"Может быть здесь," Ахмет поднял руку и остановил процессию. Ночь была ясная, но луны в этом мире не было. Незнакомые созвездия, рассыпавшиеся над головой, разгоняли мрак вокруг себя почти как факелы. Tаинственное сияние заливало поляну. От леса, цветов и травы исходил дурманящий аромат. Над ними в сумятице беспорядочных движений с клекотом носились хищные птицы. Шум их крыльев, похожий на внезапный ураган, наполнял плотный, сырой воздух тревожным ожиданием. Ахмет спешился, подошел к обрыву и заглянул в провал. По краям его, громадные и неподвижные, прорезались в чернильной синеве кремнистые скалы. Причудливо падали тени по острым скатам каменных гигантов. Звездный свет играл и дымился на голых выступах, зазубренных вершинах и речке, бурлящей далеко на дне.
"Давайте прощаться," Ахмет обнял каждого из них. "Как управитесь на Земле, милости просим к нам," слезы навернулись Ибрагиму на глаза. "У нас всегда тихо, спорщиков нет и рыбалка хорошая. Живем душа в душу." "Верно," поддакнул Галляметдин. "Hа Земле ничего, кроме раздоров, вы не найдете. Разве их, оглашенных, примиришь?" "Природа там, говорят, красивая," вставил Ибрагим. Зато люди нередко грызут друг друга." "Поганое место," согласился Ахмет. "Тамошняя история однообразна. Бесконечная череда убийств, перемешанная с грабежами, изнасилованиями и другими преступлениями меньшего разряда." Он озабоченно взглянул на небо и замер, прислушиваясь к чему-то. "Мне пора. Не подходите близко. Берегите свои глаза. Лучше укройтесь за пригорком. Может случиться ураган или землетрясение, я точно не знаю. Ждите пока не успокоится, потом возвращайтесь домой." Ахмет пересек поляну и остановился на краю бездны. Резким движением он достал из-за пазухи гатжит и своими корявыми, натруженными пальцами сделал несколько манипуляций. Как и раньше, рой светящихся мошек охватил его голову. Плотная масса искорок сновала во всех направлениях, создавая интенсивный ореол. Сполохи цветного пламени заметались по лесу, по траве, по скалам. Ахмет подождал полминуты и сильно оттолкнувшись, прыгнул вниз. На мгновение пропасть озарилась ярчайшим светом, затем грянул гром и мир опять погрузился в мрак, безмолвие и недвижность. Его оставшиеся друзья подошли к месту, где несколько минут назад стоял Ахмет. Из пропасти тянуло жаром. При свете факела они пытались рассмотреть последствия отлета. Кустарники превратились в пепел, скалы оплавились, речка выкипела и на месте русла валялась закопченная галька. "Алла бирәчәк аңа ярдәм (пусть Аллах даст ему помощи)," пожелали его единоверцы.
Глава Восьмая
Резкий порывистый ветер гнал белые пушистые облачка, уже пламеневшие на востоке. Загорался новый тяжелый день. Костры русских войск мерцали до самого горизонта, охватывая Казань плотным кольцом. Их неровный неяркий свет отбрасывал красноватые отблески на загаженный, утоптанный снег и черные силуэты людей, спящих вокруг. Московская монархия двинула против казанских соперников 150-ти тысячную армию, в пять раз превышающую силы защитников города, многочисленную артиллерию и даже знатоков минных подкопов из Англии. Все это требовало "ока государева" и постоянного снабжения продовольствием и снаряжением. Вот и сейчас, стоящий на крепостной стене Зайган, разглядел в предрассветной мгле баркасы, переправляющие через Волгу новые запасы оружия и свежие войска из Свияжска. Их было десять, они были тяжело нагружены, но быстро двигались под надутыми парусами. Белый царский шатер стоял на другом берегу, на крутояре; в редеющем полумраке его можно было узнать по красно-желтому свету сотен факелов и многолюдью толпившейся охраны. Зайган поморщился от боли. Рана в плече бередила и не давала уснуть. Было ему под сорок, из которых двадцать лет прослужил он верой и правдой нукером в отряде мурзы Кызылбаши; богатства большого не нажил, но достаток появился, жил он с семьей в своем домике, в конюшне стоял пяток лошадей, мурза аккуратно платил жалованье; все они были сыты, одеты и обуты. Русские всегда беспокоили Казанское ханство, но всегда их атаки отбивали, так должно было случиться и в этот раз. Он вспомнил свою жену и детей, которых оставил полгода назад в Арске под охраной князя Епанчи и его конницы. "Они искусные воины и победят захватчиков," попытался успокоить он себя. Сырой ветер пронизывал его до костей. Bойлочный кафтан, облекающий его тело, поверх которого был надет стальной пластинчатый панцирь, плохо грел. Его задубелое лицо покраснело от холода, а рана все ныла. Он уселся поудобнее в углу на скамье, натянул баранью шапку до ушей, но сон не шел. Воспоминания о вчерашнем штурме будоражили его... Двенадцать осадных башен подвинули к воротам царские артиллеристы. Между крепостными стенами и пушками оставался только ров, местами заваленный землей и бревнами. Фрязские инженеры, ученики Леонардо да Винчи, соорудили эти башни на "три боя" и после нескольких умелых залпов стены ярко пылали. Взрыв подкопа под воротами послужил сигналом. Запищали свиристелки, задудели трубки, загремели барабаны. Как саранча двинулись на приступ русские войска. Да много ли среди них было русских? Здесь были и касимовские татары, и мордвины, и черкесы, а также разношерстный европейский сброд - немецкие, итальянские и польские наемники пришедшие пограбить казанцев. Первые ряды несли лестницы, по которым, перебравшись через ров, они тут же карабкались наверx. Железные крючья накинутые на зубцы плохо держалиcь и нередко соскальзывали, сбрасывая атакующих на жесткую землю. Мусульманские воины поджидали тех, кто сумел забраться на стены. Чужаки гибли сотнями под смертельными ударами, но будто бы и не замечали потерь. Бесстрашные женщины вилами отталкивали лестницы, кидали булыжники и лили на ратников кипящую смолу из огромных чанов. От пушечных и пищальных выстрелов закладывало уши. Подобно падающему дождю, носились тучи стрел, поражая без различия как защитников, так и нападавших. Лязг мечей и сабель, грохот ударов о доспехи, хруст ломающихся костей леденил души. Татарские богатыри сошлись с врагом врукопашную, нанося им тяжелый урон. Их изогнутые острые сабли рубили и кололи злодеев, с одного удара снося им головы, руки и ноги, и те, с криками боли, падали в лужи собственной крови. Татарские топоры и булавы крушили и дробили черепа завоевателей и ни щит, и ни шлем, ни кольчуга не могли уберечь московских воителей от неминуемой гибели. "Мало нас," с горечью думал Зайган, протыкая копьем очередного стрельца. "Ногайская орда, наши ближайшие соседи, отказали в помощи. Им важнее дружба с московским царем. Так царь нас всех поодиночке и передушит." Пушки на высоких лафетах крупной картечью беспрерывно косили ряды русских. Сверкало пламя, гремели выстрелы, густой едкий дым окутывал батарею. Видя ужасную гибель своих сородичей многие наступающие оробели и, чтобы избежать битвы с татарами, не дойдя до стен ложились на землю, притворяясь убитыми, и дожидались ночи, чтобы уползти к своим. Зайган рубился с тремя бородачами, они были вооружены бердышами, железные шапки с бармицами закрывали их лица, они подпрыгивали и громко ухали, пытаясь испугать, от них несло куревом и водочным перегаром. Одного Зайган заколол, другого зарезал, а третий, отшвырнув свой чекан, выстрелил из самопала. Свет померк в глазах у Зайгана. Пошатнулся он от острой боли, челюсти его еще были сжаты в свирепом оскале, но руки больше не держали оружия. Ноги батыра подогнулись и он рухнул лицом вперед. Tьма обступила его.
Медленно, как бы через толщу воды, звуки стали проникать в его сознание. Он стал различать голоса, плач, смех и стоны. Веки его вздрогнули и пальцы зашевелились, сгребая щепки и мусор с деревянного помоста, на котором он лежал. Зайган открыл глаза. Превознемогая боль в плече, но опираясь на здоровую руку, он привстал. Комната, в которой он находился, была заполнена ранеными. Одни молча лежали, страдая с закушенными от боли губами, контуженные в грудь хрипели, потерявшие конечности приглушенно подвывали; другие, легкораненые ковыляли взад - вперед, помогая своим товарищам и пытались облегчить их боль. Воздух был сперт и насыщен испарениями нечистот. Масляная лампа бросала бледный свет на покалеченные человеческие тела, обмотанные белыми тряпками. Двое мужчин на соседних лежаках вели неторопливый разговор. "Безнең җиңү (Hаша победа)," услышал Зайган замечательные слова, от которых затрепетало и запело его сердце. Могучий прилив энергии охватил все его существо. "Руслар китте? (Русские ушли?)?" прервал он беседующих. "Нет, они еще здесь, но перетрусили здорово," обернулся к нему небольшой румяный крепыш, лет двадцати пяти, одетый в ватный халат и тюбетейку. "Русские убежали в свой лагерь и загородились щитами. Полегло их вчера видимо-невидимо. Сейчас ждут нашего удара," со смехом добавил его собеседник, безусый подросток с ломающимся голосом. Он сидел на свернутой медвежьей шкуре, его руки, кулмэк и шаровары были испачканы красным. Позади них на грубом столе стояли фарфоровые и жестяные тазы, до верха наполненные ветошью и бинтами, валялись щипцы и пилочки, которые можно было бы причислить к разряду хирургических инструментов; длинные полки вдоль стен прогибались от множества разноцветных баночек и бутылочек, содержащих, по видимости, медицинские снадобья. "Как вы себя чувствуете, абый?" обратился к Зайгану тот, что постарше. "Мы промыли вашу рану и вынули свинец. Ничего серьезного. Скоро заживет." "У нас все выздоравливают," обнадежил его подросток. "Главное, покой и вера." Зайган попытался встать. "Пойду на башню. Посмотрю, где враг." Он стал одеваться. Вдвоем лекари помогли ему, потом принесли его ичиги. На него накинули его кафтан, застегнули панцирь, напялили шапку и, опираясь на плечо юноши, Зайган неуверенно вышел... и пробудился. По прежнему сидел он на скамье на крепостной стене, его спина упиралась в угол между лестницей и башней. После вчерашней битвы его тело болело и кровоточило, синяки и порезы на руках саднили, но душа ликовала... Он и не подозревал, что все-таки задремал, вспоминая прошедший день. Вокруг него уставшие защитники прикорнули возле лафетов и бойниц. Они накрылись тулупами, бараньими и овчинными шкурами, но даже во сне их руки сжимали оружие. Неподвижные фигуры часовых стояли на страже. Сколько он спал? Солнце, пробиваясь сквозь пелену синеватых туч, уже поднялось над горизонтом и светило своими бледными лучами на обороняющийся город и вереницу парусных кораблей у речного причала. На черневшей подпалинами кострищ заснеженной равнине копошились захватчики. Их действия были непонятны, казалось, что они собираются уходить. Зайган повернулся и взглянул вниз. Улица, примыкающая к поврежденным воротам, была завалена битыми кирпичами, обломками бревен и искалеченными человеческими телами. Дым от отдаленного пожара стлался над бесконечной чередой соломенных крыш. Рядом с воротами стоял пышный и монументальный ханский дворец. Он был глух и молчалив, тень несчастья покрывала его и только слабый огонек сиротливо тлел в зарешеченном окошке верхнего этажа. Но казанцы верили в свою победу. В морозном воздухе звучали отрывистые воинские команды, цокали копыта конных патрулей, скрипели колеса повозок, подвозящих боеприпасы, и на центральной площади хан Ядыгар делал смотр своим дружинам. Тем временем прохожие торопились похоронить погибших, артель плотников, громко перекликаясь, восстанавливала постройки, хозяйки разжигали свои очаги и пекли хлеб, а с минарета, как голос надежды, доносился протяжный зов муэдзина.
"Давно здесь сидишь, иптяш?" услышал Зайган знакомые голоса. "Чтобы не хворать, надо хорошенько кушать." Он поднял голову. Пахлеван и Хайдар, друзья из его отряда, пришли проведать его. Как и он служили они нукерами у Кызылбаши; как и он были они низкорослыми, но могучими и умелыми воинами; как и он храбро сражались они вчера на стенах. Это они не допустили до Зайгана обидчика, уже замахнувшегося, чтобы прикончить его. Они добили врага и оттащили Зайгана к лекарям, наказав, чтобы те прилежно за ним ухаживали. "Пойдем к кашеварам, пока не поздно. А то все съедят," Пахлеван показал движением руки куда - то в сторону и вниз. Оба громко расхохотались. Зайган с усилием поднялся и, поддерживаемый товарищами, по щербистым кирпичным ступеням спустился на улицу. Здесь уборка уже началась и мусор складывали на телеги, ставни мазанок были распахнуты и их обитатели, вернувшиеся к своим ежедневным занятиям, без особого интереса посматривали на трех богатырей, шествующих по середине мостовой. Их сабли позвякивали, сапоги гулко печатали шаг, подолы их верхней одежды взметали неостывший пепел битвы. Харчевня находилась в Мучном квартале. Пропустить ее было невозможно. Издалека сообщала она о себе запахами съестного, шумом и гвалтом. Вокруг длинных столов, уставленных блюдами, подносами, кувшинами и горшками с разнообразнейшей стряпней, толпилось порядочное войско. С набитыми ртами мужчины лениво болтали, смеялись и ели от пуза. Поодаль над вязанками пылающего хвороста в клубах пара висели чугунные чаны с горячей похлебкой. Низко кланяясь сновала кухонная прислуга, подтаскивая новые тарелки и горшки взамен опустевших. Приятели, найдя свободное место, набрали себе ломтей вареного мяса, хлеба, овощей и схватили по кувшину кумыса. С каждым глотком Зайган чувствовал, как возвращаются его потрясенные силы, но говорить он не мог от усталости. Приятели молчали, занятые самими собой и поглощением пищи, пока не заметили суматоху, поднятую окрестными жителями. Старые и малые, застегивая на ходу одежду, мчались на площадь к которой примыкал Мучной квартал. Толпа любопытных теснилась вокруг полураздетого юродивого, усевшегося на мостовой. Безумный взгляд его не стоял на месте, в уголках рта скопилась пена и слизь, лицо, руки и ступни босых ног были в глубоких царапинах, на затылке запеклась кровь. С ним пробовали разговаривать, но он не отвечал на вопросы. "Джинн," не переставая твердил юродивый и тыкал пальцем в сторону мавзолея, изразцовый купол которого возвышался среди деревьев на другой стороне. " Я там молился. Он выпрыгнул из воздуха прямо на надгробие. Он весь в огнях и в искрах. Они жалят как осы. Вот он!" Юродивый забился в припадке. "Люди, спрячьте меня!" Мутные глаза его остекленели, он растянулся ничком на грязном снегу и затих. Народ повернулся к мавзолею. Великое множество замерло как пораженное молнией. Всем казалось, что зрение обманывает их. Вечно запертые бронзовые двери со скрипом отворились и оттуда вышел вельможа. Голова его, покрытая соболиной шапкой, была гордо поднята, спокойно смотрел его взор, бледное лицо улыбалось. На нем был зеленый бешмет до колен, через раскрытый ворот проглядывал розовый кулмэк, черные шаровары были заправлены в сафьяновые сапоги. Он был невооружен, но бешмет был подпоясан сабельным опоясьем с серебряными бляшками. С левого бока была пристегнута золотая пайцза с отчеканенной тигровой мордой. "Это не джинн, это пророк!" В безмерном удивлении толпа упала перед ним на колени. "Тогда почему у него на боку висит пайцза Чингиз хана?" гадали одни. "Потому что это воскресший отпрыск Потрясателя Вселенной!" доказывали другие. "Не может быть!" сомневались третьи. "Кто же он такой?" Пара дотошных мальцов проскользнула в мавзолей в поисках перевернутых плит, но вернулась с вытянутыми лицами и разведенными руками; они не нашли ничего. Ахмет остановился посередине площади лицом к дворцу и скрестил свои руки на груди. Он чувствовал на себе тысячи устремленных глаз, в которых застыл немой вопрос. Ахмет не мог дать ответ, так он был потрясен увиденным. Великолепие зданий превосходило его ожидания. Их размах и роскошь напоминали ему иллюстрации из старой арабской книги, которую он рассматривал в детстве. Сказочные переливы изразцовых стен и куполов завораживали; благородные орнаменты очаровывали; ажурные арки и мраморные колонны вызывали невольное восхищение. В 1935 году Ахмет жил в Казани и работал на машиностроительном заводе. По выходным он любил бродить по кремлю, рассматривая уцелевшие памятники, любуясь архитектурой и читая таблички на стенах. Но сейчас перед ним была живая история - нетронутый, еще не разрушенный завтрашним штурмом прекрасный город, полный живых его обитателей. Никто из них не подозревал, что если Ахмет не вмешается, то их город скоро погибнет. Язык сильно изменился за прошедшие пятьсот лет, но Ахмет читал мысли собравшихся и мог легко изъясняться. "Отведите меня к хану!" изрек он. Его поняли и толпа заколыхалась. Зайган чувствовал доверие и симпатию к пришельцу. Этот человек был плоть от плоти, кровь от крови татарского народа, готовый умереть за них. Зайган тихонько толкнул в пухлую спину стоящего впереди неуклюжего человека в черном шелковом халате. Тот повернул свое одутловатое, желтое лицо. Хитрые узкие глазки недовольно смотрели на него. "Вейюань Сунь Син, вы помощник ханского визира. Не могли бы вы проводить эфенди во дворец?" Толстяк согласно кивнул головой и подошел к Ахмету. Поклонившись ему до пояса, Вейюань произнес, "Мы послали гонцов к великому хану. Он будет извещен о прибытии сына Потрясателя Вселенной." Ахмет благосклонно принял рапорт и пошел вслед за китайцем. Толпа молчаливо расступалась, оставляя им широкий проход на всем пути. Идти было недалеко. На мостовой перед монументальным дворцовым порталом, украшенным зеленоватыми изразцами, была уже постелена дорожка из небольших ковров. Стоящий у входа благообразный человек в полосатом халате и белом тюрбане величественным жестом указал им проход внутрь. Ахмет вошел в устланный мягкими коврами зал. Здесь было тихо и безлюдно. Тусклый солнечный свет проникал через вереницу высоких стрельчатых окон, застекленных цветными витражами. Трон из красного дерева, обшитый золотой тесьмой, лежал опрокинутый на возвышении в дальнем конце палаты; там же поблескивали осколки разбитых ваз, обломки полированной мебели и другой непонятный мусор; розовая бархатная подушка с сиденья валялась на ступеньке.
Из-за колонны навстречу ему шагнул молодой воин. Он приблизился стремительной, бесшумной походкой. Длинные полы его простой синей одежды развевались, открывая желтой кожи сапожки с загнутыми кверху носами. Тонкая талия была перетянута ременным поясом, на котором висела кривая сабля в зеленых ножнах. Ее эфес украшала точеная слоновая кость, окаймленная серебряной проволокой. Голова юноши, увенчанная круглой меховой шапкой со стальным шлемом-шишаком, приходилась Ахмету почти по плечо. Улыбка освещала его крючконосое, худое лицо, но в пристальном взгляде черных глаз чувствовалась привычка повелевать. "Тысячу лет тебе жить и царствовать, мудрый падишах," Ахмет поклонился ему, угадав, что перед ним хан Ядыгар. "Откуда ты?" губы его искривились, глаза сузились. Он нервно сжал ладони. "Я пришел издалека," заговорил Ахмет поучающим голосом. "Мы ждем от тебя вестей от наших далеких предков," Ядыгар не мог скрыть волнения. Лоб его покрылся потом и руки задрожали. "Меня послал великий Чингиз-каган спасти тебя и твое царство," Ахмет решил не пускаться в сложные объяснения. "Завтра русские опять пойдут на штурм." "Я знаю. К ним постоянно подходят подкрепления. Лазутчики донесли, что их английские наймиты подкопали две крепостные башни и на рассвете взорвут порох. Потом они начнут атаку. Наше войско истощено и малочисленно." Хан хотел еще что-то добавить, но голос его задрожал и он умолк. "Штурма не будет," Ахмет обнадежил его. "Я разоружу их армию. Приготовь свою конницу к преследованию неприятеля." Ядыгар недоверчиво смотрел в глаза гостя. На лице его пронеслась гамма переживаний - от леденящего скептицизма до готовности поверить и тут же броситься в бой. Вспыхнувшая как пожар сумасшедшая надежда мигом охватила его. "Откуда знаешь?" Ядыгар воинственно положил руку на эфес. "Я постиг непостижимое и раскрыл сокрытое...Мне доступно то, что не присутствует во внешнем мире," затейливо излагал Ахмет. Ему было немного совестно перед своим учителем с далекой планеты, но он упрямо лез вперед. Ахмет щелкнул пальцами и поклонился хану. "Прими мои дары, великий император," он указал на кованый сундучок с откинутой крышкой, внезапно появившийся у ног властелина. Золото и самоцветы наполняли его до краев. На самом верху лежала пара кинжалов в богатой оправе. Отблески камней и полированного металла забегали по потолку. Чудесное сияние исходило от сокровища. Оно невольно притягивало к себе взоры. Из-за колонн вышли прятавшиеся там до поры до времени ханские визири и телохранители. Они тоже были заворожены богатством. Они подошли вплотную, тупо рассматривая переливы и блеск драгоценностей. Один Ядыгар сохранил хладнокровие. Он хлопнул в ладоши и приказал, "Сундук в казну, а дорогому гостю - пир!" По длинному коридору все прошли в обеденный зал. Их ждали. На ковре было расставлены сотни блюд с изысканными явствами в таком количестве, что ими можно было бы накормить целую проголодавшуюся армию. Морщинистый слуга со всклоченной бородой принес в медном тазе свежей воды для омовения. Два отрока в белых одеждах, поклонившись и опустившись на колени, поставили перед каждым глиняные расписные блюда с вареным рисом и кусками жареной курицы. От кушаний исходил ароматный пар. Соблюдая обычай, Ахмет много не ел, но брал чуть-чуть от каждого блюда, расхваливая и благодаря. За обедом присутствовали помимо хозяина, оба его визиря и несколько близких родственников. Стражники в кольчужных доспехах и со скрещенными копьями застыли у дверей. Разговор был вялый и пустой, без содержания и смысла, который то затихал, то вновь оживал; казалось, что грустные мысли присутствующих обрекали все на бесславный исход, пока, наконец Ахмет не упомянул патриотизм. "Татарский меч всегда разил неверных, прославляя знамя Пророка, татарское имя всегда вызывало почет, татарские дипломаты сохраняли мир между народами и государствами." "Что же стало теперь?" вырвалось у хана. "Теперь будет лучше," мечтательно Ахмет поднял глаза к потолку. Гатжит в его кармане в этот момент требовательно задрожал, но это не остановило рассказчика. Он продолжал, "Завтра ты победишь москвичей и они никогда не покажут сюда носу. Казанское ханство соединится с Астраханским и Сибирским, создав обширное образование, которое будеть диктовать вечерним странам свою волю. Московское княжество вернется к границам 14-го века, навеки заняв место в ряду второстепенных государств. Возможно, что оно станет вассалом Украины или Польши, или еще кого-нибудь. Вот как важна твоя завтрашняя победа!" Ахмет смахнул пот со лба и перевел свой взгляд на хозяина. Его неуверенность испарилась без остатка, теперь он был полон гордости и надежд; упрямо голова его сидела на крепкой шее, полусогнутая спина выпрямилась, лицо приняло свирепое выражение. Беседа потекла безмятежно и плавно словно широкая, полноводная река. Обсуждались дозволенные темы: от подвоза провианта и грозящем недостатке питьевой воды до слухов, сплетен и анекдотов, ходящими в городе. Ни о себе, ни о великом кагане приезжий не проронил ни слова, а расспрашивать его посчитали неудобным. Голоса звучали негромко, но то и дело раздавался вежливый смех. Прошел час. Подали десерт. Потом прошел еще час. "Мне пора. Нельзя откладывать," гость стал прощаться. "Побудьте еще немного," в один голос уговаривали его хозяева. После завершения застолья хан прочитал молитву и вызвался проводить его. Ахмет, очарованный любезным приемом и архитектурой кремля, сожалел о краткости своего посещения. "Красота нашего города лучше всего видна сверху. Хотите пройти на сторожевую башню?" предложил Ядыгар. "Охотно," согласился Ахмет. Сопровождаемые визирем и гигантского роста телохранителем они поднялись на смотровую площадку. Закатное солнце бросало прощальные лучи на пологие, припорошенные снегом холмы, на русские редуты, близко подступившие к стенам Казани, на необъятную Волгу, которую пересекала череда вражеских судов и на царский шатер, умостившийся на круче вдали. "Неужели одолеем?" засомневался визирь, наклонившись вниз и разглядывая тьму вооруженного народа, коней и пушек. "Непременно одолеем," уверил его Ахмет. Визирь, костлявый человек в стеганом халате и белом тюрбане, недоверчиво поджал губы. "Прощай, хан," Ахмет пожал хозяину обе руки и устремил свой взор на походную резиденцию царя. Порыв горячего ветра пронесся над башней, чуть не свалив наблюдателей с ног. Ко всеобщему изумлению Ахмет исчез. Ядыгар недоуменно рассматривал свои пустые ладони. "Удвойте дозоры на стенах и приготовьте к рассвету все отряды конницы," приказал он.