Грейнджер не понимала, как остальные не раскусили Марию. Например, половина школы, если не больше, сходила с ума по ней. Взять того же Рона — да тот был готов в лепешку расшибиться, только бы с ней заговорить! Хотя он и не знал девушку.
Но Гермиону радовали три вещи:
Первое: Гарри оставался абсолютно равнодушным к когтевранке. Значит, не всем запудрила мозги. Но это еще вопрос времени.
Второе: Джинни ее тоже не любила. На то были свои причины, но факт оставался фактом.
Третье: Драко, какой бы ослепительной ни была Мария, не смотрел на нее влюбленным взглядом, провожая до дверей. И это было самым главным.
— Интересно, — вслух начала Гермиона, — какой у нее знак Зодиака.
— Что? — не понял Рон, все еще смотря на короткую юбку Финч.
— Знак Зодиака — это сродни мифологии, но не в магическом мире. Есть двенадцать знаков, которые могут многое рассказать о человеке.
Девушка задумалась. На стихию Воды Мария точно не подходила — ранимой натурой, жаждущей любви, она не катила. И Земля была не ее стихией — слишком уж она не приземленная, не та, что всегда будет решать проблемы и за себя, и за других. Оставался Воздух и Огонь. И туда, и туда Финч подходила — ветреная, с двуличной маской, всегда смотрит на всех с высока, энергичная, царственная.
В голове у Гермионы всплыло два знака — самый нравственный, высокомерный, идущий к власти, и самый ветреный, двуличный, подвижный — Лев и Близнецы. Определенно Мария была одним из них.
И почему-то вдруг, внезапно, девушка дала ей мысленную кличку — “Царица”. И от этого так передернуло, что на лице отразилось все презрение и осуждение по отношению к Финч.
Странно было то, что Грейнджер слишком много думала о когтевранке. Как бы она ее не не любила, как бы не возмущалась ее поведением, гриффиндорка боялась ее. Того, что Мария сможет заманить Драко, что сможет чем-то выиграть у Гермионы. Было глупо — думать об этом, — но что могла поделать она против такой красавицы?
— Тебя это что, как-то волнует? — с напором задался вопросом Уизли.
— М? — дернулась девушка. — Мария? Ее Знак? Нет, не особо, хм…
Не особо?
Да ее распирало от любопытства к этой персоне. Неизвестно, по какими причинам, но сердце Гермионы чуть ли не разрывалось от странного предчувствия беды от этой Финч, чтобы ее!..
Рон впервые за это день прямо посмотрел в карие глаза девушки. И взгляд его был настолько переполнен болью и обидой, что Грейнджер невольно отвела взор, нахмурившись.
И мгновенно, словно по щелку пальцев, повисла тишина между этими троими. Гарри оторвался от своего завтрака, удивленно смотря на своих друзей, Уизли, тяжело пыхтя, впивался взором в девушку, что почти таяла под таким напором.
Было ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет — из эдакой “затеи” покушать сегодня вместе. Ведь рыжей не отошел от увиденного вчера — это сто процентов.
Гермина кашлянула, в тупую глядя на пол.
— Могу я узнать, почему ты сейчас так смотришь на меня?
Может ли она узнать?
Да она и так прекрасно знает, но понятия не имеет, что еще сказать на немой вопрос.
Ей вспомнилось, как Рон обжимался с Лавандой, и что она тогда чувствовала: тоже самое, что и Уизли сейчас. Гермионе было очень грустно и плохо и казалось, что ничего уже не сможет быть так, как раньше. Не их отношения, не прежнее общение.
Ни-че-го. Словно заново писать историю.
Девушке было жаль друга, но она ничего не могла поделать со своими чувствами. Лучше уж ранить другого не взаимностью, но любить и быть любимый с тем самым, чем из жалости стать более близко общаться с ненужным человеком.
Безусловно, Гермиона до безумия любила Рона. Но это чувство было таким дружеским, что никак не могло перерасти во что-то большее. Хотя иногда, конечно, старые эмоции просыпались, воскрешая симпатию по отношению к гриффиндорскому старосте.
— Будто ты не понимаешь.
Девушка подняла глаза на парня и тяжело вздохнула. Брови сошлись на переносице, зрачки сузились, а губы были сомкнуты в тонкую линию. Было видно, что Уизли нервничает, не пытаясь скрыть это.
Влюбленность совсем одурманила ему голову. Если бы это произошло год-два назад, тогда все было бы просто отлично — Гермиона по уши влюбилась бы в него в ответ. Однако слишком многое произошло за эти месяца.
— Если ты из-за того поцелуя, то…
— Да, Мерлинова борода, я из-за него! — перебил он, вскрикнув.
Девушка подскочила на месте, затаив дыхание. На его щеках стал проступать румянец, и лицо начинало пылать.
Было ощущение, что Рон только одним взором разнесет весь стол к чертям, просто сидя на месте. И даже, сгорбившись, он был чем-то вроде огромной горы, возвышающейся над беззащитной девушкой.
Гарри осторожно покосился на друга, предварительно помотав головой в разные стороны, давая понять старосте, что не стоит принимать поспешных решений или говорить необдуманных слов. Однако рыжего это никак не занимало, лишь чувство обиды и злости повелевало им.
И, черт возьми, как он ненавидел этого Малфоя! Этого придурка, лицемерного, трусливого, жалкого придурка!
Как Гермиона, которая терпеть его не могла всем своим нутром, вдруг влюбилась в сего мерзавца? Как вообще такое могло произойти?
— Но это мое дело, Рональд, и я вправе…
— Да ничего ты не вправе! — со злостью заорал парень в ответ. Но затем снизил тембр: — Ты предала нас, вот что!
— Я вас что?..
Девушка опешила. Она недоуменно моргала ресницами.
Если она стала ближе общаться с одним представителем вражеского факультета — это не значит ничего подобного из того, что заявил Уизли. Он же, к примеру, без ума от Марии. И что дальше? Он тоже предал ее и Гарри?
Вовсе нет! Так почему же он позволяет так разговаривать с ней?
— Ты нас предала!
— Рон… — поучительно вставил Гарри.
— А что? — тот зло зыкнул на него. — То она говорит, что ненавидит этого хорька, а теперь чуть ли не на шее висит у него!
Пару расширенных глаз уставились на фигуру рыжего, оторвавшись от своих блюд. Девушка еле воздержалась, чтобы не ударить себя рукой по лицу и немедленно встать, чтобы выйти отсюда.
— Ты бы не мог говорить ти…
— Нет, я бы не мог! — зашипел Рон, наклоняясь к столу. Пот стекал по его лбу, словно парень не слова говорил, а кирпичи таскал. — Не переводи тему, пожалуйста!
— Да как же я перевожу, если?..
— А вот так! — снова приступил за свое друг. Он выглядел вымученным и разочарованным. — Я тебе — одно, а ты мне — совершенно другое. Не хочешь говорить, так и скажи. Я уже итак понял, что общение с этой лживой тварью для тебя важнее, чем с нами. Видишь ли, я еще не настолько идиот, чтобы закрыть на это глаза!
— Во-первых, — возмутилась девушка, зло глядя на друга, желая продолжить, но не успела — след от рыжего простыл, будто это не он три секунды назад сидел около нее.
Она помолчала.
Обидно, ей было чертовски обидно. Разве она заслужила таких слов?
Предала. Да что Рон знает о предательстве? Такими словами не разбрасываются!
— Знаешь, Гарри, ты бы мог сказать своему другу, что…
— Сказать что? — напряженно и устало проговорил парень. Брюнет был очень удрученным, словно ссоры друзей очень отягощали его жизнь.
— Например то, что это невежливо — так разговаривать с другими. К тому же, я не просто “другая”, я — его самая близкая подруга. Это просто не позволительно!
— Знаешь, Гермиона, — ответил он, поднимаясь из-за стола, — он вспылил, согласен. Но почти во всем Рон прав. Ты пол года избегаешь нас, говоря, что имеешь огромные обязанности старосты, хотя в это время у других и четверти нет, а сейчас вдруг оказывается, что время у тебя было. Причем время на Малфоя, который обзывал тебя грязнокровкой и пренебрегал тобою в общем. И, ты не просто с ним стала общаться, ты завела с ним гораздо более близкие отношения, позабыв о нас. Поэтому Рон совершено прав — ты как будто предала нас. Дело не в твоем общении со слизеринцем, а в том, что ты так легко забыла нас, начиная встречаться с Малфоем.
Повесив портфель на плечо, он пошел по направлению к двери, поправив очки.
Отрезвляющее зелье, приготовленное Драко несколько месяцев назад, убрало тошноту, но голова по прежнему шла кругом.
Проснувшись утром, слизеринец даже помышлял о том, чтобы пропустить завтрак, однако, когда его серые глаза наткнулись на миниатюрную девушку, сопящую рядом, планы резко изменились, и Малфой вылетел из комнаты как ошпаренный.
Меньше всего на свете ему хотелось говорить с отрезвевшей “мисс Занудой”, которая, как был уверен парень, покроет матом их обоих. Сбегать, конечно же, не по-мужски, но Драко никому ничего не обязан и поступает так, как считает нужным. Он — эгоист, трус, Пожиратель смерти, и никакая грязнокровка этого не изменит, даже Грейнджер.
Да он и не хотел меняться — аристократа устраивала своя заносчивость, язвительность, порой жестокость. И пусть он не умел применять грубую физическую силу, но зачастую слова ранят в разы больнее ножа. Они оказываются острее тонкого лезвия. И это знал каждый, кто когда-либо имел дело со слизеринцем. Стоящих людей в этой компании было мало, в основном, “свита” и те, кому что-либо нужно от статуса и богатства семьи Малфоев.
Драко вполне устраивал такой расклад, пока в его жизни не появилась Гермиона, а на руке ярким черным пятном не всплыла татуировка в виде извивающейся уродливой змеи. Со вторым бы он еще смирился, если бы следом за церемонией посвящения не последовали те вещи, которые случились. Если бы его кишка не была так тонка, а маглорожденная девчонка не влезла в душу.
Размышления об этом в данный момент казались пустой, никому не нужной тратой времени. Что есть, то есть, а пытаться что-то изменить будет только полный кретин. Таким людям, как Темный Лорд, нельзя противоречить, а то, что Поттеру это раз за разом удавалось, было лишь стечением обстоятельств.
Глупый мальчишка, думает, что сможет одержать победу в этой войне, где силы в неравных. Все мы люди, нас нельзя разделять на черное и белое. Есть лишь сильные и слабаки. Это не означает, что слабак, который якобы борется за иллюзию добра, не может быть тварью. Убивают мужчин, женщин и детей, с обоих сторон. А человека судят лишь за то, в какой среде он родился и кому служит. Так почему же того, кто проливает кровь, называют героем? Разве убивать — означает быть спасителем? Разве есть разница, ради кого ты отнял жизнь? Наивный мир, построенный на дурацких идеалах.
Во имя чего сражается великий Гарри Поттер? Во имя любви? Любовь — вещь абстрактная и непостоянная, именно из-за нее люди сходят с ума и становятся жестокими к окружающим, не желая принимать мир таким, какой он есть, не желая смириться с тем, что самое лучшее чувство на Земле оказывается самой страшной пыткой.
Во имя мира? Так мир — вещь еще более непостоянная, чем любовь.
Что значит мир? Его попросту не существует, еще один красивый мираж. Каждую секунду кого-то хоронят, каждый день кто-то жаждет мести, каждое столетие рождается человек, способный разжечь пламя войны.
Мы просто живем, не задумываясь о том, есть ли смысл в нашем существовании. Что мы с собой несем, какие цели выполняем? Не задумываемся над тем, что жизнь обделяет нас с самого рождения, с того момента, как мы впервые видим свет, она глумится над нами, даря одному богатство, а второму — нищету, даря одному прекрасное лицо, а второму — врожденное уродство. Судьба не справедлива к человеку с самого начала, испытания начинаются значительно раньше, чем мы думаем.
Малфой знал, что он всего-навсего пешка на игральной доске, которым управляют два игрока: Том Реддл — с одной, Гермиона Грейнджер — с другой. И стоит первому взять верх, как второй впускает свои когти все глубже, не давая отступить от себя.
Пленник собственных чувств, вот, кто он. Сопляк, не знающий, что делать.
От осознания своей слабости захотелось засмеяться во весь голос, громко, нещадно, чтобы каждая тварь в этом гребанном мире услышала.
Да, такой вот он, отпрыск “великих” Малфоев — трусливый, загнанный в угол мальчишка. А столько денег, влияния… Они помогли? Нет, они лишь помешали, привлекая излишнее внимание к его персоне. Деньги, которые аристократ столько лет считал своим самым прочным щитом, оказались ножом в спину. Слишком уж много от него ожидали и слишком мало получили в замен.
Лишь яркие огни Большого зала заставили Драко выйти из ступора. Все было, как всегда: счастливые, возможно, только на первый взгляд, студенты уплетали различные лакомства, они смеялись, обнимались, шутили и выглядели такими счастливыми, что хотелось блевать.
От зависти? Да, скорее всего. Потому что это, блядь, нечестно. Почему они радуются, а ему хочется сдохнуть? Почему они могут позволить себе детскую наивность, а Драко должен быть жестоким и рассудительным, как взрослый?
Кто это, твою мать, решил? Кто распорядился его жизнью? Бог?
Тогда он не хочет верить в такого Бога.
Натянув на губы привычную злорадную усмешку и гордо приподняв подбородок, Малфой последовал к слизеринскому столу. Вальяжно восседая на своих местах, сокурсники одаривали друг друга, должно быть, как всегда, “искренними” улыбками и о чем-то возбуждено перешептывались. Интересно, не являлись ли его “отношения” с Грейнджер такой увлекательной темой для разговоров?
И фразы, крутившиеся у него в голове каждый день: “это всего лишь хороший секс, а все, кто пускает сплетни, пусть засунут свое мнение в задницу”, были просто отговоркой и, надо сказать, весьма безрассудной. Конечно же, его жизнь обсуждают, парень привык к этому, но ни разу за пять лет его репутация не была настолько испорчена.
Он же Малфой, чёрт возьми, а у них не должно быть скелетов в шкафу.
И внезапно для самого себя, он почувствовал приступ тошноты, вспоминая то, что было вчера. Как они заснули в обнимку, как его руки лежали на ее тонкой, хрупкой талии, как губы грязнокровки прошептали три ненавистных для Драко слова, которые он боялся произносить даже в своих мыслях.
Все это так неправильно, так блядски неестественно… То, что он делает, то, что они делают по отношению друг к другу. Это же отношения, заранее обреченные на провал.
Два кретина, блин!
Нельзя было ограничиться просто траханьем, нет, надо было проявлять все эти чертовы нежности, произносить ненужные слова, бросать мимолетные взгляды, понятные только им обоим. Конечно же, они были просто обязаны испоганить друг другу жизнь!
Слизеринец яростно выдохнул, выругнувшись про себя. Настроение было не просто плохим, оно было дерьмовым, в прочем, как часто и бывало в последнее время. Маску безразличия было все сложнее носить, эмоций было слишком много, чтобы спрятать за одной гримасой. Но делать было нечего, если показать слабость, то стая мерзких крыс обгрызет твои кости, да так, что потом и не отмоешь.
Улыбка, улыбка, улыбка…
Улыбайся, блядь. Будь таким же самоуверенным уродом, каким и всегда был.
Ну вот, почти готово. Ровная спина, настолько вытянутая, что, кажется, что-то встроили в позвоночник, темно-серые глаза внимательно смотрят из-под густых, серебристых ресниц, немного загнутых по краях. Надменный взгляд, сильно поджатые губы, будто бы специально, чтобы другие почувствовали, что, присутствуя, данная персона делает всем одолжение.
Идеально.
Конечно, никакая актерская игра не скроет краски усталости, которые искусно поработали над лицом аристократа. Темные коснулись кожи чуть ниже переносицы, вырисовываясь в синие круги; белые окрасили все лицо, превращая слизеринца в мраморную статую, и еще, какие-то неведомые человеку, палитры сделали впалыми щеки и неестественно острым подбородок.
Уловив на себе чей-то взгляд, Малфой вздрогнул. Подняв голову и отрываясь от рассматривания своих блестящих, залакированных туфель, Драко увидел ту, которой так не хватало в его, и без того, “прекрасной” жизни.
Мария Финч.
Еще чуть-чуть, и при упоминании об этом имени у него начнутся нервные конвульсии. Красавица, как и всегда: гладкие, отливающие золотом волосы, огромные изумрудно-зеленые, по-кошачьи раскосые глаза, аккуратные брови четкой формы, пухлые, накрашенные светлым блеском губы. Длинные, ровные ноги, тончайшая талия, плавное очертание бедер и большая грудь.