К фонтану! Конечно! Ноги несли ее к давно знакомому их месту пребывания, а в голове возникали картинки из прошлого: они вдвоем с Себастианом возле фонтана подставляют свои лица под брызги, считают бабочек, летающих под куполом зала, запрокинув головы... Эти воспоминания были настолько радостными, что сумели растянуть улыбку на лице Энж даже сейчас, когда она была полна беспокойства.
А Себастиан, воспользовавшись отсутствием Энж, чувствовал ее волнение, стоя перед полотном ее носителя. Он слышал даже ее голос, зовущий его по имени с нотками волнения. Ее голос...в последний раз в этой жизни.
Полотно Генриха стояло перед ним и переливалось. Впрочем, как и все остальные полотна, которые он собирал когда-то. Но что-то в нем было особенным. Что? То, что его собирала ОНА? Или то, что от него веяло жертвой, которая должна была быть скоро принесена на алтарь любви с его помощью? От полотна несомненно веяло роком. Судьбой.
Внезапно Себастиану захотелось задать свой самый главный вопрос за все существование, который не приходил ему до этого в голову: если судьбы людей собирают Мастера, то кто собирает судьбы самих Мастеров? Кто распоряжается их судьбами и решает, когда нужно переходить в ЧЖ, а когда -нет. Кто принимает решения? Почему самые главные вопросы приходят на ум перед самым концом, когда уже нет возможности получить ответы?!
На какое-то мгновение он представил, что кто-то, очень похожий на него самого, сейчас задумался над его, Себастиана, полотном. Но этот кто-то справился. Он- молодец. И он наверняка сейчас наблюдает за ним и ждет. Ждет, когда Себастиан сделает то, что должен сделать. Чтобы облегченно вздохнуть, закончив работу, и с легким сердцем взяться за другую судьбу.
Себастиан улыбнулся, вспомнив, как Генрих назвал правильный цвет надежды, находясь в ЧЖ. Откуда он мог знать это? Стоит ли рассказывать об этом Хранителю? Как Лиаму удалось сохранить это знание?
- Так, значит, говоришь, надежды мало? Мало зеленого? - Себастиан сорвал с шеи кулон и в последний раз внимательно посмотрел на него, сжал в ладони зеленый сверкающий осколок, почувствовал, как по телу разливается и постепенно завладевает разумом твердая уверенность в том, что все будет хорошо.
- Хранитель, я готов.
- Приступай, но помни: твои слова перед переходом могут быть переданы тому, кому пожелаешь.
- Я помню. Ты оставишь мне способность найти Энж в Человеческой жизни?
- Да.
- Обещаешь?
- Обещаю. Ты найдешь ее. Ты будешь много путешествовать по миру и обязательно найдешь ее.
- Она меня узнает?
- Не факт, но вероятность большая. Если ты думаешь, что вы узнаете друг друга, словно давно знакомы, то ты ошибаешься. Вы не побежите друг другу навстречу с распростертыми объятиями. Она никогда не назовет тебя по имени, которое ты носишь здесь. Ровно, как и ты не будешь помнить ее настоящего имени.
- Наши имена что-то значат? Каково их значение?
- Давай оставим все твои вопросы до твоего следующего перехода сюда. Скоро вернется Энж. Ты ведь не хочешь, чтобы она видела...
- Нет! Она не должна это видеть. Ей будет слишком больно. Обещай мне еще кое-что.
- Что?
- Обещай мне, что как только мы перейдем сюда снова и вновь станем мастерить полотна, ты поставишь их рядом. Повернешь друг к другу. Так же, как и в этот раз. В этот раз было идеально.
- Ты всегда так говоришь, Себастиан,- рассмеялся Хранитель.-Я обещаю, что найду способ познакомить вас как можно быстрее.
- Хорошо... может, это прозвучит глупо, но я уже скучаю по ней.
Хранитель промолчал, не в силах что-то сказать на это.
- Из-за того, что я вставлю в полотно надежду, Лиам будет долгожителем?
- Конечно. Остальной набор чувств будет добавлен сразу же. Пора.
- Да. Последние слова...- Себастиан задумался и улыбнулся. - Энж, Ужастик. Я не прощаюсь с тобой, я говорю тебе до встречи. Как только ты услышишь мое сообщение, найди полотно моей носительницы, прошу. Не ослушайся, малышка. Ты все поймешь. Я люблю тебя! - Он усмехнулся. - Ты же знаешь, что я сам удивлен тому, что говорю это, но все же. Я люблю тебя.
Себастиан дрожащей рукой вынул надежду из основания кулона, само основание оставил висеть на тонкой золоченой веревке, которую повесил на раму полотна Лиама. Сжал надежду в руке, стараясь напоследок пропитаться ею и, наконец, поднес ее к краю построенного чуть меньше, чем наполовину, полотна...Будто магнит, надежда притянулась к нему, и оно вздрогнуло, принимая жертву...
Вмиг тело Себастиана распалось на мелкие осколки, каждый из которых превратился в маленькую белую бабочку...
Стая бабочек, покружившись возле полотна, взмыла ввысь, желая найти ту, для которой предназначались последние слова Мастера, когда-то носившего надежду на груди. Дуновение, созданное их крыльями, раскачало золоченую веревку, на которой когда-то висел кулон Мастера, и она, ударяясь о раму, раскачивалась в стороны еще некоторое время, словно не хотела ставить точку в этой жизни Себастиана, словно играла набат по ушедшему герою.
Звуки набата услышала Энж, вернувшись к полотну после неудачных поисков друга. И ей не пришлось долго думать, чтобы осознать случившееся: там, где совсем недавно обрывалась линия жизни Генриха, рядом с болью, там, куда она не смогла вставить ни одно чувство, теперь зеленела надежда. Огромный кусок надежды сверкал и переливался, даря успокоение оттого, что все хорошо, все исправлено... Неся с собой боль от потери родного человека, боль, которую не притупить ничем. Боль, которая ждала действий.
***
- Посмотрите туда. - Генрих указал Элизабет на беседку.
У него горели глаза, он был, казалось, безумен, и она даже сначала думала, что именно так должны выглядеть волшебники из прочитанных ею в детстве книг. Но в отличие от сказок, в которых после волшебных слов появлялось что-то диковинное и невероятное, сейчас же, ничего не происходило. Генрих показывал ей то, чего на самом деле не было и не могло быть, то, что существовало лишь в его голове. Но он был так уверен и так взволнован, что она ему верила, и старалась увидеть то же, что и он. Но каждая попытка была безуспешной. С каждой секундой росло отчаянье. Отчаянье от осознания, что все по-прежнему уже не будет. Генрих де Бурье, единственный человек, с которым ей было интересно и комфортно, человек, которого она была готова назвать лучшим другом, если бы не странное влечение к нему, невозможное между друзьями, этот человек оказался безумцем... И теперь ничего не будет по-прежнему. Теперь он пугал ее. Носясь, как безумный, по саду и волоча за собой ее, словно куклу, он, казалось, не понимал, почему она не видит очевидного. И Элизабет могла бы сказать, что видит все то же, что и он, лишь бы не расстраивать его, лишь бы эта мука закончилась, но была связана обещанием никогда ему не врать.
- Что вы видите там?
- Где?
- Вон там,- он указал на беседку. - Разве вы не видите воспоминания, связанные с ней? Воспоминания, окрашенные в черные цвета. Не видите? Не нашедшая вас смерть витает над беседкой черным туманом... Нити, которые я оборвал между вами и Чартером, лежат на каменном полу, они уже практически исчезли, растворились, но еще видимы. Нить доверия, надежды... Тут они все, тут нет только любви,- он взлохматил волосы. - Ее разорвать мне оказалось не под силу... Видите?
- Нет.
- Элизабет, а я это вижу! Я вижу, как белый дневной свет распадается на множество цветов. Как каждый из них пронзает меня, вас, всех... Я при желании могу прочувствовать каждый из них.
- Это... давно с вами происходит?
- С детства. Я стал это видеть с раннего детства, но видения всегда возникали лишь только при определенных обстоятельствах. А в последнее время стали постоянны, и я не знаю, почему. Раньше они помогали мне, а теперь же нет. Они мучают меня, Элли. Какого цвета небо? - задал он внезапно вопрос.
- ... Голубое.
- И все?
- Да. Какое же оно по-вашему?
Он внимательно посмотрел на нее:
- Голубое, но с примесью серого, фиолетового... и розового. Ненавижу розовый!
- Почему?
Он усмехнулся:
- Посмотрите на дом.
Она послушно обернулась.
- Что вы видите?
- Конечно же, дом.
- Разве вы не видите, что та часть, где кухня, словно окрашена в желтый цвет?
- Нет.
- А та часть, где находится ваша спальня, окрашена пятнами. Тут есть и синий, розовый и зеленый... Вот где много зеленого! Вы говорили, будто я не знаю, что вы по ночам питаете надежду вернуть свою любовь? Я это вижу! А потому, знаю и без вас. Гостиная с камином окрашена в синий и красный цвет. Безразличие и страсть! Безразличие, с которым вы всегда держитесь со мной и страсть, которая однажды все не погубила...
- Генрих, вы меня пугаете... Пожалуйста, замолчите.
Но он не мог уже остановиться, рассказывая тайну, которую носил в себе всегда, не смея кому-либо поведать:
- Какого цвета эти розы?
- Белые, красные...
- Для меня они все словно окрашены розовой краской! В один из дней они все стали розовыми. Именно в день, когда практически все распустились, и перешли грань между началом жизни в виде бутона и распустившимся цветком. Почему?
- Не знаю.
- Да потому что они скоро отцветут! Элизабет, они умрут, чтобы возродиться стараниями садовника вновь!
- Генрих, я прошу, замолчите!
- Для меня все всегда окрашивается в розовый цвет, если оно скоро должно умереть. Почему для меня любовь ходит где-то рядом со смертью?
- Генрих!
Он же положил ладони ей на плечи и прошептал:
- Почему, Элизабет, с тех пор, как я вас увидел, и вдохнул розовую пелену, происходит все именно так?
- Я вышла замуж за безумца! - воскликнула она отчаянно и, вырвавшись, отбежала несколько шагов от него. Некоторое время молодые люди смотрели друг на друга. Она испуганно, он же с улыбкой.
Небо дало трещину... Оно несомненно к вечеру даст еще несколько трещин: столько, сколько будет достаточно для того, чтобы расколоться на мелкие осколки и обрушиться на его, Генриха, плечи и голову.
- Пожалуйста, не смотрите на меня так. Мне становится страшно от вашего взгляда.
- Мне тоже страшно, ведь небо скоро рухнет.
- Боже, перестаньте, прошу. Не портите этот день! Верните все так, как было, верните!
Он рассмеялся:
- Элизабет, я не в силах забрать вашу память. Я не в силах все вернуть.
- Вы... вы не можете вот так... измениться. Генрих де Бурье не может сойти с ума! Он слишком... разумен.
- Я не безумен, Элизабет. Таким я был всегда. Когда я только увидел вас впервые, я не мог понять, откуда я вас знаю. Чуть позже я понял, что вы моя судьба, судьбе было так угодно, чтобы я вдохнул розовую пелену и отдался на ее волю.
- Розовая пелена... Это любовь? Вы так представляете любовь?
- Я так ее вижу.
- Но чувство не может быть чем-то материальным!
- Я - прямое доказательство тому, что может. Я видел, как выглядят ревность, боль, как они вырастают из моей груди, подобно растениям. Подлость, опасность, предчувствия... они все окрашены безумной смесью цветов... Именно поэтому я рассмеялся, когда узнал, что вы художник. Я в каком-то смысле тоже, поневоле. Я вижу цвета там, где их не видит никто. У нас с вами только разные палитры. - Он усмехнулся. - Я порой задумываюсь над тем, многие ли из людей воспринимают мир как я, ведь такой тайной никто никогда не поделиться ни с кем, опасаясь быть признанным сумасшедшим.
- Я уже сама не рада, что выудила из вас эту тайну.
- Я не мог не рассказать вам. Когда-нибудь мои действия показались бы вам странными, и это все равно потребовало бы объяснений.
Разговор молодых людей прервал слуга Бернар, чье появление было как нельзя некстати.
- Синьор, вам передали записку,- он протянул Генриху листок бумаги, свернутый в несколько раз. На одной из сторон письма отчетливо виднелся след от губной помады.
- О! - усмехнулся Генрих,- Давненько она не позволяла себе таких писем.
- От кого оно?
- От Амили. Этот прием запрещенный, я ей запрещал делать это. Страсть как не люблю подобные послания, они бездушны и ограничены, в отличие от разговора.
- Может быть, что-то случилось?
- Но конверте поцелуй, значит, она нашла время, чтобы накрасить губы... вряд ли.
- Читайте же!
Генрих пробежал глазами первые строки письма и на его лице появилась грустная улыбка.
- Что она пишет?
Он молчал.
- Генрих!
- Ничего особенного.
- Вы сами говорили: никаких тайн и никакой лжи! Либо зачитайте, либо расскажите, что там написано!
Подумав секунду, Генрих протянул ей записку.
- Только прошу - не читайте вслух. Эти слова должны и так быть прочитаны только мной. Незачем посвящать в его суть все вокруг.
Она кивнула и, развернув записку, принялась читать. Элизабет помнила голос Амили и машинально окрасила читаемое ее интонациями.
"Анри! Я все знаю, карты мне рассказали многое... они никогда не обманывали меня, ты знаешь. Любимый, если они правы, то ты решился на что-то страшное. Прошу! Не делай этого! Не оставляй нас! Я стою на коленях, умоляя тебя. Я хочу повидаться с тобой и жду тебя. Я буду ждать долго, ты же знаешь, я упряма. Не сойду с места и заморю себя голодом, пока не услышу заветный стук в дверь. "
Элизабет дочитала последние строки и растерянно посмотрела на мужа. Он рассмеялся:
- Не воспринимайте все так близко к сердцу, любовь моя. Амили знает, что я не поведусь на этот шантаж. У нее есть сын и ради него она не станет делать ничего из вышеперечисленного.
- Но о чем она говорит? Что вы должны совершить?
- Опять же глупые гадания.
- У вас на лице написано, что вы врете.
Он молчал.
- Расскажите мне! С самого раннего утра вы говорите загадками и все время упоминаете смерть, затем показываете мне яды и снова говорите лишь о ней! Рассказывая тайны, вы снова сводите все к смерти... почему, Генрих? Не слишком ли много ее для одного дня?
- Возможно.
- Что знает Амили?
- Все. Бесполезно что-то скрывать от женщины, которая тебя любит. Она знает порой о тебе даже такие вещи, которые ты сам не знаешь о себе. Амили с самого начала восприняла меня таким, какой я есть- целиком. С моими душевными травмами, ранами на теле и радужными раскрасками в голове,- он усмехнулся и взлохматил волосы. - И я уверен, что никакие карты не могут подсказать что-то о любимом человеке лучше любящего сердца.
- Но она будет ждать вас. Вы повидаетесь с ней?
- Нет.
- Почему?
- Ради ее же блага. Каким вы помните Чартера? Какое воспоминание возникает у вас при упоминании его имени?
Элизабет смутилась, но ответила:
- Я вспоминаю его глаза и улыбку.
Генрих расхохотался:
- Глаза и улыбку? Ничего подобного! Кого вы пытаетесь обмануть? Вы вспоминаете любовь в его глазах, вы вспоминаете его руки, обнимающие вас, и, самое главное; вы вспоминаете себя в тот момент, когда чувствовали себя с ним рядом счастливой! Вы снова и снова воскрешаете в своей душе чувство счастья, которое испытывали когда-то. Но с каждым разом все труднее это делать, верно? Когда ты знаешь двух людей с одинаковым именем и эти люди играют совершенно противоположные роли в твоей жизни (один из них, допустим, твой друг, а другой их них - твой враг) то их имена для тебя совершенно разные, потому что лично для тебя они имеют различные значения. А потом ты начинаешь замечать, что имя у них одно... И этот момент является переломным, ибо это значит, что ты либо разочаровался в друге - он предал тебя- либо враг стал другом. Что-то подобное произошло и с вами. Чартер для вас разделился, а вы мечетесь между хорошим и плохим Чартером, не зная, кого вы любили из них на самом-то деле. Хороший Чартер скоро прекратит свое существование. А знаете, почему?
- Почему? - ее голос дрогнул.
- Потому что после этого есть более свежие воспоминания, связанные с его темной стороной, печальные воспоминания. Они постепенно перекрывают собой счастливые моменты.