Но, в отличии от Блейза, слизеринец был относительно трезв и серьезен. Между его бровей, на тон темнее волос, залегла морщинка, а глаза были мутно-серыми и печальными. Девушка чувствовала, что аристократ что-то держит в себе, и это “что-то” не дает ему покоя. Была ли причиной его мать или же она сама, Грейнджер не знала. Сегодня ночью она не должна была думать ни о чем, но вот Малфоя, казалось, занимали мрачные нелегкие мысли.
И девушке тоже почему-то стало грустно, и на сердце не было так легко, как пару минут назад. Драко нахмурился, словно заметив ее взгляд, его губы тут же скривились в подобии улыбки, которую он всеми силами пытался изобразить. Прокашлявшись, парень заговорил:
— Так мы идем или просидим в этой комнате до утра? — и, как бы Малфой не старался, голос прозвучал как-то выжато и сухо, с едва различимыми нотками злости. Но и Блейз, и Грейнджер знали его слишком хорошо, чтобы заметить это, хотя первый не обратил никакого внимания, а лишь похлопал друга по плечу, вставая.
Гермиона вскочила на ноги, чувствуя, как мир вокруг плывет перед глазами. Колени подогнулись, и гриффиндорка была уже готова к сильному удару, как чьи-то крепкие руки подхватили ее, не дав упасть. Девушка громко выдохнула, распахнув карие глаза, которые почти сразу встретились с грозовыми.
Ее пробила дрожь, сладкая, растекающаяся по всему телу, и все, чего хотелось Грейнджер, чтобы его руки продолжали сжимать ее талию всегда.
Драко мог думать лишь о том, сколько времени у них осталось. И вот, пыльные часы, висящие в гостиной, издавали тихое тиканье.
Секунда. Две секунды. Минута. Час.
Мгновения ускользали от них, словно триллиарды песчаных крупинок. И Драко с ужасом понимал, что, если Гермиона погибнет, то все что у него останется — это воспоминания. И со временем аристократ забудет ее голос, забудет о том, что было здесь, в этой комнате.
Ему придется забыть. Но то, что Драко будет помнить всегда — ее глаза. Огромные прекрасные, цвета топленого шоколада.
Глаза грязнокровки, ставшие для него чем-то родным.
— Драко…
С усилием отвел взгляд, чувствуя, как кошки скребутся в душе. Сглотнул, разжимая пальцы.
Отпустить. Просто отпустить ее.
Малфой сделал шаг в сторону побледневшего Блейза, который смотрел на друга, словно на умалишенного. Нет, он, конечно, все понимал, но видеть этот взгляд аристократа, адресованный грязнокровке… Он ни на кого так не смотрел.
Мулат, прокашлявшись, отвернулся, чувствуя себя не в своей тарелке. Слизеринец хотел повеселиться, провести время с Драко, но, судя по всему, его другу было необходимо быть только с ней, а не с товарищем.
Чертовы женщины.
Они, как алкоголь, — горькие, но, в тоже время, приятные, обжигающие. Один раз попробовал — остался заложником навсегда.
Малфой резко отпрянул от девушки, делая быстрые шаги вперед. Его лицо покраснело, руки были сложены на груди. А на спине красовалось парочка длинных, глубоких царапин, протянувшихся от лопаток до копчика.
Гермиона расширила глаза, будучи похожей на кипящий чайник, который вот-вот взорвется. Отголоски старой Грейнджер кричали во весь голос и заставляли чувствовать неимоверный стыд.
Забини опять засмеялся, покосившись на гриффиндорку. Та зажато пожала плечами.
— Дай выпить.
— Прошу, моя госпожа. Вижу, с твоей ролью на сегодняшний день, я попал в яблочко, — сквозь слезы пробормотал Забини. Староста, посмеиваясь, пихнула его в грудь, отбирая бутылку.
— Что-то не так? — зло спросил блондин, остановившись. — А то, я вижу, все веселье проходит без меня.
Гермиона умоляюще посмотрела на Блейза, мотая головой. Если Драко узнает, то, наверняка, не захочет идти в таком виде. Вероятность того, что они встретят Пэнси была очень велика — очередь дежурить была ее. А уж она поймет, кем именно были оставлены эти отметины. Паркинсон прилипла к аристократу, как скользкая пиявка, и сам Малфой, судя по всему, до сих пор был привязан к девушке.
— Да успокойся ты! — закатила глаза Гермиона, еле держась на ногах.
Настроение у слизеринца было не из лучших, и в принципе, его можно понять. Он ходил чернее тучи, стараясь выглядеть беспечно. Возможно, не знай Забини и Грейнджер Драко так хорошо, они бы ничего и не заметили.
Блейз задумчиво посматривал на уставшее лицо друга, в который раз удивляясь тому, сколько значит для него гриффиндорка.
Было видно, что мысли о ее убийстве измотали его: огромные круги под глазами, обгрызенные ногти, чего никогда не позволял себе аристократ, длинные волосы, которые завивались в районе затылка. Не было прежней строгости и элегантности — староста выглядел неопрятно. Прохожий мог бы принять его за гриффиндорца — у тех вечно ветер в голове, — если бы не взгляд. Да, его глаза говорили о многом.
Малфой что-то недовольно пробурчал, но всё же двинулся по направлению к выходу, толкнув массивную дверь. Он кинул весьма недовольный, циничный взгляд на шатенку, чье лицо было покрасневшим от выпивки.
Гермиона приподняла бровь и улыбнулась, что выбесило Драко еще больше. Слизеринец еле удержался от того, чтобы не ударить стену со всего размаху. Ему казалось неуместным то, что они делают сейчас.
Девушка, к которой он привязался, должна погибнуть. Он — новоявленный пожиратель смерти, семья в опасности, отец гриффиндорки едва не умер… Да, самое время набухаться.
Нет, сначала он был, ой, как не против, и идея Блейза показалась ему просто замечательной, но не сейчас…
Сейчас Драко чувствовал себя пьяным кретином, которого переполняла злость на самого себя.
Он резко выдохнул, дожидаясь, пока Забини и Грейнджер, качаясь из стороны в сторону, доползут до коридора.
Гермиона окинула парней взглядом, усмехнувшись. Да, картина еще та: двое старост, один из которых был почти обнажен, и их вечно смеющейся слизеринский дружок решили пробежаться по Хогвартсу в двенадцать часов ночи, мурлыча и называя друг друга “моя госпожа”. Что тут сказать — вставило их не по-детски.
Она просто улыбалась во все зубы, и вовсе не от того, сколько коньяка было выпито, а от ощущения свободы. Гриффиндорка еще никогда не совершала ничего подобного, и, возможно, завтра утром, хорошенько очистив желудок, она наорет на Малфоя за то, что тот развратил “прилежную ученицу” до такой степени, и будет корить себя за неподобающее поведение. Но не сегодня, не сегодня…
Ее размышления прервали чьи-то размеренные шаги — они отдавались где-то вдалеке гулким эхо. Гермиона вздрогнула, покосившись на блондина, который заметно напрягся.
— За мной, — шикнул Драко, нырнув куда-то в право. Грейнджер, опираясь на стену, последовала за ним, так же, как и округливший глаза мулат.
Впереди был тупик, лишь факелы слабо светились, бросая тени на заостренное лицо аристократа. Она окинула его с ног до головы, даже не заметив, как закусила губу. Полоска светлых волос шла от груди куда-то вниз, теряясь в штанах, которые были слишком свободными и слегка оголяли его бедра. Малфой был худощав, нет, скорее, жилист, ребра едва выпирали, на животе не было ни грамма жира.
Гермиона почувствовала как кто-то схватил ее за руку, хорошенько приложив в камень. Она тихо пискнула, почувствовав легкую боль в затылке. Блейз прижал руку к ее рту, а Драко стоял рядом, стараясь не издавать ни звука.
Шаги были всё ближе, и уже вскоре девушка смогла различить, кому именно принадлежала показавшаяся тень: шляпа с огромными полями, чересчур длинная мантия, туфли-лодочки на небольшом каблуке, расширяющемся на основании.
“Минерва МакГонагалл, чёрт ее подери, — внутренне прошипел Драко, заметно побледнев”.
Только этой старой дуры им не хватало. Из всех деканов, именно эта до боли серьезная женщина не нравилась парню больше всего. То ли из-за того, что она гриффиндорка, то ли из-за того, как много схожего было у нее с Грейнджер.
Малфой и подумать не мог, что когда-либо сможет ужиться с обладателем красного факультета под одной крыше. Конечно, если их бесконечные ссоры можно было назвать “ужились”.
Слизеринец не знал, имеет Забини что-то против Грейнджер или же общается с ней только ради старого друга. Судя по всему, ее общество казалось мулату вполне сносным, иначе он бы не стал вести себя так открыто. Где-то в глубине души староста был благодарен Блейзу за это.
Женщина, державшая в руках фонарь, остановилась, подозрительно прищурившись. Ее темные глаза внимательно изучали коридор, откуда, как ей показалось, исходили странные звуки. Но как бы тщательно не вглядывалась в темноту профессор, зрение уже было не тем, что раньше, а круглые роговые очки были забыты в кабинете, среди многочисленных книг и пергаментов.
Минерва недовольно хмыкнула, подумав, что это Пивз в очередной раз решил нарушить порядок, царивший в школе. Хотя, после того, как свиноподобная Долорес Амбридж устроила выговор этому безобидному шаловливому приведению, да такой, что тот стал еще прозрачнее, почти, что растворился в воздухе, призрак больше не показывался и довольно долго. В последний раз окинув помещение взглядом, МакГонагалл гордо зашагала вперед, что-то недовольно бурча.
В этот миг все трое покатились со смеху. Гермиона тяжело дышала, опасаясь, что профессор услышит ее хохот. Они смеялись так, что болели животы, а из глаза катились слезы.
— Я… больше… не…могу… — начала девушка, падая куда-то вниз.
Ее неимоверно тошнило, голова сильно кружилась, и все вокруг казалось чем-то нереальным. Приземлившись, гриффиндорка обнаружила, что лежит на чем-то мягком.
Распахнув глаза, шатенка наткнулась на игривый взгляд Малфоя, и внутри у нее все разом похолодело. Ее пальчики упирались в его грудь, лицо аристократа было невероятно близко. Его кожа была ледяной, словно вырезанная изо льда.
Гермионе стало интересно, бывает ли она теплой?
Руки Малфоя схватили ее где-то ниже талии, и прикосновение отдалось странной волной по всему телу. Она опустила глаза, чувствуя, как краснеют щеки. Если бы не Блейз, произошло бы то, чему происходить не следовало.
Ой, как много всего бы произошло…
И она была бы даже не против — целовать его прямо посреди школьного коридора, ни о чем не задумываясь.
Гермиона Грейнджер — девочка, когда-то не способная нарушить ни одно правило, но рядом с ним…
Рядом с ним она была другой.
Поднимается, не в силах отвести взгляд. Тот, заметив это, хитро усмехается, становясь в наиболее вызывающую позу. Гриффиндорка хихикает, чувствуя, как светятся глаза, просто от одного его взгляда.
Блейз, задумчиво наблюдавший за этой картиной, заметно погрустнел, поджав губы, которые казались совсем тонкими. Ему было жаль Драко, жаль их обоих. Судьба не оставила им выбора, только лишь смерть для одного из них. Или же для обоих.
Безжалостная и такая несправедливая смерть.
— Ладно, пошли уже, — негромко протянул Забини, отводя взгляд. Его темные глаза странно поблескивали, словно два черных бриллианта, зрачков было почти не видно, и это предавало ему неземной вид.
Малфой кивнул, выходя вперед.
“Он всегда впереди, — подумала Гермиона, сложив руки на груди”.
Сейчас она любила его всем сердцем. И эта любовь растекалась огнем — ярким, порой обжигающим где-то в груди. Ей хотелось его всего: прикасаться к Драко, смотреть, как подрагивают светлые длинные ресницы, как румянец касается его щек, какими острыми кажутся скулы и подбородок.
“Я люблю его, правда люблю”.
И эта мысль не приносила ничего, кроме тупой боли и обреченной улыбки. В таком возрасте люди переживают первые настоящие чувства, они думают о том, как пройти мимо кого-то, чтобы тот обратил внимание, какую фразу сказать, как пошутить, чтобы не показаться глупым.
Но у них все было по-другому. Ее любовь, выросшая из цветка ненависти, любовь, которой не суждено жить долго. Его привязанность, почти детская забота о Гермионе, что-то, чего аристократ не мог принять, не мог объяснить самому себе.
Они шли втроем, оперевшись друг на друга. Забини держал две бутылки, одна из которых была почти пуста, и у него было ощущение, что, еще пару подходов, и его просто вырубит прямо на месте.
Вдалеке показались тени. Прищурившись, Гермиона различила нехуденькую девушку и кого-то настолько худощавого, походившего на ребенка.
Гриффиндорка даже не удивилась. Конечно же, как с ее-то везением не встретить Паркинсон?
А вот никак — этот вечер не мог пройти без переключений. И, в какой-то степени, староста чувствовала превосходство, ведь именно она занимала место Пэнси рядом с Блейзом и Драко. Грейнджер веселилась с ними, а не эта стерва. И, плюс к этому, не только с Малфоем.
Гермиона знала, что между ней и слизеринцем что-то было. Она была уверена, он не любилПаркинсон, он вообще никого не любил.
Иногда, девушке становилось интересно, способен ли Драко на это? Может ли он по-настоящему влюбиться? Или же все ограничивается сильным влечением, сексом, а затем жестоким расставанием?
— Какие люди! — хищно оскалилась брюнетка, смотря прямо в серые глаза аристократа.
Даже сейчас она выглядела соблазнительно в темно-зеленом свитере с глубоким вырезом, оголявшим не маленьких размеров грудь, чем не могла похвастаться гриффиндорка, и темных джинсах, плотно облегающих бедра.
“Не соблазнительная, а шлюха, — тут же поправила себя Грейнджер, хотя знала, что это неправда”. Пэнси хоть и вульгарно одевается, но знает себе цену и не спит с кем попало.
Костлявый паренек, стоявший рядом с ней, весь покраснел и растерянно заморгал, поправляя квадратные очки. Он во всю таращился на компанию, словно не веря своим глазам. Гермиона узнала его лицо, но совершенно не помнила имени, да ее это и не сильно волновало.
— Мы должны немедленно отправить их к Дам… — начал когтевранец, багровея, но Паркинсон подняла руку, заставив того обижено насупиться, но всё же замолчать.
— Они —наши, — сказала она, кивая на парней. — А вот ей, — слизеринка перевела злорадный взгляд на Грейнджер, — мы ничем не обязаны.
Шатенка чуть не задохнулась от возмущения. Она в недоумении посмотрела Драко, и ей тут же захотелось его убить. Блондин, приподняв брови, смотрел прямо в глубокое декольте старосты, никак не реагируя на происходящее.
“Ни одну девушку не пропускает, чертова аристократическая задница! — воскликнула Гермиона, конечно же, не в слух”.
Паркинсон прямо расцвела, чувствуя внимание Малфоя. Тот, не стесняясь заигрывал с ней, использовал все свое слизеринское обаяние. Парень положил руки ей на плечи, принимая расслабленную позу.
— Да ну, Пэнс, она с нами. Девочке что, повеселиться раз в жизни нельзя? — прошептал он, что ни на есть соблазнительным голосом.
Паркинсон закатила глаза, скривив губы. Она посмотрела на Гермиону, которая напрягалась, словно кобра, готовая к прыжку. Во взгляде брюнетки было столько ненависти и презрения, что Грейнджер передёрнуло. Она смотрела на нее так, словно девушка была воплощением всего самого омерзительного и порочного, словно она не человек, а что-то уродливое и грязное.
И этого было достаточно, чтобы планка Гермионы с небес полетела куда-то вниз, далеко-далеко, теряясь из виду.
И вот, спустя секунду, Пэнси, как ни в чем не бывало, улыбнулась, но не искренне, нет, а по-крысиному, будто вторя: “Ты поняла, где я, а где ты? Ты не забыла где твое место, а, поганая грязнокровка?”
— Но так ведь нельзя, если профессор узнает об этом… — затараторил очкарик, насупив брови. Паркинсон резко выдохнула, словно убеждая себя, что в применении физической силы нет никакой необходимости.
— Господи, заткнись уже! — прошипела она, заставив мальчишку нервно сглотнуть. — Только ради тебя, Малфой, не ради твоей грязнокровной шлюхи.
Слова пролетели по воздуху, с треском разбившись о сознание Гермионы. Она стояла в ступоре несколько секунд, будто бы слизеринка сказала эту фразу на древнеегипетском. Сердце бешено стучало, алкоголь заставлял кровь циркулировать быстрее. Глаза запекло, но не от обиды, а от ярости, которую ей было так несвойственно испытывать. Тошнота подкатила к горлу, виски болезненно сдавило.