“Ты - аристократ. Чтобы очистить свою и без того чистейшую кровь, нужно слова доказывать поступками. Если человек нуждается в деньгах - помоги. Покажи остальным, что лишение грошей на тебя никак не повлияет - у тебя итак их предостаточно. Если человек нуждается в твоей помощи - помоги. Даже если потребуются слова - ты докажешь всем, что знаешь, как вести себя в подобных ситуациях. У тебя имеется все нужное для успокоения пострадавшего, и ты - знаешь, как правильно применить все правила и манеры…” - голос матери отчетливо звучал в голове у Драко, и парень быстрым шагом вернулся в центр комнаты.
Он не хотел помогать Гермионе, не собирался это делать. Да и протягивать руку помощи было не в его вкусе. Говоря по правде, он не особо умел это делать. Потому что если кому-то из слизеринцев было плохо душевно, появлялись другие, и Малфою просто не приходилось делать это. Его раздражали слезы других людей, их ненужные истерики и крики. Драко всегда думал, что это пустая трата времени - уходить в себя и нагнетать проблемы. Думал до того времени, как сам не оказался в подобной ситуации. Именно то состояние, что испытывали его сокурсники, пережил он и на себе. Только в его случае никто не пришел на помощь, словно где-то сверху решили отомстить младшему Малфою за то, как насмехался над теми, у кого было горе.
- Эм… - начал парень. - Есть явный плюс.
- Что? - Гермиона подняла заплаканные глаза на старосту.
Только его ей не хватало. Этого дурного голоса и взгляда. Именно сейчас гриффиндорку он не пронизывал на сквозь, не заставлял мурашки бегать по коже. Даже присутствие аристократа никак не волновало девушку. Она сама стала той холодной глыбой, которой был Малфой.
- Ну, ведь отец не умер.
Секунда для того, чтобы схватить подушку и бросить ее с размаху. Чтобы парень пошатнулся на ногах, наткнувшись на стол. Который впоследствии опрокидывается, и на полу оказываются миллионы осколков с разорванными книгами. Со стеклами, которые долетают до голых ног девушки и крепко впиваются.
- Ты дура, что ли?
Гермиона со злостью выдирает два осколка из лодыжек, проскрипев зубами. Пятна крови появились на пальцах, но девушка лишь сильнее прижала к себе подарок, кладя голову обратно на ковер.
- Ты не смеешь разговаривать о моем отце. Никогда. Ты понял меня?
Парень усмехнулся, взяв палочку покрепче. Произнеся заклинания, он восстановил столик и стеклянную вазу, которая до этого красовалась на нем. “Заживляет” книги, прикрепляя страницы. Но некоторые все же угодили в камин и теперь безжалостно сгорали там дотла.
- Ты же посмела говорить о моей матери. Так что не стоит здесь условия ставить, - ответил Драко, закончив с починкой гостиной.
Голубые тона больше не успокаивали ее, а лишь нагнетали обстановку. Гермиона вспомнила, что темно-голубой - это любимый цвет ее отца. Влажные глаза потратили еще тонну слез, которые разрезали ее щеки. Попадали в рот, и девушка почти захлебывалась от них, глотая против своей воли. Ее организм еще никогда не терял столько воды и соли, так что ощущение слабости с каждой минутой наваливалось на нее с новой силой. Давило на голову, уменьшая ее размерах. Еще чуть-чуть, и Гермиону сдует тем ветром из окна, как крошечную птичку с красивым оперением.
Она закрыла лицо руками, лишь бы не видеть эту комнату цвета неба. Цвета моря, который опять напоминал ей о родителях. Как они ходили по берегу, как бросались с отцом песком друг в друга. Как затем бежали в соленную воду, чтобы смыть с себя теплые ракушки. И затащить маму в холодное море, пока та будет кричать и ругаться, что не хочет еще окунаться.
Воспоминание о том, как отец учил ее плавать, врезалось в голову девушки. Стоял теплый день, и они впервые поехали на море. Честно говоря, Гермиона не могла припомнить, где именно это было, но главное все же осталось - там был отец. Он держал девочку большими руками, пронося над голубой водой. Она барахталась и смеялась, еле касаясь телом моря. Медленно мужчина отпускает ребенка, и девчушка начинает быстро грести руками и ногами, пытаясь удержатся на плаву. И - о, чудо - у нее выходит достаточно быстро. Потому что через неделю, когда они покидают белый пляж и зеленые пальмы, Гермиона уже может проплыть метров десять без поддержки отца.
- Мне так плохо… - вдруг произносит она. Скорее себе, чем Драко, но тот все слышит и думает, что это адресовано ему.
Впервые в жизни Малфой понимал второго главного старосту. Не дело объединяет людей, а общее горе. Кто, как ни он, мог знать, что такое пережить подобное? Когда сидишь без дела и знаешь, что ничем не поможешь своему родному. Но Гермионе было еще хуже, наверное. Из письма парень понял, что девушка попросила подарок, и отец попал в аварию, когда поехал за ним или уже возвращался. Соответственно, гриффиндорка испытывала сильнейшее чувство вины, а у Драко этого не было. Ведь не он виновен в том, что яд проник в организм Нарциссы. И все же… девушка слишком сильно убивалась из-за происшествия.
- Говоря по правде, я не знаю, что делать в подобных случаях, - бросает тот и приближается на один шаг ближе. Парень садится около нее, смотря в пустые глаза.
Девушка пару раз моргает, словно только что вспомнив, что не одна в башне. Она хмурится, не понимая, кто сидит перед ней. Когда голова наконец вспомнила человека, Гермиона говорит:
- Ты все равно не поможешь мне. Никто не сможет сделать этого. Но ты - особенно.
- Почему это? - удивляется парень, приподняв брови.
- Потому что ты никогда не переживал то, что чувствую я, - Грейнджер ткнула пальцем в грудь и ощутила боль от этого жеста. Даже легкое прикосновение расширяло дыру в ее теле сильнее.
- Я не понимаю? Ты что, серьезно сейчас? Вообще-то, хочу напомнить тебе: моя мать умирает. И, в отличии от твоего отца, ей осталось жить недолго, - почти обвиняющее ответил Драко, сложив руки на груди.
Даже сейчас они были разными. Она лежала, свернувшись в калачик, а он восседал с ровной спиной, будто царь. Она готова была разрыдаться от любого слова, а он сам делал эти грубые предложения. Она сжимала книгу в руках, думая, что это - самое важное в ее жизни, ее подарок; а он и не думал, что может быть что-то лучше и ценнее, чем он сам.
- Пусть так, - безразлично соглашается девушка, продолжая, - но ты не виновен. А я - только я и никто другой - заказала этот дурной подарок. Я сделала своего отца инвалидом, понимаешь? - ее голос задрожал, как натянутая струна. В горле появился ком, и оно заболело с новой силой. - Я виновата! Понимаешь?! - девушка сорвалась на крик, наконец отбросив книгу от себя. - Если бы не я и мои невероятные замашки на эту жизнь, все было бы хорошо! Сейчас бы родители сидели у бабушки в Швейцарии и ждали меня! Понимаешь?! Господи… - она приподнялась на локтях, принимая сидячее положение. Только сейчас до Гермионы дошла одна мысль. - А что, если бабушка… если бабушка не сможет пережить эту аварию. У нее слабое сердце, очень слабое. И она может так переживать за сына, что сердце может не выдержать и… - безумная гримаса застыла на лице Грейнджер, и она испуганно глядела на Драко. - Такое ведь может быть?
Она отчаянно хотела услышать от парня: “Нет. Бабушка сильная и переживет”. Так хотела поверить в это, что почти умоляюще смотрела в серые глаза. Почти просила в голове, чтобы он сказал именно это. Но он кивает головой, тихо проговаривая:
- Может.
Гермиона подскакивает на ногах, возвышаясь над парнем, как гора. Она испепеляюще смотрела на него, сжигая на месте. Теперь именно девушка убивала его на месте такими жестокими глазами, выгнутой линии губ и рук, расставленных по бокам.
Драко знал, что в Грейнджер боролись разные эмоции ранее: то она его не любит, даже ненавидит, затем испытывает легкую симпатию. И снова не любит, а потом смотрит на каждом уроке, пытаясь скрыть это. И ненавидит. И каждый день в ее голове не могла появиться одна четкая мысль, что же все-таки Гермиона испытывает по отношению к парню. Но сейчас все было по-другому. Девушка готова была разорвать его на месте. И не из-за личной обиды или каких-то причин в ее сознании. Лишь из-за неправильно сказанных слов. Неправильного взгляда, адресованного ей. Точно так же, когда она пришла к Малфою. Говори девушка в другом тоне, с другими эмоциями, реакция была бы иной. Но, когда ты в таком состоянии, любое замешательство со стороны человека, любая провинность воспринимается, как ужас. Как истинная несправедливость, которую немедленно нужно исправить.
- Как твой поганый рот вообще может говорить такие вещи? Кто тебя вообще просит? Кто?!
Гермиона закричала, ударив руками в грудь. Надеясь, что так боль сможет уйти. Но ничего, конечно же, не произошло. Только тоска пришла и привела с собой своих друзей - слез. Девушка заплакала, подбегая к книге. Схватив ее на руки, гриффиндорка разорвала листы на маленькие бумажки, забрасывая в камин. Она все рвала и рвала страницы, ругаясь на подарок.
- Это ты виновата, идиотская книга! Ты!
Когда не осталось живого места от литературы, Гермиона осела на пол, закрываясь руками. Она прижала колени к груди, тяжело всхлипывая. Мокрое лицо было опухшим, глаза красными, а губы дрожали.
- Не стоило этого делать, - подумав, сказал Малфой. - Все-таки отец попал в аварию, когда ехал за этой книгой. Значит, хотел подарить ее дочке, потому что пришлось направиться в другой город.
- Закрой свою пасть! - крикнула в ответ Гермиона и снова поднялась.
***
Горгулья молчаливо смотрела на девушку, что посмела ее потревожить. В коридоре иногда шастали другие ученики, но их было очень мало, и Гермиона не обращала на них внимания. Она стучала руками и ногами по статуе, требуя, чтобы она впустила ее немедленно. Отсутствие пароля не волновало девушку. Да и горгулью, в принципе, тоже. Та лишь грозно глядела на ученицу, не пуская к директору. Она не поддавалась никаким уговорам: ни тому, что Гермиона нуждается в профессоре, ни тому, что случилось с ее отцом. Гриффиндорка даже попыталась пригрозить статуе, но та почему-то не испугалась и не пропустила наверх.
Девушка осела на пол, зарываясь пальцами в спутанные волосы. Ей нужно было поговорить с Дамблдором, чтобы тот отпустил ее на пару дней домой. Гермионе ужасно хотелось увидеть отца, сжать его руку и попросить прощения. Хотелось сказать, что все будет хорошо, потому что его вылечат. И еще одно - девушка отчаянно надеялась, что профессор сможет излечить ее отца. Пусть на это уйдет много лекарств из школы, но ее отец сможет снова ходить. Потому что городские врачи не помогут - тут уж и сомневаться нечего. А магия - это то, что нужно было.
Взяв себя в руки, Гермиона почувствовала, что немного приходит в себя. План созрел в ее голове и, собравшись, она поспешила по бесконечным ступенькам к другому профессору.
В ее голове крутились действия вчерашнего и сегодняшнего утра. Да уж, проблема с отцом дала о себе знать: почти на целый день Грейнджер полностью отключилась и действовала каким-то животным рефлексам. Вместо того, что бы немедленно поехать к отцу, поддержать мать, позвонить бабушке из дому, она понеслась в лес, убегая от друзей и проблем. Ее волновало лишь то, что больно Гермионе. И совершенно забыла, как там матери, которая сейчас, наверное, сидит около койки мужа и плачет горькими слезами.
Огромный груз вины еще сильнее стал давить на спину девушки. “Спокойно, соберись. Сейчас же!” - приказывала она себе, пробегая по коридорам школы. Картины возмущенно смотрели на нее, потому что Гермиона позволила себе вечером разбудить их. Но девушка не смотрела в их сторону даже секунды. Перед ее глазами четко застыл образ того, как ее матери сейчас тяжело.
Добежав до нужной двери, без стука отворяет ее. Профессор сидит в своей черной мантии, перебирая бумаги. Как всегда, около нее лежит перо и он что-то быстро строчит. МакГонагалл удивленно смотрит на ученицу, проводя взгляд снизу вверх. Она снимает очки, устало спросив:
- Мисс Грейнджер? Вы решили прийти в школу? Ваши друзья обыскались вас.
- Я была в гостиной, - перебила ее Гермиона, без разрешения присаживаясь на ближайший стул. Профессор выгнула линию губ, внимательно наблюдая за поведением старосты. - У меня проблема, профессор.
- Я вас слушаю.
Девушка без промедлений поведала о письме и отце, не рассказывая в красках. Она так же опустила тот момент, что сама попросила родителей купить эту книгу и то, что Гермиона провела ночь в лесу, а весь следующий день таскалась по школе, будто приведение. Ну, и про горгулью так же решила забыть.
- И мне нужно увидеть отца. Мне нужно домой хоть на пару дней, - умоляюще проговорила девушка. Конечно же, в таких просьбах не отказывают. Особенно в такой ситуации.
- Конечно, мисс Грейнджер, - мягко ответила Минерва. Она махнула палочкой, и перо перестало писать на листе. - Мы сейчас же двинемся к директору.
Весь путь они шли молча. Гермиона ощущала холод, бегающий по ее спине, и закрывала глаза. В ее голове крутилась лишь одна мысль - поскорее увидеть больного отца. Посмотреть в его уставшие глаза и прочесть в них любовь. Заметить легкую улыбку, которая всегда смеялась в любой ситуации. Поговорить с матерью, успокоить ее. Ведь поддержка дочери - это то, в чем нуждалась мать. И девушка чуть ли не прыгала на месте, думая, что поможет ей. Но внезапно поднятое настроение быстро развеялось, когда они подошли к знакомой горгулье. Гермиона вдруг поняла: виновата она. А что, если отец не захочет ее видеть? Что, если мать обвинит в случившемся? И вообще откажется от такой ужасной дочери? Что, если состояние отца уже ухудшилось, а с ее появлением все пойдет наперекосяк?
Девушка замерла перед ступеньками, открывшимися для входа в кабинет. Неуверенными шагами она ступила на них, поджидая декана. Плавно они поднялись вверх, ступая на порог красивого и, в тоже время, странного кабинета. Добродушный старец сидел за столом, встретив их тревожной улыбкой.
- Что-то случилось, Минерва?
Дальше девушка отключилась. Не слышала пересказа МакКогнагалл, сочувственных слов. Не видела, как они они договариваются о том, как переправить девушку в другую часть мира. Она думала только о том, что ее не рады видеть дома. Что ей не следует ехать туда. Что было глупой ошибкой - прийти к МакГонагалл. Потому что груз ответственности навалился на нее снова.
- Нет… - пробормотала она. - Я не хочу… - медленно проговорила девушка, поднимая глаза на Дамблдора. - Я не поеду.
- Простите, мисс Грейнджер? - Минерва удивленно застыла около стола директора, опираясь рукой о стену.
Маленькая птичка перелетала на руку к Гермионе, клювом уткнувшись в волосы. Животное пару секунду сидело без движения, но затем холодные слезы полились из глаз. Они капали на расцарапанные руки и не зажившие ноги. Раны затягивало, и зуд постепенно пропадал. Девушка ощутила облегчение во всем теле, и легкий вздох вырвался из ее уст.
- Спасибо, - девушка слегка улыбнулась, поглаживая Феникса по крыльям. - Профессор Дамблдор, - гриффиндорка в миг посерьезнела, наклоняя голову в сторону. - Я… мне тяжело, - Гермиона сомкнула губы, еле сдерживаясь слез. Расплакаться в кабинете у директора - не лучшая перспектива.
- Мисс Грейнджер… - ласково позвал ученицу Дамблдор, протягивая стакан с каким-то напитком. - Присядьте и попробуйте эту настойку. Очень успокаивает. В свои годы, когда времена были не лучшими, бывало по пять кружек выпивал, - усмехнулся добродушной улыбкой он.
Девушка приняла чашу с благодарностью кивнув головой. Жест получился не таким спокойным, как ей хотелось бы, потому что волосы выбились из-за ушей, падая на глаза, и Гермиона смахнула их. И, конечно же, содержимое чаши слегка вылилось, но гриффиндорка сделала вид, что этого не было, сжав зубы от боли - уж больно горячим был отвар. Девушка подносит к губам теплую жидкость и пьет, прикрыв глаза. Действительно - помогает, и очень сильно. Тело приятно согревает чай, обволакивая горло. Боль быстро проходит, и Гермионе становится немного легче, не считая того, что зияющую дыру в ее теле никакой отвар не закроет.
- Я знаю, это против правил, - сказала девушка, выпив почти половину предлагаемого напитка, - но… ведь исключения можно делать, так?
Профессор Дамблдор внимательно смотрел на девушку, нахмурив брови. Белая борода свисала вниз, раскачиваясь при каждом его шаге. Старец шагал по кабинету, сложив руки впереди. В его голове крутились какие-то мысли. И Гермионе оставалось надеяться, что они направлены на то, как спасти ее отца.