Оказавшись на втором этаже юноша лишь заглянул за дверь спальни отца и тут же отступил дальше. Сердце сжималось, наполняясь тревогой.
Это было невероятно.
Его дом, он остался таким же, каким помнил юноша. И даже более полным и правильным, чем его воспоминания. Взять хотя бы его комнату: мягкая кровать с парой подушек, тяжёлые бордовые шторы, спасающие от утренних, слишком назойливых лучей дневного светила. А в углу сидит небольшой мишка, который раньше казался просто огромным. А вот полка с его прочими игрушками: тут в основном мягкие, набитые ватой или опилками, в шкафу лежали настольные и различные тетради. Тетради для рисования, альбомы, тетради и книжки, по которым он учился, ведь учителя приходили на дом.
Аллен рос удивительно домашним ребёнком и, наверное, от того почти ни с кем не был знаком.
Аллен рос в этом самом доме, рос вместе со своим отцом, а потом, однажды, его не стало…
Мана Уолкер умер…
Мана Уолкер был убит…
Какой-то урод возомнил, что он в праве убить доброго и любящего отца маленького Аллена, решил, что так можно, что ничего плохо не сделается, просто в мире появится ещё один сирота…
— Ненавижу!
Здесь всё было правильно. Те же вещи на тех же местах, будто не прошли годы, или какой-то волшебник законсервировал дом и изменений больше не будет, но они были! Здесь не было Маны.
— Ненавижу!! — это уже больше было похоже на скулеж, из глаз лились слёзы, руки сжимались в кулаки, а сам юноша метался по комнате, то и дело прикасаясь к тем или иным предметам и каждый раз убеждаясь: они все связаны с Маной. Подарены им, куплены, починены, подправлены, здесь всюду, везде должен был быть он.. его отец…
Но его не было!!! Дом был пуст!
И он завыл в голос, падая на кровать, давясь рыданиями и вгрызаясь ногтями и зубами в наволочку, избивая ни в чём неповинную подушку. Он кричал, сдирая горло, хрипя и давясь рвущимися наружу криками. Он плакал от боли, обиды и ненависти, он плакал впервые с того дня, когда попал в приют. Он очищал свою душу, отпускал свою боль, отпускал своё прошлое, не слыша и не видя, что происходит вокруг, он кричал и его крик вонзался в окружающее пространство подобно раскалённому ножу, вонзающемуся в масло… Он оплавлял, смывал границы, искажал, и кроме этого крика, переполненного болью и эмоциями, не было больше ничего….
Аллен в этом смешении кадров почти не слышал пронзительного вопля. Задребезжали стёкла и что-то разбилось. Он не видел, но скорее понимал, что здесь кто-то есть. Он ощущал с этим человеком удивительную связь, будто они угодили в одну и ту же ловушку, в один и тот же дикий, невообразимый капкан, будто не было больше на свете души, что могла бы их понять.
Он знал, что кто-то тоже был здесь… Или, быть может, там.
Аллен не был уверен, что это реально, только судорожно вдыхал в себя новые порции кислорода, кусал губы и смотрел в потолок, лёжа на спине, раскинув руки в стороны и ощущая, как тяжело вздымается собственная грудь.
Он не видел ничего, кроме белого потолка, мягко покачивающейся люстры на три плафона, окружённые полупрозрачными лепестками цветов…
Его мягко взяли под локоток и помогли подняться. Кто-то, кто был старше и мудрее. Гораздо мудрее, и это было очень правильно.
Но он не задумывался об этом.
Он встречал новое утро, ощущая себя беззаботным, глупым ребёнком. А кем ещё он может быть, зная, что сегодня за день, и от чего он так рад?
Он, всего лишь беззаботный ребёнок, встал и не спеша двинулся к выходу из комнаты, в которой кружилась и серебрилась пыль, словно волшебная пыльца, исполняющая желания.
На улице сияло солнце, и это было такой редкостью, что улыбка сама собой расползалась на его губах. А его мудрый проводник всё так же под локоток повёл его к выходу из комнаты и вместе с ним стал спускаться. Хрупкая ладонь, придерживающая и не дающая сорваться в пропасть восторга, дарила тепло и уверенность. И он даже не смотрел, кто это ведёт его. Он улыбался навстречу совершенно чудесному утру.
Мана гремел на кухне посудой и бурчал что-то смешное. Он всегда разговаривал со всеми неодушевлёнными предметами и вот теперь ругался на бессовестный, протекающий кран, который никак не мог верно отрегулировать горячую воду. Бормотал что-то про замену втулки и тихо ругался. Шутливо так. Аллен всегда знал, что он совсем не злится, а пытается выглядеть рассерженным. Потому что люди бывают сердиты. А его отец нет. Он всегда притворяется.
Рука девушки, что вела его, слегка сжалась, когда они вошли на кухню, и Мана с солнечной улыбкой поприветствовал своего юного жаворонка и тут же потянулся за кружкой горячего какао, чтобы протянуть растрёпанному ребёнку. Они обсуждали какие-то глупости и смеялись. Аллен дул в свою чашку, пытаясь остудить горячую жидкость и наконец-то выпить, и бросал обиженные взгляды на смеющегося над ним отца.
А за руку его всё так же придерживала проводница, что присела на соседний табурет. Он вновь совсем её не видит, но это совсем неважно. Он улыбается, смеётся и пьёт свой самый любимый напиток, таская из вазочки печенье. Он счастлив и отчётливо понимает, что сидящая рядом девушка тоже улыбается. Она старше и мудрее, но ей тоже очень тепло и хорошо. Недаром её ладошка такая мягкая, родная и тёплая.
Мана вытер руки, оставляя посуду обсыхать, и позвал Аллена за собой, вопреки обыкновению до того, как мальчик завершит своё воскресное подобие завтрака. Но такова их договорённость: в воскресенье Аллен с утра может насаждаться тем, что так любит, если встанет достаточно рано.
Но Мана отвлекся на звонок в дверь и, как ни странно, не впустил гостя в дом, продолжая вести разговор на улице. Аллен, подчиняясь своему проводнику позволил повести себя к двери, и даже услышал мужские голоса
— … покинуть не получится. Придётся сворачивать все планы, я был слишком небрежен.
— Керр оказался одним из них. — голос гостя знаком, но Аллен не может сказать, что это за мужчина.
— Ты.. Ты шутишь? Твой брат?
Мужчина громко ругается, и Аллен чувствует смущение от того, что он слышит это вперемешку с некоторым удовлетворением: всё-таки запретные, нехорошие слова ведь.
— Я не думал, что у них всё так схвачено. Выходит, они уже давно…
— Да, они отлично знают об Аллене. И, честно говоря, я растерян. — Ответил Мана. — Первым моим порывом было рвануться отсюда, но успел сообразить, что тогда точно живым не выберусь.
— Ты можешь тянуть время? То есть, теперь они знают, что ты в курсе, и могут сменить планы.
— Я не уверен, что у них сейчас есть чёткий план. Кажется, внутри Ордена разлад, и они вовсе не…
Отец понижает голос, и Аллен хмурится, прикладывая ухо к двери и пытаясь услышать хоть что-то.
— .. и ни одной здравой мысли. — это уже конец слов гостя. — Похоже, мне придётся поговорить с ним, я не собираюсь сидеть в тени! А если бы это оказался его мальчишка, он поступил бы так же, хренов защитник порядка и закона? Я обязательно с ним пообщаюсь!
Мана с гостем снова перешили на более спокойный и тихий тон. Аллен слышал лишь отрывочные, не вполне ясные слова. Кажется, гость говорил что-то о своей неопытности и даже оправдывался.
— Может, оно и к лучшему, что мы не можем уехать? — снова довольно отчётливо прозвучали слова, кажется, сделавшего пару шагов к двери Маны.
— О нет! Не говори, что ты хочешь провернуть что-то этакое!
— Может быть, это единственная возможность.
— Действовать наобум? Но на самом деле… Я не знаю.
Снова тишина и затем практически рык этого странного гостя:
— Пробрало бы их всех с этой Зеленоглазой Дарительницей!! Тоже мне заварили кашу!!
— Может, не стоит о ней так, всё же хозяйка…
— Уже нет! — довольно грубо перебивают Ману. — Она ведь подарила их!
Возникает напряжённая пауза, и Аллен жмётся к своей проводнице ещё сильнее, чем прежде, он не понимает, о чём идёт речь, но понимает, что случилось что-то плохое. Мана очень расстроен и даже зол.
— Слушай, меня давно не было, я понимаю. Помнишь, я рассказывал о своей идеи? И вообще, это стоит ещё проверить. Брата. Я опасался возвращаться сюда.
— Я не привлекал внимания и… в общем, не беспокойся, пока ведь всё нормально.
— Ты и впрямь думаешь, что… что.. он будет на стороне твоей? — гость произнёс эту фразу очень нескладно, всё время запинаясь.
Но Мана не ответил. Они оба попрощались, и вошедший отец тут же наткнулся при входе на собственного, явно встревоженного сына.
— Аллен, что-то случилось? Ты… — отец явно озабочен, и Аллен отрицательно замотал головой, но, видимо, его вид выдавал тревогу, и Мана обнял его, ласково улыбаясь.
— Всё хорошо, Аллен. Правда, хорошо, не стоит беспокоиться.
И он рад и радость распирает его изнутри, заставляет сиять. Его отец рядом, и его проводник – очень мудрая, старшая девушка, что привела его сюда и дарит своё тепло и нежность. Она тоже счастлива. Она смеётся. Она теплая и совсем родная, словно подаренная богами сестра.
Другими богами.
Она смеётся. Негромко, почти беззвучный перезвон колокольчиков. Она обнимает его со спины, прижимаясь всем телом, и смех становится всё громче и громче. В нём появляется горечь и боль, он становится совершенно другим и перерастает в оглушающий вопль.
А в нос ударяет удушающий тошнотворный запах горящей плоти.
Комментарий к Глава Четырнадцатая. Гость незваный. Итак, на сцену вышел Тикки Микк, и сцена в ужасе сбежала.
То есть сбежал Аллен. Ай-ай-ай, Тикки!
Аллен может показаться неадекватным, но проанализировать ситуацию и придумать здравое решение было бы сложно.
Да и Тихий Холм имеет тенденцию привечать одиночек, а разделить людей не трудно.
Ну, а про сцену в доме я промолчу.
====== Глава Пятнадцатая. Он никого не отпускает. ======
Прямо над головой что-то громко ударилось о пол и разбилось вдребезги. Вскочивший Аллен, очумело оглядывающийся по сторонам, тут же поскользнулся и грохнулся на колени, недоумевающе пялясь на мутное серое стекло и наполовину расплавившийся патрон люстры. Осколки стекла рассыпались по грязному, заляпанному и потемневшему полу, а скрывавший его некогда ковер пылился в углу, свёрнутый в компактный рулон.
Где он оказался?
И что только что произошло?
Аллен обернулся на кровать, с которой слетел, но обнаружил, что она покосилась на сломанной ножке и поверх пружин лежит только старый, потемневший и потяжелевший от влаги матрас. У окна на полу валялись кружевные тряпки выцветшего бардового цвета, что несколько лет назад были плотными, не пропускающими солнечные лучи шторами.
Окно выбито, и в комнате мороз пробирающий до косточек. За окном же темно и тихо.
Аллен не верил, но реальность твердила своё: вот он, настоящий его дом. Жёлтые обои, наполовину слезшие со стен, разваливающаяся мебель, бардак, сухая листва и грязь, наметённая через выбитое окно. Дом ведь не мог так сохраниться, будто его покинули только вчера, ведь так? А значит, это было только видение. Аллен прошёл по давно покинутому, разбитому дому, но видел лишь то, что хотел. Или, что более вероятно, то, что ему кто-то хотел показать. Ведь его послали домой. И зачем-то показали обрывки прошлого.
Для того чтобы возвращение к реальности было ещё более болезненным?
Или чтобы он наконец их принял. Принял изменения, принял невозвратимость и неотвратимость перемен. Принял окончательную смерть его светлого прошлого. А этот дом, разрушенный и покалеченный — замшелый могильный камень.
В горле неприятно запершило, а в уголках глаз начали скапливаться слёзы. Его снова надурили, его привели сюда, показали то, чего нет, ещё и этот тёплый сон… Они издеваются? Чего они хотят добиться? Кому лучше от его мучений? Хотелось вновь начать громить комнату, как он сделал это в больнице, но что-то его удержало от пустого поступка. Рука, лишь слегка приподнявшись, остановилась на пол пути к горшку с землёй, в котором больше ничего не росло.
Это была его комната, это было его прошлое.
И совсем не хотелось разрушать его больше, чем есть. Хотелось прикоснуться ладонью к этим потрепанными разбухшим книжкам и лишь силой желания восстановить им прежнее обличие, пролистать, рассматривая яркие картинки и крупные слова, повествующие о вечной победе добра над злом. Добро с тяжёлыми кулаками и зло, в большинстве своём заслуживающее только жалость — сейчас забавно думать над этим.
Хотелось сохранить здесь хоть что-то. Но Аллен слишком хорошо ощутил разницу между тем, что было, и тем, что теперь есть. Ведь если прошлое рассыпается прахом, то нужно лишь браться за новые материалы и строить будущее из крепких, прочных, но таких же ненадёжных материалов, тех что могут быть разрушены всего одним взмахом крыла птицы рока.
— Аллен!!
Родной, дорогой, обожаемый голос раздался снизу, и Аллен даже подумал, что ему показалось.
— Аллен, ты здесь?
Лави! Аллен, не откликаясь от переполняющего волнения, понимая, что голос может предать и отказаться служить в самый ответственный момент, выскочил из комнаты в коридор, едва успев вовремя затормозить.
Лестницы не было.
Вместо неё дыра и груда старых досок внизу, на первом этаже, и, кажется, этой лестницы не существовало уже… уже давно. Но Аллен отлично знал, что путь на второй этаж всего один, тогда каким мистическим образом он прошёл в свою комнату?
Выходит то, что он видел, не было галлюцинацией? Или он во всю скалолазничал по стенам, полагая, что тихо-мирно поднимается по лестнице? Что произошло на самом деле?
Аллен осторожно прикрыл лицо рукой, это был другой мир? Другая реальность? Или просто внушение? Захотелось прямо сейчас шагнуть в раскрывшийся перед ним пролом, шагнуть просто так, чтобы только доказать, что там ничего нет, и что отсутствие лестницы это не очередная наведённая иллюзия.
О том, что он может неудачно переломать себе конечности, в случае если лестницы всё же нет, он отчего-то не подумал. Так же как не подумал о том, что вполне реально подойти к пролому и сунуть туда руку, убеждаясь, что она не натыкается на дерево.
— Аллен!
Уолкер, стоящий у самого края, вздрогнул от неожиданности, теряя равновесие, и едва успел ухватиться за тут же жалобно захрустевший осколок перила.
— Какого ты… — Лави стоящий внизу, в проходе, явно не мог найти слов для своего возмущения, но Аллена сейчас это не волновало.
Появление товарища вдруг показалось в высшей мере подозрительным, паранойя шептала, что необходимо срочно убираться отсюда, покидать это место без этого зеленоглазика. Лави тоже может оказаться не Лави.
Аллен отступил, судорожно оглядываясь на приоткрытые двери и пытаясь сообразить, как оттуда можно сбежать.
— А как ты туда забрался? — Лави наконец-то обратил внимание на то, что груда досок перед ним некогда была лестницей. — И чего ты пятишься?
— Ты Лави? — первым порывом было спросить «ты кто», но Аллен понимал, что это будет выглядеть в вышей степени неразумно. Ещё чего доброго друг решит, что Уолкер успел заработать амнезию.
— А ты Аллен? — с сарказмом поинтересовался друг. — Может быть, ты уже спустишься, не знаю, как и зачем ты…
— Я был не здесь, — категорично ответил Аллен, и в его голове начал выстраиваться ровный план, как объяснить Лави, что здесь опасно и при этом не быть записанным в психи.
— В смысле?
— В прямом, меня пытались послать домой, но меня здесь не было. Почему ты ищешь меня здесь, а не возле больницы?
— Проехать было удобнее, — Лави задумчиво взъерошил волосы. — С дорогой везде непорядок и получилось, что твой дом… Ты что, не знаешь, как сюда попал?
— Не имею ни малейшего представления, но, похоже, теперь мне придётся как-то слезть отсюда…
— Может, поищешь что-нибудь нормальное в других местах?
Аллен отрицательно покрутил головой, присаживаясь рядом с проломом. Если он пойдёт искать, ему придётся и дальше рассматривать этот разрушенный дом и даже более того, он потеряет Лави из виду и тот может куда-нибудь пропасть.