Когда Драко выливал на нее пруд грязи, девушка кидалась на шею Рону. Но, как только они с Малфоем мирились, (а это происходило всегда), то снова забывала про существование рыжего.
Дура. Мерзкая дура.
Слова, сказанные ей слизеринцем, больно въелись в сознание и вызвали холод, пробежавшийся по всему телу:
“Ты поступила как тварь, Гермиона”
Она весь год поступала, как последняя сука. По отношению к своим друзьям, к родителям, которым она забывала писать, и к Драко сегодня.
Вот она, гриффиндорская честь?
— Да ты просто не хочешь признаться самой себе в том, что оплошала, хотя бы раз в жизни! Ты же Гермиона Грейнджер, такая вся правильная! Но сейчас ты ошибаешься, раз за разом! И, знаешь что, мне надоело! Просто не трогай моего брата, ладно?
Обидно. Ей было обидно до боли, до дрожи в пальцах. Как будто Джинни сожгла весь ее сахарный мирок до дна.
Гриффиндорка жила иллюзиями, совершенно не желая видеть очевидного. Все могло быть по-другому, абсолютно все. Расскажи она друзьям о Драко, не убегай девушка от них весь год. Но врать было так легко и так выгодно, а правда могла все разрушить, и в результате разрушила ложь.
Но это было так привычно: придумывать оправдания и всякие небылицы. Гермиона не могла не отметить того, что ей даже что-то нравилось в скрытности. Их с Драко секрет, о котором не должен был узнать никто. Вечера, проведенные вместе, ночи, горячий секс в одном из классов Хогвартса, тайные взгляды и вечные ссоры.
Да, именно это ей и нравилось.
Опасность. Кто бы мог подумать?
— Бесполезно… — выдохнула Джинни, поджав губы. Она буквально пылала от злости и негодования. И причина на то была.
Девушке было абсолютно по боку на то, встречается ли Гермиона с Малфоем, но то, как она вела себя с остальными парнями, просто возмущало.
То на серую мышку никто внимание не обращал, а сейчас прям заделалась — Мисс школы. Конечно, Грейнджер в этом году похорошела и стала просто красавицей, но нельзя же этим так пользоваться.
Тот же Ленни, чем ей не угодил? Недостаточно хорош?
Мерлин, как же ей это все не нравилось…
Она резко развернулась, невысокий каблук звонко ударялся об пол, каждый раз, когда гриффиндорка делала шаг вперед. Когда она села обратно в кресло, то увидела, что Гермиона стоит рядом.
Странно, Джинни думала, что она убежит, как обычно случалось.
— Ты еще тут? — прозвучал ледяной голос рыжей.
— А почему мне быть не тут? — зло спросила Гермиона, испепеляя подругу взглядом. Судя по выражению лица Гарри, тот подавился крошками имбирного печенья, лежащего на столе. Рон выглядел не менее удивленным и растерянным.
— Ну мало ли, может быть дела, как всегда. Примерно в-о-о-т такого роста, блондинистые и с серыми глазками. — Она невинно улыбнулась и опустила глаза в газету.
— Джинни! — от возмущения девушка чуть не лопнула.
— Хочешь нам всем что-то сказать?
— Нет, не хочу, — сквозь зубы прошипела та, сжимая подол юбки все сильнее.
— Да что, черт побери, происходит? — не выдержал Поттер, отложив печенье в сторону.
В первый раз за пять лет он наблюдал ссору между этими двумя. Да и Рон явно не понимал, в чем дело, хотя брюнет мог поклясться, что в мыслях у него: “тысячу способов прикончить Малфоя, не попав в Азкабан”.
Характер Джинни был явно не сладким, и об этом знал каждый, стоило ему попасть под раздачу хотя бы раз. Грубо говоря, таким ярким цветом волос природа ее наградила не зря.
— Заткнись, Гарри! — одновременно полыхнули девушки, яростно сверкая глазами.
Парень вздохнул, закатив глаза. Нашлись тут две, войну миров устроили.
— Может, мы прекратим тему Малфоя, а? Задолбали уже, некого обсуждать больше? — закричал Уизли, чувствуя, как краснеют уши. Пару человек удивленно переглянулись, а Лаванда почти что уронила челюсть до пола.
— Полностью поддерживаю, — кивнув, согласилась староста.
Рон нахмурил брови, сощурив глаза:
— Молчи, Гермиона.
— Может, мне вообще заткнуться навсегда?!
— Может, — согласилась рыжая.
— Да почему вы себя так ведете? — едва не зарыдав, спросила гриффиндорка.
— Мы себя ведем? Глазки открой, — прошипел парень, посмотрев на Гарри, в поисках поддержки. Но тот угрюмо молчал, явно желая сохранить нейтралитет.
— Вам так интересно, почему я провожу большую часть времени не с вами?
Все молчали, выжидающе смотря на подругу.
— Каждый, блин, раз, когда я хочу поговорить, вы начинаете орать на меня, критиковать, влезать в мою личную жизнь…
— Влезать в твою личную жизнь?! — истерически засмеялась Джинни.
Это она сейчас серьезно?
— Ты думаешь, что нравишься ему, да? Ты просто подстилка для него и то — временная. Я хочу помочь тебе, Гермиона! Чем больше ты к нему привыкнешь, тем больнее будет потом. Да он же спит со всеми подряд, а ты бегаешь за этим хорьком, как последняя дура. Очнись, это не книга.
Гермиона молчала — долго, мучительно долго. Замерла на месте, не чувствуя тела. Просто стояла, так и не закрыв рот.
— Да пошла ты, Джинни!
С этими словами девушка вылетела из гостиной, заливаясь собственными слезами. Она ненавидела ее, ненавидела за то, что услышала правду, услышала то, чего всегда опасалась.
— Беги, беги, а то белобрысый, наверное, заждался, — кинула на последок Уизли.
***
— И тогда я сказал, что больше никогда не сделаю так, как хотелось ей. И, знаете, что? — задержался на мгновение парень. — Она ответила, что ее это никак не волнует.
Теодор, шедший впереди, дико заржал, а затем его смех поддержала Мария, чуть ли не повисшая на его плече.
— Ду-у-ура, — говорила она сквозь слезы.
— Дура — не то слово, — пробормотала Пэнси.
Драко пнул маленький снежок, который валялся посреди длинной тропинки. Они шли в Хогсмид с самого утра, чтобы занять места в “Трех метлах”. Все ученики еще сидели на завтраке, говоря о недавних новостях.
Пивз вчера ночью залил все центральные кабинеты какой-то ртутью из кабинета Снегга. Оказалось, что она настолько ядовита, что все, кто зайдет туда, моментально падают в обморок и теряют возможность свободно дышать. Поэтому ту зону закрыли, а профессора работали над тем, как убрать все оттуда, не губя свое здоровье. Уроки отменили, и вылазку в Хогсмид можно было сделать хоть с раннего утра, как они и совершили.
— И, если бы отстала, так нет — сильнее прилипла, — продолжал вести разговор Теодор.
— Ну ты же у нас ловелас, — гыгыкнул Блейз. Он держал за руку Асторию, которая, положив голову на его плечо, шла рядом.
И как их только не стошнило от романтики друг к другу? Все эти “милые” жесты, взгляды, улыбки.
Фу.
Драко мельком переглянулся с другом, который только в вопросе приподнял голову, но тот отрицательно покивал головой.
Забини, который всегда оставался холодным, безразличным и, в какой-то степени, жестоким, был улыбчивым и более-менее мягким рядом с Асторией. Шел себе в сторонке, слушал ее жужжание, и легкая улыбка касалась его лица.
Это вообще ты, чувак?
Хотя он сам становился другим рядом с Грейнджер. Вначале, с первого дня их совместного дежурства, он ненавидел ее и презирал. И все было, как обычно, пока… Пока что-то не произошло, и его отношение стало меняться.
И какого это произошло?
Продолжали бы быть врагами, и все было бы на своих местах. Но нет… Нужно было попасть в такую непутевую ситуацию — сближаться с грязнокровкой. И не какой-то обычной грязнокровкой, а с Грейнджер.
Это как нужно было головой удариться, чтобы вообще заговорить с ней. Заговорить с ней в нормальном тоне, не плюясь ядом при этом.
Заговоритьдежуритьобщатьсяпереспать.
И вот последнее слово требует особого внимания.
Переспать. Нет, трахнуть.
И он трахнул — или переспал — с ней вчера. И это было не новинкой для него, но в тот вечер, в этом темном классе.
Все было по-другому, словно… словно на тот маленький миг, когда они стали чем-то общим, они сплотились.
И — фу — его чуть ли не передернуло от этой мысли.
Сплотились. Они. Он и она. Драко Малфой и Гермиона Грейнджер.
И вот вообще офигеть. Потому что ни о каких сплочениях речи не должно было быть. Но все же…
Плохо осознавать, что ему было чертовски приятно трогать ее волосы, проводить руками по горячему телу, доводить до неконтролируемого состояния.
Будто он делал ее неправильной, плохой Грейнджер. И никому другому она не позволяла это. Будто он властвовал над ней.
Над грязнокровкой.
И захотелось выкинуть эту мысль из головы хоть на секунду. Потому что… она уже не просто грязнокровка, которую нужно презирать и ненавидеть. Она стала чем-то особенным, чем-то…
Снова — фу. Не думай об этом, забудь.
Трахнулись разок в классе, и все. Да, было приятно, но физическое влечение никто не отменял. Ведь это потребности любого здорового парня. Только дело заключалось в другом — он почему-то решил, что слово “трахались” больше не подходит. Не подходит для нее, для него.
Слишком не так звучит.
— Холодно, — пробормотала прям над ухом Пэнси, прилипшая к руке.
Она уже простила. Просто потому что он впервые сказал: “Угу, переборщил что-то тогда”. И вот тебе пожалуйста — как милочка бегает, говоря: “Дракуша мой”.
Мфубе.
Дракуша. Надо же до такого додуматься.
И, кстати, что она ему сказала? Ей холодно?
— М?
Она, слегка отстранившись, все еще цепляясь ноготками в толстую ткань куртки, повторила:
— Холодно, да?
— Немного.
И не подумал, чтобы предложить верхнюю одежду девушке. Джентельмен будущий растет.
Пэнси, смутившись, немного отпустила его локоть, но продолжала идти в ногу, словно боялась, что шаг — и он куда-то смоется.
Да куда уж тут, с такой-то “обороной”?
До него не доходило, как ей не надоедает. Терпеть все его бредни, психи, крики, перепады настроения. Бегать за ним, не получая взаимности. Или девушка настолько одурманена, что не может взять вверх над своими эмоциями и чувствами?
Да, скорее всего, так и есть. Интересно, а Грейнджер тоже так бегала за своим бомжом?
Хотя. М-м, какая тебе разница? Ты же просто трахнул его подружку, успокойся.
М-м, никакой. Он просто вдруг задумался, что, вероятнее всего, она пойдет с этими ненормальными в Хогсмид, засядет в “Три метлы” и будет распивать с ними сливочное пиво. Смеяться, разговаривать.
С этим тупым нищебродом, у которого старая куртка его братьев. И не стыдно — появляться с такими на люди?
Ему было бы стыдно. Более, чем уверен.
И нужно будет сказать ей, что пора заканчивать общение с этими полуумками. А то — с кем поведешься, от того и наберешься.
— Купишь мне что-нибудь вкусное?
И снова эти руки сильно оттягивают одежду.
Отпусти, блин. Вещи только растягиваешь.
Да, его волновали именно вещи. А не то, что эти прикосновения были ужасно неприятным. И что вообще нахождение Пэнси рядом с ним было неприятным.
Она была страшно ужасной, если сравнить с Грейнджер. Такой до безумия худой, с волнистыми волосами — нет, запутанными, — с книгой в руках. Хотя бы вид не шлюхи.
Так-так. Малфой, ты не можешь так говорить.
Паркинсон — признанная красотка школы, а Грейнджер — всего лишь грязнокровка. И точка, точка, то…
…но что может быть лучше карих глазах, которые наполнены заботой, добротой и пониманием?
Ладно. С пониманием он загнул, но в остальном — Пэнси так смотреть не умела.
Да, это можно приписать к ее недостаткам. Чтобы хоть как-то оправдать его выбор в с сторону грязнокровки.
И — что?! — как он это назвал? Выбором?
Не-не, не то слово. Что-то другое. Хм… нужно лишь подумать.
Никого он не выбирал. Она — не его выбор. Пусть этот Уизли выбирает ее.
И он подумал, что, если это произойдет, нищеброду придется недельку-вторую походить с гипсом на руке и переломанной ногой.
— Дамы вперед, — нараспев произнес Теодор, открыв деревянную дверь.
Мария, до сих пор улыбающаяся — мышцы щек не заболели? — проскользнула вовнутрь, потащив за собой остальных красоток.
Интересно, как это называется? Когда думаешь о человеке, его дружках, хочешь снести им бошку.
Что-то походит на ревность.
Но нет. Он не мог ревновать ее ни к кому другому. Потому что это было как-то не по его правилам, не его “фишкой”.
Как вообще можно ревновать грязнокровку к кому-то? Она ведь даже домашнему эльфу не понравится. Что говорить о нормальных людях…
…и за этот год: Рон-нищеброд-Уизли, Ленни-придурок-Страцкий. И еще, быть может, это Гарри-шрамнавселицо-Поттер.
Да, никому, блядь, не нравится.
И, кажется, тебя это не касалось. Поэтому просто сядь на свое место за столом и включись в беседу.
— Я, пожалуй, буду сливочное пиво, — протянул Теодор, оглянув всех смиренным взглядом.
— Я тоже.
— И я.
— И мне.
В итоге все согласились с выбором парня, который, видимо, списал на то, что все заказали это из-за его выбора.
— Да, — он кивнул головой, — принесите нам семь напитков, — указал точную цифру полной женщине, будто она только и ждала его одобрения.
Напыщенный индюк. Кто позволит тебе оплачивать счет? Чтобы ты до конца дней напоминал об этом, ноя, что больше нет денег?
Драко занял свое место между Блейзом и Пэнси, которая о чем-то переговаривались с Марией. Он повесил куртку на стул, пытаясь вслушаться в их неугомонное жужжание, чтобы не быть слишком отстраненным.
Это ж надо — он слишком отстраненный. Подумать только.
— Она не верила мне. Представляешь? — щебетала брюнетка под возмущенные вскрики русоволосой. — Какой умалишенной нужно быть, а?
Пэнси, да ты сама умалишенная до жути. И вот эти “светские” беседы были до коликов смешными.
Сами ничего не понимают в жизни, а строят из себя мудрецов, проживших семьдесят с лишним лет.
А то ты, Драко, небось сам очень многое понимаешь?
— Тебе оно действительно нравится? — донеся голос Блейза с соседнего места. Он смотрел на свою девушку, слегка улыбаясь.
Астория согласно закивала, и в ее глазах засветилась детская радость, будто парень только что сделал невозможное. И, похоже, так и было, когда он произнес следующее:
— Тогда я куплю его тебе.
И ее худые руки обхватывают его спину, притягивают тело. И почти сразу же слышаться радостные крики.
— Спасибо! Я так о нем мечтала!
И лишь легкий кивок мулата, будто одобряющий ее реакцию.
Интересненько. Это о чем же шла речь? Неужели Блейз настолько влюбился, что готов дарить Астории подарки? И она явно требовала не дешевые покупки.
А что было бы, если бы он подарил что-либо Грейнджер? Украшение или платье, что они там любят?
Наверное, она была бы ужасно рада — кинулась на него, обнимала и целовала. Благодарила за подарок, как это делала чуть ли не плачущая Астория. Или же — что вероятнее — нахмурила брови, уперла руки в бока и говорила, что такую дорогую вещь она принять не может. Но потом улыбка коснулась ее лица, и благодарность засветилась бы в карих глазах. Она бы надела это и была бы самой красивой в нем.
И, Мерлин, захотелось сейчас же вскочить и купить ей что-либо, пусть это будет простой браслет. Ведь она так редко бывает радостной.
И вообще — была ли она когда-то ею? Если не считать тех, сука, чудесных моментов, проведенных с нищебродом.
Он насупился. Нет, пускай этот бомж задаривает ее подарками. Дешевыми, переданными от матери. Но Грейнджер, конечно же, станет рыдать и говорить, что это самая лучшая вещь в мире. Своим профессорским писклявым голосом, протягивая тощие руки к жирной голове Уизли.
Захотелось выкинуть эту страшную картину из своего головы, стукнув о нее палочкой.
Ничего он покупать не будет. Бред какой-то. Еще чего. Чтобы она совсем в царицу превратилась?
Дарить подарок грязнокровке. Никогда и ни за что. Чтобы он ходил и выбирал, а потом показывал ей.
Нет, это даже на шутку не похоже.
— Я тоже хочу, — раздалось рядом.