— А вот и он, легок на помине! — весело проговорил дядя Степан, и Ника, выглянув из-за плеча отца, увидела входившего во двор Володю.
— Чем не жених! Подрастёт ваша Вероника, как раз в пору будет и наш кавалер. Ну-ка, невеста скажи, что согласна выйти замуж за Володьку…
Ника зло посмотрела на смущенного Володю, и показала ему язык. Взрослые захохо- тали, подтрунивая над смутившимся пареньком. Тот, быстро что-то проговорив своей ма- тери на ухо, поспешил убраться быстрей от этих развеселых, и довольно раскованных взрослых. Ника тоже умчалась в дом, и минут через пять, сидя на кухне, уплетала за обе щеки борщ, больше ни о чём не переживая, и ни о чём не думая. У взрослых своя жизнь, свои малопонятные шутки, а ей пора спать. Завтра с соседкой тетей Ритой и сёстрами, она идёт в горы за тюльпанами.
ГЛАВА 4.
Скоро лето! Это так ясно, потому что прилетели ласточки, которые каждый год поселяются в сенцах у тети Риты, одинокой и доброй женщины, чья привязанность к чу- жим детям, и странная любовь ко всяким бездомным и слабым животным была темой для разговора у взрослых, а для детей вполне ясным, понятным и объяснимым про- явлением любви ко всему тому, что они сами так любят. Непонятно? А вот ласточки каж — дый год прилетают именно к тёте Рите, и она их ждёт каждый день, сообщая двум девчонкам-подружкам, появились в сенцах её подопечные, или ещё нет.
И когда этот день наступает, начинается таинство! С озабоченной деловитостью малень- кие пташки сразу же принимаются за работу, не обращая никакого внимания на двух девчонок, сидящих у порога и с интересом поглядывающих на потолок сеней, где в углу, над самым примусом, прилепились старые, почти разрушенные за зиму гнёзда, и где сия- ют сырой свежей глиной "кудрявые" стенки новых гнёзд.
Девочки сидят тихо, и лишь иногда, кто — нибудь из них осторожно наклонится, и подни- мет с пола маленький комочек сырой глины, которую ласточки приносят в своих клювиках и иногда роняют на пол. Они видимо очень торопятся. Им быстрее надо отложить яички в гнёзда и скорее вывести птенцов. Может поэтому в их работе ничто им не помеха: ни внимание девочек, ни громкое шипение примуса, возле которого копошится тетя Рита, не- высокого роста, круглолицая женщина с добрыми глазами, лет сорока с небольшим. Тётя Рита варит клубничное варенье, и, поглядывая в угол потолка, вполголоса рассказывает девочкам трогательные истории из жизни птиц. Девочки тоже смотрят на ласточек, но со временем их взор всё чаще и чаще начинает останавливаться на огромной алюминиевой чашке, в которой уже начинает собираться розовая пена. Девочки, может, уже давно бы убежали на улицу, но они терпеливо ждут, когда тётя Рита соберет розовую душистую пенку с варенья в маленькую железную мисочку и поставит её перед ними.
— Вероника! Домой, кушать! — раздается из палисадника голос Марии.
Девочка, состроив недовольную рожицу, поднимается с пола, и вот уже скачет по двору на одной ноге, считая вслух подскоки, и стараясь не зацепиться за длинные побеги споры- ша. Подружка тоже убегает. Видимо, время обеда — оно для всех одинаково!
Все уже сидят за обеденным столом. Сашок ехидно улыбается, думая, что сестра, не помыв руки тут-же плюхнется на стул. Но Ника, выставив перед собой ещё влажные ла- дони, которые она вымыла в бочке у колодца, с удовольствием отмечает разочарованность брата и любовно-ласковый взгляд отца. Отец часто обедает дома, потому — что их дом нахо- дится неподалеку от милиции, где он работает.
— Всего десять минут ходьбы! — так говорит папа.
А папа знает всё. Он такой большой, сильный и умный, что Нике совсем не хочется его разочаровывать. Оказывается до здания милиции можно добежать всего за четыре мину- ты, если нигде не останавливаться и не ждать, пока проедут машины по главному шоссе. Ника вместе с мальчишками проверяла время пробега по секундомеру, который она тай-ком взяла со стола у отца, а потом незаметно положила обратно. Так что если бегом, то до милиции и обратно проделаешь путь всего за восемь минут…
Но этого нельзя говорить даже папке. Он хоть и любит посмеяться, но ему ничего не стоит снять со стены старый ремень, и проучить свою младшую дочь за то, что она бегает через шумную и опасную автостраду без всякого на то разрешения. А с другой стороны, можно подумать, что на всё нужно спрашивать разрешение? Зачем обижать отца и говорить, что он в чем-то неправ. Он самый лучший папка на свете! И Ника любит его также, как и он её. Но иногда мама почему-то кричит на отца, что ему всё равно, как пробиваются в жизни его собственные дети. Можно подумать, что у папки есть ещё " какие-то" не "его, собственные" дети. Мама ещё много чего говорит сердитым голосом, а отец лишь улыбается, и молча курит папиросы из большой красивой коробки, на которой нарисованы горы и написано " Казбек". Выкурив папиросу, он громко хлопал рукой по столу, и тогда мать умолкала, старшие сестры и Сашок старались скрыться из кухни, убежать куда-нибудь подальше в сад или огород, а мама умолкала, долго плакала, и больше уже не пыталась ничего говорить.
Ника не любила эти минуты, когда родители ссорились. Ей тогда тоже хотелось убежать вслед за сестрами, чтобы не видеть заплаканных маминых глаз, не слышать её серди — тый голос, не видеть отца, нервно сминающего ни в чем не повинную красивую коробку папирос в тугой бесформенный комок. Кажется, сегодня тоже назревает скандал. Это видно по сердитому маминому лицу, по тону разговору, словно она что-то уже давно выговаривает отцу…
— …вон Володька у Степана в военное училище поступает. Выучится на летчика. Ле- тать будет. А мы что? Своего единственного сына не можем никуда определить? Чем наш сын хуже Володьки? Ну, чем?!
Краем глаза Ника видела, как брат Саша незаметно выскользнул из-за стола и скрылся за дверями кухни в тот момент, когда мама отвернулась к плите, на которой стояла каст- рюля с супом. Отец уже поел, и теперь по привычке, молча курил папиросу, щуря глаза и иногда сонно прикрывая веки. Ника также быстро доела свой суп и стала сползать со стула.
— А ты куда? — мать схватила дочь за подол платья.
— Мам, там меня ждут! В казаки- разбойники сейчас играть будем! — заныла Ника, предчувствуя безнадежность своего положения.
Но тут вдруг раздался громкий хохот, и отец, переваливаясь через стол, тыча пальцем в сторону Ники, наконец, произнес:
— Вот кого… вот кого надо отправлять в военку! Вот кто вояка был бы! Не смотри, что деваха, любому отпор даст.
— Вот-вот! Всё у нас не как у людей. Сын за бабочками и жуками целыми днями с сачком носится, да на рыбалке пропадает, зато дочь в казаки — разбойники играет, по деревьям лазает, да с мальчишками дерётся. На днях на Игоря собаку натравила, и конечно, эта псина укусила мальчишку. Подумать только, смирная собака, и укусила! Мать Игоря приходила разбираться. Меня дома не было, так она Сашке все уши пообтрепала. Ну, скажи паршивая девчонка, для чего ты на Игоря собаку натравила?
— Игорёшка сам к ней полез, и нечего свою вину на других валить! — сердито проговорила девочка и отвернулась к раскрытому окну.
Пират лежал у будки и внимательно смотрел Нике в глаза, словно стараясь уличить её во лжи.
Подмигнув собаке, девочка улыбнулась.
— Она ещё и улыбается! — Мария всплеснула руками. — А вчера с Фомой подралась. Синяк ему поставила под глазом. Это здоровому то пацану синяк поставить?
Мать возмущенно хлопнула девочку ладонью по плечу. Легонько, и совсем не больно, но Ника, живо отскочив в сторону, опять плаксиво заныла:
— Он сам виноват, лез до меня, велосипед отбирал.
— Так это ж его велосипед, мальчишке тоже кататься надо… — подбоченилась Мария, но отец так весело расхохотался, и, протянув руку, одобрительно потрепал дочери косматую голову, на что Мария отворачиваясь, безнадежно махнула рукой: — Иди уж, горе моё луковое к своим казакам-разбойникам, а то без тебя как же они игру начнут…
Ника, уловив в голосе матери смешливые нотки, умчалась прочь, радуясь тому, что отец смеялся ей вслед громко и весело. Это могло означать одно! Ссора не состоится, и мама не будет сегодня плакать!
А на поляне, за их домом уже собралась толпа мальчишек. Это были друзья её брата, и соседа Володи, А вот и сам Володька сидит на траве и что-то рассказывает мальчишкам. Ника тихонько приблизилась, и, стоя позади всех, прислушалась…
— …и вот представьте себе, он всё же долетел до Северного полюса. Конечно, Чкалов сразу становится героем. Ведь не каждый может совершить такой подвиг…
— А ты тоже хочешь стать героем? — перебивая Володю, совсем некстати спрашивает Ника, с интересом глядя на него.
Но мальчишки все разом обернувшись, вдруг возмущенно кричат:
— Лахудра появилась! Пора подниматься! Сейчас никому покоя не даст!
Ника замерла, захлопала ресницами, почему-то вдруг слёзы набежали на её глаза. Резко повернувшись, девочка пошла прочь.
Лахудра! Неужели её всегда так будут звать? Она бы сейчас дала хорошеньких тумаков своему обидчику, это точно… но если бы там не было Володи. Нет! Она никого не боится, но почему-то ей сейчас очень стыдно перед Володей, очень стыдно… и горько.
Она шла по тропинке к Яру. К её любимому Яру, в котором она всегда находила уголок полный таинств, и очарования. В нем можно было скрыться на любое время, и никто, ни одна живая душа в жизни не нашла бы тебя в этих зарослях травы и лабиринтах обрыва, в этих закоулках оврагов и пологих откосов берегов древней речки-Ручья, где можно было от души выплакаться от домашних несправедливых обид, или просто спрятаться, от всех…
— Постой! — раздался позади крик, и девочка, вздрогнув, замерла.
Ещё чего не хватало! Кто бы это мог быть? Девочка оглянулась, и в свете ярких солнечных лучей бьюших светом увидела огромную черную фигуру бегущего прямо на неё человека. Ника широко раскрыла глаза, прижала руки к груди, и резко подскочив на месте, быстро помчалась вниз по тропинке, ведущей в Яр. Позади всё также слышались тяжелые шаги и громкое дыхание бегущего человека. Она мчалась, боясь оглянуться, и ей чудилось, что вот сейчас её схватит этот огромный страшный человек, и они покатятся вниз по обрыву, в колючие заросли чертополоха.
— Быстрей до тайника! Быстрей! — шептала Ника, сжав губы в узкую полоску.
Девочка мчалась мимо огромных кустов терновника, а он хватал её своими ветками за платье, грозя разорвать его. Колючки чертополоха цеплялись за её волосы, и выдирали длинные пряди, или наоборот, оставляли на волосах словно украшения, свои огромные зеленые шары с розовыми пятнами пушистого цветка. Слёзы бежали из глаз Ники, когда, упав в траву, она покатилась, а затем стала заползать вглубь зарослей чертополоха всё дальше и дальше…
Наконец она остановилась и прислушалась. Всё было тихо. Напрягаясь, Ника вслуши — валась в звенящую тишину. Неужели ей почудился этот страшный человек, бегущий за ней? Но кругом было тихо. В розовых цветках чертополоха копошились пчелы и мухи жужжалки, в траве пели свои нескончаемые песни кузнечики. И слушая все эти звуки, девочка успокоилась и уснула, подложив под щечку израненную, поцарапанную ладош-ку…
— Вероника! Вероника! — доносился до неё тихий голос.
Он шёл откуда-то издалека. Она знала этот голос, конечно знала. Только мама и папа зо-вут её полным именем.
— Вероника! — опять раздался умоляющий голос. Мамин голос! Если Ника спит, то зачем маме так долго и настойчиво звать её.
— Девочка моя, где же ты? — заплакала неподалеку какая-то женщина, и тут Нику слов-но толкнул кто-то.
Она открыла глаза и ахнула. Над ней сияли яркие звезды, а луна, словно огромное лицо куклы, улыбалась ей.
— Ни-и-ка-а-а! — раздался, совсем рядом, протяжный голос брата Саши. — Ника-а, отзовись!
Голоса стали удаляться от девочки. Она вдруг всхлипнула и вскочила на ноги. Над её го-ловой нависли огромные кусты чертополоха. Они словно дремучий лес закрывали Нику от брата, от мамы, от отца, который тоже, наверное, искал её, свою любимицу.
— Мама! Ма-а-а-ма! — закричала Ника что было сил.
Она завизжала громко, что бы этот удаляющийся голос вернулся к ней, не исчез, не оста-вил её здесь одну, среди нависших над ней колючек, среди звёзд, и среди пугающей ноч-ной тишины.
— Мама! Мама! Я здесь, мама! Я здесь… — кричала девочка, даже когда чьи-то руки подхватили её и прижали к себе, и когда эти же руки стали торопливо и нежно гладить её плечи, руки, голову, даже тогда она кричала и повторяла охрипшим голосом:
— Мама я здесь, я здесь мама, я здесь…
— Так девочка моя, посмотри на меня! Так, хорошо! Теперь налево, потом направо! Хо-рошо! Ты просто умница. Итак, поправляйся и не пугай больше своих родителей. Хорошо? Ты обещаешь поправиться?
Добрые глаза доктора дяди Егора, папиного друга, ласково смотрели на девочку, и она, увидев, что он улыбается, тоже улыбнулась в ответ.
— Так ты обещаешь больше не болеть?
— Обещаю! — тихо прошептала девочка.
Доктор довольно потер руки, с обожанием посмотрел на девочку, но затем, подняв вверх палец, строго произнёс:
— Ну, а пока что спи больше, и ешь хорошо. А через недельку, чтобы на речке уже ку-палась с ребятишками. Понятно? А я приду, проверю, как ты выполняешь мои предписа-ния.
И хитро улыбнувшись, доктор надавил Нике на кончик носа. Он ушёл, а девочка, по взрослому вздохнув, отвернулась к стене и закрыла глаза. Но вдруг, словно о чем-то вспомнив, она вскочила, и сев на койке стала ощупывать голову, повязанную белым платочком. В это время дверь в детскую открылась и вошла Мария. Увидев дочь, сидящую на койке с платком в руках, она грустно улыбнулась, и присев рядом, прижала острижен- ную наголо голову дочери к своей груди.
— Прости Вероника! Но мы с папой измучились выбирать колючки из твоих волос. Лег- че было состричь их, но… ты спала, и быстрей всего и аккуратней получилась именно эта прическа. Не горюй, девочка моя! — говорила мать, вытирая своей шершавой натружен-ной ладонью слёзы, бегущие из глаз дочери. — У тебя вырастут волосы ещё красивее и ещё лучше, чем прежде, вот увидишь!
— Нет! Нет! Никогда они больше не вырастут! Никогда! — рыдала девочка, уткнувшись лицом в материнскую грудь.
И кто знает, может уже тогда, эта девочка в первый раз почувствовала зависимость своей жизни от всех тех " милых" мелочей, идущих родом из детства. Кто знает!!!
Ника лежала под высокой старой урючиной, одиноко стоящей посреди огромного ого-рода. Девочка устала читать и лежала теперь, уставившись в синее небо, на проплываю-щие высоко облака. Какое это увлекательное занятие, наблюдать за ними! И чего толь-ко не увидишь в этих удивительно быстро меняющихся картинках. И всадника на коне, и бабу-Ягу со ступой, и деда Мороза с мешком подарков за спиной, и даже красавицу Васи-лису в короне, с длинной косой…
Вспомнив о своих волосах, девочка вздохнула и закрыла глаза. Прошло уже две недели, как произошел этот случай с ней. За две недели волосы немного выросли, и теперь торча-ли ежиком на макушке. Каждый день, под воротами их дома собирались толпы мальчи-шек, и какой-нибудь парламентёр, заходя с опаской во двор, кричал гнусаво:
— Тётя Мария, а Ника сегодня выйдет на улицу?
Мария в это время возилась с сепаратором, и, услышав крик, вопросительно смотрела на дочь, но, увидев испуганный взгляд, и плотно сжатые губы девочки, выходила во двор и отвечала мальчишкам печально:
— Нет, мой родной, пока Ника не пойдёт гулять.
— А почему? — канючил мальчишка, но Мария грустно улыбнувшись, отвечала:
— Скоро, скоро она выйдет. Ещё чуть-чуть поправится и выйдет.
Мать с тревогой вглядывалась в серьезное лицо своей дочери. Хорошо ещё, что она не успела устроиться на работу, а иначе Вероника была бы дома одна. Нет, одну её нельзя оставлять. Эта тревога в огромных черных глазах совсем не детская, и улыбка порой про-скальзывает на её губах совсем невесёлая. Если бы были дома старшие дочери! Но они учатся в городе, и приедут недели через две. А что тревожит это маленькое сердечко, о чем печалятся эти глаза, кто ж его знает? Мария ни о чем не спрашивает дочь. Хватит расспросов! Всё хорошо, что хорошо кончается, а грусть может быть по волосам. Ничего, это дело наживное. И поэтому не надо обращать внимания на мелочи, а лучше всего отвлечь дочь от грусти. И именно тогда Ника узнала многое о жизни, о детстве Марии, о её юности, о её любви…