За такими вот раздумьями Габриэль застала Цезаря.
— Повелитель… — начала она и вдруг умолкла, не решаясь продолжать дальше.
Цезарь удивленно посмотрел на нее.
— Нет, — наконец собралась с силами она, — просто Юлий… я должна тебе кое-что сказать…
— Продолжай, — изумленно, но решительно сказал он ей.
— Юлий… — Габриэль слегка вздохнула. — Помнишь ту ночь в Британии? У нас есть общая дочь.
Юлия настолько поразили ее слова, что он решил будто ему изменяет слух. С другой стороны, они вселили в него пусть зыбкую, но надежду. Он потерял того, кто был ему не только другом, но и сыном, хоть и не по крови… Две его дочери умерли — прекрасная, благородная Юлия и удочеренная им в Британии девочка-найденыш, которой он дал имя Надежда. В том, что последняя была мертва Цезарь никогда не сомневался. И вот Габриэль говорит, что у него есть дочь! Возможно ли это?
— Повтори, что ты сказала! — вскричал он.
— У нас есть дочь, — снова сказала ему Габриэль, а затем поведала ему историю, которую уже известную читателю.
Цезарь был просто повержен ее рассказом. Надежда… та малютка, которую он сделал своей приемной дочерью, являлась таковой и по плоти! А ее мать пыталась его убедить в том, что она была каким-то адским созданием и родила какое-то чудовище, после чего была вместе с ним не уничтожена. Нет, не уничтожена! Снова возродилась из пепла, как птица феникс. И Габриэль считает, что она сейчас в Британии…
Закрыв лицо руками, он дослушивал рассказ бывшей спутницы Зены. Когда та закончила его, надолго воцарилась тишина.
Наконец, Цезарь поднял голову и, посмотрев ей в глаза, произнес:
— Почему ты все это время молчала?
— Но… — начала Габриэль. — Ты был врагом Зены и…
— Кто-то еще знает об этом?
— Твой друг Антоний… больше никто, — Габриэль прикрыла глаза. — Если кто-то еще и знал, они уже мертвы.
— Ты здесь пыталась меня убедить, что наша дочь то ли демон, то ли одержимая… — промолвил Юлий. — Я ни за что не поверю в это, хоть и помню, что у нее были необыкновенные способности.
— Верить или нет — дело твое, но ты сам во всем убедишься, когда… — Габби осеклась под упорным взглядом римлянина.
— Когда увижу ее? — закончил за нее Цезарь. — Так оно и будет! И это будет в самом скором времени. Скоро мы будем в Британии.
***
…Зевс стоял на краю пропасти, и его седые волосы развивались на ветру, а борода придавала царю богов грозный и величественный вид. Начиналась разрушительная буря, и подвластные Громовержцу молнии разрезали темные небеса. Бог призывал имя своего врага — одного из Древних, почитающих себя истинными богами, имя которому было Азатот.
— Ты внемлешь мне, убийца моего сына?! — кричал он в пустоту, и крик его отдавался жутким эхом. — Не прячься, выйди со мной на честный поединок!
В ответ раздалось нечто среднее между безумным ревом и человеческой речью:
— Я и не прячусь, лжебог!..
Внезапно, бездна разверзлась, и посреди бушующего, поистине адского пламени показался черный трон, на котором восседало Нечто. Это был какой-то бесформенный кошмар, описать который не дано ни смертному, ни богу. У этого жуткого божества не было глаз, но в то же время казалось, что их у него миллионы, и все они следят за тобой. Было оно не только слепым, но и безумным, и это делало его еще опаснее. При этом Азатот — а это был именно он — играл на флейте, извлекая из нее нежные, чарующие звуки. Более прекрасной, но в то же время дьявольской мелодии ухо Зевса еще не слышало. Сейчас бессмертный бог оказался на месте смертного героя Одиссея, которого смущало пение сирен. Вот только эта чудо-музыка была в сотни или тысячи раз опаснее голосов морских дев. Под нее рушились старые миры и создавались новые.
Зевсу хотелось самому стать и слепым, и глухим, чтобы не видеть этого чудовищного и одновременно чудесного зрелища, не слышать пения волшебной флейты.
— Ты убил моего сына Ареса! — собрав свою волю в кулак, вскричал царь богов. — Так приготовься же умереть сам!
С этими словами Зевс метнул в Древнего молнию необычайной силы, но та не причинила ему ни малейшего вреда. Но греческий бог не желал признавать себя побежденным и атаковал султана демонов вновь. И снова неудача. Азатот был неуязвим.
— Мы, Древние, намного сильнее вас, олимпийцев… — проревел Азатот. — И однажды вы падете, уступив место нам — истинным богам! Это ваша судьба, смирись с этим!
— Я никогда не был рабом судьбы, я был и буду ее царем! — бросил ему Зевс.
Внезапно, ярость и гнев царя богов материализовались, обернувшись огненными и метеоритными дождями, которые обрушились на мерзкого, бесформенного Азатота. Древний взревел, но для него это было не более, чем уколом булавки.
— Я мог бы тебя уничтожить как жалкое насекомое, Зевс, — раздались слова султана демонов, — но я этого делать не стану. Мне просто хотелось увидеть твою силу, узнать, на что ты способен. Ты силен и смел, но все это ничто в сравнении с нашей мощью. Ответь я тебе ударом на удар, и ты бы не вынес ужасного жара и черного излучения. Мы еще сойдемся в последней битве — битве пантеонов. Но сейчас… я хочу вознаградить тебя за храбрость!
Говоря так, Азатот отрыгнул Ареса — живого и невредимого — точно также, как когда-то безумный Кронос отрыгнул проглоченных им детей, одним из которых был Зевс. Обычно важный и степенный царь богов со слезами радости обнял своего сына. Сейчас он был обычным отцом, потерявшим, но вновь обретшим свое дитя.
— Мальчик мой! — бормотал он, прижимая к себе Ареса. Тот не противился этим проявлениям отцовской любви, только молча удивлялся им, потому как не думал, что она так сильна.
***
…Джинны давно не говорили с воином Света и не посылали ей видений, но сейчас Наджара увидела их вновь. Увы, вместо джиннов праведных — служителей Аллаха, в этот раз пред ней предстали шайтаны — слуги Иблиса. Их вид был ужасен! Если вид праведных был подобен солнцу, глядя на которое можно ослепнуть от яркого, чистого света, то вида этих нельзя было вынести, потому что они были гнусны.
Черные, как сажа, уродливые, как смертный грех создания с рогами на головах подступали к Наджаре, протягивая к ней свои отвратительные руки.
— Зачем вы здесь? Что вам нужно от меня? — в ужасе вопросила женщина.
— Отступница… отступница! — заворчали они, наседая на нее. — Ты изменила своей вере, выйдя за язычника, и теперь ты — наша!
— Я никогда не изменяла своей вере и всегда служила Свету! — отвечала, выхватив меч, Наджара. — Исчезните, твари!
— Нет, ты теперь наша… наша! — не сдавались богомерзкие существа. — Убей себя, только тогда искупишь свое отступничество!
Внезапно, рука воительницы, сжимавшая меч, будто перестала ей повиноваться и приставила оружие к ее собственной груди. Потерявшая рассудок Наджара уже готова была заколоться, когда в ее покои вошел он, ее Юлий. Шайтаны мгновенно исчезли, будто их и не было, и разум женщины вновь был ясен.
— Что ты делаешь?! — испуганно вскричал Юлий.
Наджара вымученно улыбнулась и проговорила:
— Да ничего, просто немного упражнялась с мечом.
— А почему ты так бледна и дрожишь, будто в лихорадке? — продолжал волноваться ее муж.
— Просто не очень хорошо себя чувствую, но это пройдет, милый, — ответила Наджара, позволив ему обнять себя и прижать к своей груди.
Цезарь, собиравшийся рассказать ей о своей дочери и о предстоящем походе в Британию, теперь отказался от этой идеи. На душе у него было неспокойно. Что делать? Вернуть свою дочь, присоединив при этом новые земли к империи, или пока оставаться здесь и смотреть за своей женой, поведение которой так напугало его? Не давала покоя и мысль о Сервилии и о своей вине перед ней.
— Я здесь, с тобой, и я люблю тебя… — прошептал он.
…В это время в далеком Риме ухоженная женская рука с острыми отполированными ногтями, напоминавшая когтистую лапку, подкидывала колдовское зелье в огонь, и бархатный голос шептал:
— Скоро, скоро…
========== Глава тринадцатая В Британии. Дочь и сестра ==========
Комментарий к Глава тринадцатая В Британии. Дочь и сестра
Рейтинг этой главы R, а конец главы с привкусом инцеста. Есть маленькая отсылка к “Ван Хельсингу”)
***
Арт к главе: https://pp.userapi.com/c604622/v604622497/36c12/80wvH9V004M.jpg
…Наджара погружалась в пучину безумия все сильнее. Произошло то, о чем она мечтала когда-то — джинны теперь не оставляли ее ни на минуту, но, увы, если раньше они были ее друзьями, то теперь превратились во врагов. Еще не так давно они все же исчезали, когда рядом с их жертвой оказывался Цезарь, либо кто-то другой из мира живых, и тогда разум женщины прояснялся. Теперь же она постоянно видела их — они то корили ее за предательство, в котором она не была виновата, то нашептывали ей мысли о сведении счетов с жизнью. Сотни раз Наджара могла оказаться мертвой, но муж и Поска не теряли бдительности и всегда успевали вовремя оказаться рядом, чтобы помешать ей.
От похода в Британию Цезарь не отказался, поскольку тот был слишком важен для него, ведь там ждали не только новые завоевания и открытия, но и потерянная им дочь, которую он мечтал обрести вновь, а еще… то, что могло сделать его сильней. Но Юлий не мог оставить свою больную жену даже на преданного Поску, как бы он ему не доверял. Он все еще слишком любил Наджару и ему было нестерпимо больно видеть то, как эта нежная, но и сильная женщина превращается в лишенное разума и чувств существо. День и ночь он думал над тем, как вылечить ее, как вернуть ее, прежнюю. Египетские лекари оказались так же бессильны, как и он, хоть египетская медицина и была, наверное, самой древней и развитой. Соотечественники Юлия преуспели не больше египтян.
— Это чье-то темное колдовство, господин, — качая лысеющей головой, говорил Поска, и Юлий соглашался с ним, потому что другого объяснения творившемуся с Наджарой найти не мог…
Как только стало очевидным то, что Наджара полностью утратила разум, Цезарю пришла в голову мысль, от которой он в свое время отказался — мысль сделать ее вампиром. Но тут же ему подумалось и другое: а что, если при этом перерождении рассудок все равно не вернется к ней, и вместо любимой жены он получит просто немертвого слугу, вроде зомби? Это заставило его ужаснуться и отбросить эту идею.
«Нет, никогда, ни за что я не сделаю этого с моей Наджарой…» — сказал он себе мысленно, и большие темные глаза его наполнились слезами.
— Подите прочь, прочь, шайтаны! — кричала в это время в пустоту Наджара.
— Успокойся, — в очередной раз ласково говорил ей Юлий, сжимая ее руки и заставляя посмотреть на себя, — и не бойся ничего! Я прогоню их, вот увидишь! Прости, что не смог сделать этого до сих пор…
Слезы душат его, и он нуждается в утешении не меньше, чем она, а страдания его, наверное, еще сильнее, чем ее, ведь, в отличии от нее, он в своем уме. Наджара силой своей любви смогла вытащить его с того света, пусть она и не знала, что все это было задумано им, а вот он не может вытащить ее из этой паутины безумия, в которой она вязнет все сильней и сильней…
Но честолюбие, составлявшее его величайшую страсть, было по-прежнему сильно. Оно двигало им всю его жизнь с ранних лет, подобно тому, как вампиром движет вечная жажда. Цезарь помнил о Британии. Хотя он помнил также и о том, что где-то там, на земле бриттов живет его дочь. Юлию, дочь, подаренную ему его первой любовью Корнелией, уже не вернуть, и он не мог так же потерять и Надежду.
Нужно было принимать решение, и Юлий, наказав Поске приглядывать за Наджарой, уединился в своем кабинете. Там, после некоторого раздумья он вызвал к себе Антония. Пьяный от вина и крови храбрый вояка незамедлительно явился, как всегда готовый выполнить любую его волю. Так было тогда, когда он был человеком, так было и теперь, когда он стал вампиром.
— Марк, — начал Юлий, отхлебнув из кубка кровь, — как ты понимаешь, я не могу сейчас оставить Наджару, но Британия должна быть присоединена. Ее покорение принесет нам большие экономические выгоды, хотя бы из-за зерна и драгоценных металлов… Ты будешь моим мечом и возглавишь легионы. Луций Ворен будет тебе хорошим советчиком. Парень умен и хитер, хоть и похож на варвара… люблю его за это. Ночь станет для вас днем.
— Сделаю все, что смогу, — отвечал Марк Антоний, — но… ты же знаешь, я не стратег. Я солдат, а не генерал.
Юлий слегка вздохнул. Кому, как не ему было знать, что это правда. Он хорошо изучил своего друга и подчиненного.
— Как я уже говорил, у тебя есть неплохой советчик в лице Луция Ворена, а в остальном…
— В остальном я буду думать, что бы в этом случае на моем месте сделал ты, — закончил за него Антоний.
— Можно и так, — с легкой улыбкой ответил император. — Запомни одно правило: разделяй и властвуй. Врагов всегда можно перессорить между собой, и разобщенные они никогда не смогут одолеть тебя. Кроме того, среди местных вождей всегда можно найти союзника, который пожелает использовать нас, римлян, в борьбе против своих соперников… и не заметит, как используют его.
— Гениально, — брякнул Марк, чем снова вызвал улыбку Юлия.
— Благодаря Автолику у нас есть чертежи фараона Сети, — продолжил император, — но сейчас некогда этим заниматься. Отложим это до лучших времен… до похода на Парфию. Британский вопрос вполне решаем и без авиации. Кстати, что-то мне подсказывает, что тамошние боги будут на нашей стороне.
— Почему ты так думаешь?
Юлий вновь пригубил из кубка и, прикрыв глаза, проговорил:
— Кельты стали меньше чтить своих богов, но во всем послушны возомнившим себя богами друидам. Это вряд ли радует Кернунна — самого ревнивого из кельтских богов. Попробуй завоевать его покровительство, ибо нам это нужно вдвойне.
Антоний вопросительно взглянул на него, и он закончил свою мысль:
— У него есть то, что нужно мне. Я думаю, он сам это предложит.
Марк привык к тому, что его любимый полководец часто говорит загадками и не стал больше выпытывать.
Юлий поднялся из-за стола, подошел к другу и, глядя ему прямо в глаза, произнес:
— Найди мою дочь и привези ее ко мне. Да! И возьми с собой ее мать, теперь от нее больше толку, чем было раньше.
— Да, мой император, — ответил Антоний, отсалютовав ему по-римски.
…Поросшая густыми зелеными лесами и населенная дикарями, разукрашивающими лица и тела в синий цвет, Британия оказалась крепким орешком для римлян. Первое их вторжение туда прошло не очень удачно. Эти земли были для римлян совершенно незнакомыми и опасными, а варварская королева и пришедшая ей на помощь Зена создали им и их полководцу много хлопот. К тому же Цезарь оказался тогда втянутым в дела богов. Марс-Арес требовал от него уничтожить храм неведомому богу — Дахоку, называя того воплощением зла. Кернунн требовал перебить всех друидов, что было противно Юлию, чуждому напрасной, неоправданной жестокости. Друиды же в свою очередь досаждали ему и его людям своей магией и, что еще хуже, вдохновляли кельтов на борьбу против римских захватчиков. Случалось, что Цезарь в гневе уже собирался отдать приказ об их истреблении, но потом вспоминал о том, что среди друидов он видел девушек и мальчика лет семи. Тогда он останавливался, не желая прослыть убийцей детей. Нужно было найти другой способ остановить этих вредоносных жрецов, бороться ведь можно не только с помощью меча. Но не в этот раз, уж слишком докучала старая «подруга» Зена… Ну что же, первый блин всегда комом. Именно так философски и посчитал Юлий. Он пообещал себе учесть ошибки, допущенные во время этой кампании, чтобы не повторить их, когда он придет сюда вновь. Увы, провести новую кампанию суждено было не ему, а Антонию, пусть и напутствуемому им. Кроме того, Цезарь дал дополнительные указания Луцию Ворену, которому суждено было стать в этом походе правой рукой Марка.
Внушительный римский флот вновь плыл к таинственному острову. Ветер развевал паруса с четырьмя непонятными для варваров символами SPQR. Корабли, на которых в этот раз плыли римляне, больше подходили для высадки, чем в прошлый раз, поскольку были более широкими и более низкими для облегчения вытаскивания их на берег. Так как их предводители стали вампирами, ночь теперь превратилась для римлян в день. Днем Антоний, Ворен и Габриэль прятались в трюме от опасных для них лучей солнца. Но, к счастью для них, по мере приближения к острову дни становились все дождливее и туманнее. Тита Пулло, достойного друга Ворена, такая погода приводила в уныние, и он все время брюзжал, иногда бранясь и со своим однополчанином и обзывая его рыжим кровопийцей. Несмотря на то, что он находился у Ворена в подчинении и на то, что тот теперь был не совсем человеком, для них обоих на первом месте была их дружба, разрушавшая любые преграды между ними. Габриэль днем спала в трюме, а ночью выходила на палубу и, свесившись, смотрела на волны. Ветер развевал ее чудесные волосы, что делало вакханку еще прелестней. Часто случалось, что Антоний подкрадывался к ней сзади, обнимая за талию и требуя к себе внимания, но она отмахивалась от него.