркен," прикрикнул он на нее, но собачка не послушалась и, встав на задние лапы, начала облизывать его лицо. Подоспевшая бабушка спасла внука. Она оттащила Эркена и тот, жалобно повизгивая удалился в заросли кустов. Назиф последовал за бабушкой. Солнце поднялось над лесом и его косые лучи жгли мальчику спину. Быстро наступал горячий, душный день. В виноградниках позади дома рдели и сверкали золотистым отливом красные и желтые гроздья. Длинные тени от высоких лоз ложились на затвердевшую почву. Рядом на голом пространстве был разложен шерстяной цветастый ковер, из которого бабушка длинной палкой выбивала пыль. На траве под раскидистой грушей Назиф застал коленопреклонного гостя. Он молчал и выглядел очень задумчивым. Его глаза были подняты к небу и запекшиеся губы чуть шевелились. Мальчуган не раздумывал. "Когда горы сдвигать научишь?" подбежал он к Ахмету. Тот долго не отвечал, как если бы он не слышал его слов. Назиф потянул его за рукав и повторил вопрос. Ахмет очнулся. "Хоть сейчас," его взгляд упал на ковер. "Хочешь покататься?" "На чем? Все лошади в разгоне." "Вон ковер лежит. Мы на нем полетим." Губы Ахмета изогнулись в мягкой улыбке. "Я эту сказку слышал," Назиф вздохнул и разочарованно махнул рукой. "Это не по настоящему." "Зови своих друзей. Полетаем по настоящему. Только сперва спроси свою маму."
Назиф помчался в дом. Долго ждать не пришлось. Раздался дробный топот многих ног и вслед за Назифом выскочила возбужденная ватага мальчишек и девчонок. Самому старшему из них было девять и он торжественно сжимал в руке деревянный меч, самой младшей было четыре и она семенила позади всех. За ними следовали две молодые мамы в скромных домашних платьях. Сцепившись за руки, дети уселись на ковре. "Бахтияр-бек, какую сказку ты будешь нам теперь рассказывать?" пропищала Нурсайля, шестилетняя малышка в синем сарафане. "Не рассказывать," поправил ее Назиф. "Мы полетим." "Как мы полетим, если у нас нет крыльев?" "Мы вообразим, что полетим, так мне сказала мама," поучала Багдия, самоуверенное семилетнее создание с монистами, вплетенными в ее косички. "Все готовы?" спросил Ахмет. Он сидел посередине, скрестив ноги по-турецки, и строго следил за своими маленькими пассажирами. "Вставать нельзя. Наклоняться через край тоже нельзя. Держитесь за меня и друг за друга. Согласны?" "Да!" хор голосов так оглушил Ахмета, что он немного поморщился. "Тогда отправляемся." Сидящие дети не двигались, ожидая начала нового рассказа, но к их безмерному удивлению ковер действительно начал подниматься! Обеспокоенные женщины, оставшиеся во дворе ахнули и всплеснули руками. Kовер ничуть не прогибался, но бахрома его свисала вниз, касаясь камней и песка. Когда ковер завис в метре над землей, на него прыгнула собачка, не хотевшая расставаться со своим хозяином. Назиф обнял ее и сказал, чтобы она сидела смирно и не волновалась. Когда ковер взлетел выше крыши, Ахмет осторожно повел его вдоль улицы по направлению к реке. На ее берегах начался переполох. Завидев чудо великое торговки выскочили из - под навесов навесов и смотрели в небо. На переправе было хуже всего. Народ там попадал наземь, следя глазами за летающим дивом. К счастью паром в этот момент стоял на привязи у причала; паромщики же, закрыв глаза, побросали шесты свои и повалились среди блеющих овец и коз. Ребятишки были потрясены. Никогда они не поднимались так высоко. Они парили над кронами деревьев и земли не было видно сквозь густую листву. Деревня осталась в стороне, вода сверкала на зеркальной глади широкого плеса и вдалеке на горизонте в синеватой дымке показались смутные очертания гор. Ахмет, не наклонив ковер ни на капельку, бережно развернул его над лесом и так же медленно и торжественно проплыл над деревней, вернув детей на то же самое место во дворе под опеку их взволнованных мам. Однако дети продолжали сидеть на местах, не двигаясь и смотря прямо перед собой. На их ошеломленных лицах застыли маски безмерного удивления. Им было трудно осмыслить случившееся. Они все еще жили в сказке, которая превратилась в быль; только что они были ее участниками.
Возгласы прибежавшей со всей округи детворы прервали их грезы. В минуту двор был запружен малышами. Ахмет встал, размял затекшие ноги и вышел на улицу. "Покатай нас, тоже, Бахтияр - бек!" звенели голоса вокруг него. Детишки обступили его, тянули к нему ручки, настойчиво просили. Позади маячили их безмолвные родители. "Пожалейте гостя," пришел ему на выручку оказавшийся неподалеку Галляметдин. "Соблюдайте очередь." Он обратился к Ахмету, "Могли бы вы уважить каждую семью? Придти к ним в гости и полетать с их детьми. Все будут очень благодарны." "Конечно. Это первый мой долг," охотно согласился он.
"Ковры есть в каждом доме. Или вам нужен именно наш?" "Любой подойдет, лишь бы в нем не было дыр." Галляметдин хлопнул в ладоши и обратился к собравшимся. "Бахтияр-бек сказал, что он будет ходить из дома в дом и катать вас всех на ваших собственных коврах. Следующий дом Наргизы, потом изба Абузяра, потом Култугана...на один день этого хватит, потом посмотрим." "Я здесь," выступила вперед Наргиза. Она была взволнована, но решительна. Капли пота застыли на ее покрытом пылью лице. Она бросила свои лотки на рынке и бежала вдогонку за ковром-самолетом целую версту. "Но мой муж сейчас в мастерской," выпалила она. "Ты можешь решить без него?" Торговка утвердительно кивнула. "Тогда расстилай то, что у тебя есть. Зови своих внуков. Не толпитесь и не наступайте на ноги," острастил он гущу напирающих людей. Улыбаясь, Ахмет проследовал в соседний двор, где на траве возле забора уже была расстелена желто-красная кошма. Пятеро ребятишек поджидали его. Ахмет прочитал молитву, сложил свои обветренные руки на груди, сел в центре, скрестив ноги, и они полетели. Так прошел его второй день. К вечеру оставалась неохваченной еще большая часть деревни, но к концу пятого дня все детишки побывали в сказке и почувствовали себя Аладинами и принцессами. Ночевал Ахмет каждый раз на новом месте, посещая каждую семью. Угощали его вкусно, плотно и разнообразно, но в основном ждали его рассказов. После ужина с жареной уткой или мясом обычно подавали травяной чай с чакчаком или пастилой с миндалем. Осоловевшие от еды хозяева, облокотившись на подушки, внимали неторопливой речи гостя. В комнатах было полутемно и тихо. За печкой трещал сверчок и гулял ветер в трубе. Свет керосинового фонаря поблескивал на стеклянной и медной посуде. Ахмет сидел на почетном месте и говорил. Он прославлял победы татар и сожалел о горьких поражениях, он повествовал о жизни народа и рассказывал шутливые истории, он пел и ему подпевали; их сердца трепетали и души волновались от каждого его слова. Но у него тоже были вопросы. Он интересовался повседневной жизнью здешних людей, расспрашивал об отдаленных поселениях, о добыче руды и угля, об экспедициях через пустыни и океаны, о путешествиях через дремучие джунгли. "Оставайтесь с нами, Бахтияр-бек," упрашивали его. "Мы найдем вам невесту и построим избу." "У меня есть предназначение на Земле," каждый раз отвечал он. "Я должен исправить ошибку истории."
Не понимали сельские жители загадочных намеков и, удивляясь странным речам Бахтияр-бека, спешили по своим делам.
Наступил день, когда Ибрагим принес давно обещанные сапоги. "Как вы всю неделю ходили босиком?" увидев подарок, озадачился Галляметдин. "Мои ступни никогда не касались земли," залился смехом Ахмет. "Вы разве не заметили? Я всегда висел в сантиметре от нее. Потому-то я никогда не оставляю следов и вашим хозяйкам не надо подметать полы за мной." Он присел на скамью и, обернув ноги портянками, одел обновы. Сапоги сидели на нем как влитые. Хрустящие, яловые, начищенные до блеска, они поражали дивным качеством и окраской. Ахмет с благодарностью принял гостинец. "Вот тебе на память мой кинжал," он отцепил с поясного ремня свое оружие. Пальцы Ибрагима крепко сжали его серебряные ножны. "Разве вам не понадобится?" "Там куда я иду одним кинжалом не обойдешься. Клянусь, что этим татарским сапогом я попру выю московскому царю!" Черные брови Ахмета нахмурились, бледные губы сжались в упрямую линию, глаза блеснули недобрым светом, лицо его потемнело от праведного гнева. Oн резко топнул ногой, взбив клуб пыли. "Мне пора на Землю в 1552 год! Там я разделаюсь с Иваном Кровавым!"
Все хотели проводить Бахтияр-бека, но в дальний путь отправились они втроем. Ахмет опасался катаклизма, который мог бы быть вызван его перемещением вдоль оси времени в обратном направлении, синхронно совмещенный с прыжком на другую сторону вселенной; потому выбрал стартовый пункт подальше от человеческого жилья. Самые неразлучные друзья захотели побыть с ним до последней минуты его пребывания на планете. Выехали они на рассвете, в дороге были уже целый день, но его спутники не высказывали признаков усталости. Смеркалось. В лесу на утесистом предгорье стало темнее, чем прежде. Лошади шли гуськом через заросли - морда одной касалась крупа другой - Ахмет впереди, Ибрагим позади, Галляметдин между ними. Всадники редко переговаривались, поводья были опущены, но ноги сильно упирались в стремена. Ночной воздух посвежел. Запах влажной травы примешивался к аромату хвои.