Арктур и Жюлиана ответили на шквал вопросов от разных должностных лиц и, когда уже стало казаться, что это никогда не кончится, им наконец позволили покинуть место происшествия. Хотя Арктур согласился утром явиться в местное отделение милиции Конфедерации для более полного отчёта о его роли в ночном кровопролитии.
Вокруг уже звучали такие слова, как «герой», «благодарность», «медаль».
Полицейский флаер доставил их в гостиницу, где остановился Арктур. Как только они перешагнули через порог, Жюлиана разрыдалась. Арктур довел ее до постели и молча сел рядом. Он знал, что ей нужно выплакаться и все, чтобы он не сказал сейчас, будет банальным и бессмысленным.
Молодые люди просидели так почти час. Всхлипывания Жюлианы стихли. Девушка подняла голову с плеча Арктура и посмотрела на него. Ее глаза опухли, макияж расплылся по лицу черными струями. Золотые локоны разлохматились, а кожа приобрела бледноватый оттенок.
И, в своей беззащитности, Жюлиана была безумно прекрасна.
– Прости.. – сказала она. – Я выгляжу ужасно. Я...
Арктур провел рукой по ее волосам и поцеловал ее в лоб.
– Ты выглядишь лучше чем кто-либо, кто смог бы пройти сегодня через такое.
– Боже мой… все эти люди, – проговорила она, – они убили так много людей.
– Да это так. Но больше они никому не смогут причинить вред. Они мертвы. Я убил их.
– Да, – сказала Жюлиана, – ты это сделал. Ты был таким храбрым. Ты спас мою жизнь.
– Нет, – возразил Арктур, стараясь выглядеть скромным, хотя похвала пришлась ему по душе. – Я сделал то, что должен был. Помнишь, меня готовили для таких случаев. Я действовал подсознательно. Если бы я думал, я бы остался на земле. Идти против пяти вооруженных автоматами человек, имея только пистолет?.. Капитан Эмилиан съест меня с потрохами, когда узнает об этом.
– Она не будет тебя есть. – Жюлиана, прижалась к юноше. – Она подумает, что ты самый отважный мужчина, который ей встречался. Также как и мне.
Арктур отметил для себя, что Жюлиана уже контролирует эмоции, преодолев весь ужас трагедии с такой уверенностью и самообладанием, которых не хватает многим солдатам. Он видел, что в девушке есть стальной стержень, подобный тому, каким обладает его собственная мать.
Но когда Арктур заглянул в голубые глаза Жюлианы, то увидел там полыхающую страсть, такую же, какую с трудом сдерживал и он.
Водоворот событий, что случились за день, пронесся перед ними. Но все это перестало иметь значение, когда они утонули в отчаянных объятиях друг друга.
Арктур прикоснулся губами к губам Жюлианы, и она ответила жадным и страстным поцелуем.
Они принялись срывать друг с друга одежды, ни мало не заботясь о ее сохранности. Их тела сплелись в неподдающемся контролю порыве, подхлестнутом недавней кровавой расправой и близостью смерти. И молодые люди отдались страсти, забыв обо всем.
Страсть Арктура перехлестывала через край. Осуществилось то, о чем он мечтал с первого дня знакомства с Жюлианой. И в этот момент он даже не задумывался о последствиях. Последствиях, которые могли связать их двоих навсегда.
Скоро им снова предстояло расставание, но сегодня Арктур и Жюлиана постарались выбросить из головы мысли о собственной смертности, исповедуя продолжение жизни и человеческую сущность одним из самых первобытных способов.
ГЛАВА 10
Корхал. Его родная планета. Пока он снова не ступил на его поверхность, он и не понимал, как сильно по нему скучал. Выйдя из орбитального космолета, который перевез его сюда с «Джона Ломаса», Арктур последовал за толпой к выходу из космопорта. Не забывая об антиконфедератских беспорядках, о которых сообщала СНВ, Арктур держал свою форму в чехле; однако жетон ДВК оставил висеть на шее – он облегчал прохождение через контрольно-пропускные пункты.
В стабильной ситуации этот жетон позволил бы пройти через все проволочки с минимальными хлопотами, но сейчас даже с ним путешествие от космолета до зала прибытия отняло у Арктура два долгих часа. Они стали кульминацией тех нескольких дней пути от Тирадора-9. И от Жюлианы.
Их расставание было трогательным и печальным.
По крайней мере, для нее.
Когда первые лучи рассвета проникли сквозь поляризованное окно номера отеля, Арктур проснулся с привкусом горечи во рту. Смотря на идеальную фигуру Жюлианы, что спала в ворохе простыней, он ощутил сильное раздражение на себя из-за того, что не смог справиться со страстью и эмоциями, позволив им затуманить рассудок.
Да, он хотел затащить Жюлиану в постель, и приложил много усилий ради этого. Но сейчас, когда дело сделано, Арктур почувствовал неподдельное сожаление. Возможно, что жестокость ночи повлияла на него сильнее, чем он думал. Лежа в тусклом свете утра, он чувствовал удовлетворение и стремление двигаться дальше. Это было необычное ощущение.
Арктур беззвучно соскользнул с постели, оделся и собрал свои вещи. Но уйти он не успел, – Жюлиана проснулась и улыбнулась ему. Ему пришлось задержаться, чтобы позавтракать. Перед тем как уйти Арктур пообещал, что они скоро увидятся. Жюлиана расплакалась от мысли о прощании. Какое-то время Арктур обнимал ее, а затем высвободился из цепких девичьих рук.
И ушел.
Арктур не мог понять, какие же чувства он питает к Жюлиане Пастер. С одной стороны она была прекрасной девушкой, но с другой, если быть честным, она была не более чем еще одной возможностью потешить самолюбие. Хотя это заняло больше времени, чем он ожидал, он добился, чего хотел, и поэтому интерес к ней несколько угас. Конечно, она со своей стороны не скрывает, что увлечена им, но это совсем другой разговор…
Как только Арктур поднялся на борт «Джона Ломаса», он выбросил из головы мысли о Жюлиане Пастер.
Ведь его ждал Корхал.
По прибытию на родину и добравшись, наконец, до зала ожидания, Арктур обратил внимание, что повсюду вооруженные патрули Конфедерации. Группы хмурых мужчин и женщин сканировали толпу в поисках малейшей угрозы.
Неужели все было так плохо?
О проблемах на Корхале говорилось в нескольких репортажах по СНВ. Массовые беспорядки, нападения, а иногда даже и теракты. Но СМИ упорно представляли эти события общественности как ничем не связанные между собой инциденты совершенные психами-одиночками. Но, очутившись дома, Арктур уже ни в чем не был уверен.
– Мой отец как всегда занят, – пробормотал он, оглядываясь вокруг.
Двери зала ожидания открылись, и юноша вышел в переполненный вестибюль. Кругом были озабоченные лица – мужчины, женщины, дети, ожидающие встречи с близкими людьми. Арктур вскинул сумку на плечо и стал всматриваться в собравшуюся толпу, в надежде найти знакомое лицо.
Когда Арктур, наконец, увидел, что искал, то конечно это оказалось совсем не то, чего он ожидал.
– С возвращением, – поздоровался Эктон Фелд, забирая у Арктура сумку.
– Фелд? – удивился Арктур, забыв поприветствовать начальника охраны. – А где моя мать или отец? И Дороти?
– Они на побережье, – пояснил мужчина, – в летней усадьбе.
– Они сами не могли меня встретить?
– Это не безопасно.
Арктур вздохнул. Ему не стоило удивляться, но он лелеял слабую надежду, что родители смогут побеспокоиться и приехать, чтобы возвратить блудного сына в лоно семьи.
Он увидел, что Фелд оценивает его проницательным взглядом.
– Что?
– Ты изменился, – отметил начальник службы безопасности семьи Менгск. – Что-то в тебе не так, как было раньше.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не знаю, что конкретно, но то, что ты выглядишь лучше, это точно.
– Я рад, что ты так думаешь.
Фелд спокойно отнесся к сарказму Арктура.
– Хорошо… Тогда пройдем в машину.
Ангус из окна спальни наблюдал за серебряной машиной, что двигалась по дороге в сторону виллы, и тяжелое чувство сдавило его грудь. Прошло два года с тех пор, как он видел сына в последний раз, но эмоции того дня, когда Кэтрин в слезах рассказала, что Арктур ушел в армию Конфедерации, кипели в нем как никогда сильно. Ангус изо всех сил старался держать себя в руках, когда вспоминал слезы Дороти, зная, что Кэтрин возлагает большие надежды на сегодняшнее примирение семьи. А счастье Кэтрин, для Ангуса было важнее всего в мире. И он надеялся, что сможет провести этот вечер, не ругаясь с заблудившимся сыном.
– Ты готов? – спросила Кэтрин, войдя в спальню. – Он почти приехал.
Ангус повернулся и улыбнулся супруге.
– Я не знаю готов ли я, но в любом случае идем.
– Пожалуйста, Ангус, – взмолилась Кэтрин, – ты обещал!
– Я знаю, – сказал он, протягивая ей ладонь. Она прошла через комнату и взяла его за руки. – Но я не могу забыть, какую боль он причинил тебе. Какую боль он причинил нам всем.
– Ты должен. Арктур твой сын.
– Но вступление в армию… – сказал Ангус, качая головой. – Из всех способов, которые он мог выбрать, чтобы меня разочаровать...
– Прекрати, – сказала Катерина, тоном, который предупредил Ангуса, что он ходит по краю пропасти – Он наш сын, и мы будем приветливы с ним, несмотря ни на что. Ты понял меня?
– Конечно, дорогая, но этот парень выводит меня из себя.
Кэтрин улыбнулась.
– Никто не может ранить нас сильней, чем люди, которых мы любим.
– Особенно семья, – сказал Ангус.
– Особенно семья, – согласилась Кэтрин. – Они бы не расстраивали нас так, если бы мы не любили их.
– Согласен, – сказал Ангус. – Где Дороти?
– В своей комнате.
– Она спустится вниз?
– Пока нет, – расстроено сказала Кэтрин. – Она закрылась в комнате вместе с Понтием и сказала, что не хочет видеть Арктура.
– Я не понимаю, почему она может избежать всего этого, а я нет, – проворчал Ангус.
– Ты серьезно дуешься из-за того, что тебе надо что-то делать, а шестилетней девочке – нет?
– Нет, конечно, но...
– Тебе должно быть стыдно, Ангус Менгск, – сказала Кэтрин. – А сейчас пошли. Нам пора спускаться.
– Хорошо, – сказал Ангус, глубоко вздыхая и поправляя жилет, – как я выгляжу?
– Как отец, – улыбнулась Кэтрин.
Машина въехала во двор поместья и остановилась. Арктур вылез как раз в тот момент, когда мать и отец появились на верхних ступеньках парадного крыльца. Отец в строгом, без единого пятнышка, ладно скроенном костюме пепельно-серого оттенка, с эмблемой в форме головы волка на груди, а мать в фиолетово-синем элегантном платье.
В воздухе стояла свежесть, и пахло соленой водой. Со стороны океана тянуло приятным холодком. Арктур заметил пятерых вооруженных охранников стоящих в тени внутреннего двора. Молодой человек остановился перед родителями, широко развернув плечи и пытаясь по лицам родителей прочитать их чувства. Мать тепло улыбнулась ему, и, Арктуру показалось, что даже в строгих чертах отца, проскользнул слабый намек на приветствие.
Эктон Фелд прошел мимо него, неся сумку, и молодой человек последовал за ним.
Как только Арктур поднялся на первые ступени, Кэтрин спустилась и обняла его. Отринув все мысли о сдержанности, она заплакала, и слезы покатились по ее щекам.
– Арктур, дорогой... – сквозь слезы воскликнула она. – Так хорошо, что ты дома! Мы так сильно по тебе скучали!
Он ответил на объятья матери, испытывая всепрощающее чувство возвращения. Арктур не стал противиться ему, и накопившаяся за годы горечь начала исчезать под наплывом искренней и чистой материнской любви.
Когда Кэтрин наконец отпустила его, Арктур встретился лицом к лицу с отцом.
Момент затянулся, и предшествующая теплота растаяла как далекое воспоминание. Наконец Ангус протянул сыну руку.
– Рад тебя видеть, сын, – сказал он.
Арктур через силу улыбнулся.
– И я тебя, отец.
Несмотря на сухое рукопожатие, Арктур почувствовал, что несмотря на все, отец на самом деле рад видеть его.
– Ты изменился, – сказал Ангус.
– Тоже самое сказал мне Фелд, – ответил Арктур, – хотя он не смог сказать как.
– Твои глаза. Ты стал старше. Ты прошел через вещи, которые заставили тебя повзрослеть.
– Это хорошо?
– Я пока не знаю, – сказал отец, отпуская его руку.
Арктур увидел, как сузились глаза матери.
– А где Дороти? – обратился он к ней.
– Она наверху, – ответила Кэтрин. – Спит. Не стоит ее сейчас будить.
Арктур уловил колебание в ее голосе.
– Перестань, мама. Где она на самом деле? – спросил он.
– Она наверху, – повторила Кэтрин. – Она просто... Все еще злится на тебя.
– Спустя два года?
– Люди могут таить обиду гораздо дольше, – сказал Ангус.
Арктур кивнул головой.
– Я понимаю. Она в своей комнате?
– Да, – сказала Кэтрин, – но, может быть, ты позволишь ей спуститься, когда сама сочтет нужным, дорогой?
– Я другого мнения, – возразил Арктур. – Есть одна вещь, которую я накрепко усвоил. Проблемы практически всегда нужно встречать лицом к лицу.
– Армия научила тебя этому? – спросил Ангус.
– Нет, этому я научился у тебя, – сказал Арктур, оставляя своих родителей и входя в дом.
Холл встретил его в точности таким, каким он запомнил его: пол с шахматной плиткой, темные панели, портреты в золотых рамках. Работы матери все также стояли на мраморных колоннах. Как только Арктур пересек порог, сотни воспоминаний детства нахлынули на него.
Он остановился в теплом коридоре, ощущая, как запахи родного дома штурмуют его чувства: запах втертого в деревянный пол воска, аромат готовящегося ужина, запах лака, покрывающего серебряную посуду. Арктур слышал, как копошится на кухне прислуга, скрипы и стоны старого дома, согретого солнцем, и жужжание генератора где-то глубоко в подвале.
Дом говорил с ним на языке чувств, комбинацией тысяч различных картин, звуков и запахов, которые смешивались в одно простое чувство.
Он – дома.
Какой солдат не грезил о доме? Абсолютно все, даже те, у кого на гражданке не было ничего такого, чтобы с нетерпением ожидать конца службы. Дом – это идеализированное понятие для большинства военных, однако сейчас Арктур, находясь в доме в котором проводил в детстве каждое лето, осознал, что это не фантазия.
Арктур пошел наверх по ступенькам, избегая тех, что скрипели, (как он делал это, будучи ребенком), и направился к комнате Дороти. Он улыбнулся, когда увидел, что на ее двери все еще красуются разноцветные записки.
Арктур постучал в дверь: три медленных стука, затем три быстрых, – секретный код, который они использовали, с тех пор как Дороти научилась ходить.
– Уходи! – послышался голос из-за двери.
– Малышка Дот, это же я, Арктур!
– Я знаю.
Сообразив, что таким способом в комнату не попасть, Арктур просто толкнул дверь и зашел внутрь. Комната Дороти изменилась с тех пор, когда он видел ее в последний раз. Игрушек в комнате не убавилось, но теперь среди них был порядок, в соответствии с иерархией игрушек Дороти.
Дороти лежала по середине кровати и крепко прижимала к груди Понтия. Старый пони выглядел немного изношенным, но это не мешало девочке вцепиться в него изо всех сил.
– Здравствуй, Малышка Дот, – сказал Арктур. – Я вернулся домой.
– Меня больше так никто не зовет, – фыркнула Дороти. – Я уже не малышка.
Арктур пересек комнату и остановился около кровати. Дороти на самом деле выросла с тех пор, как он ее видел. Она превратилась в прекрасную маленькую девочку с характерными высокими скулами своей мамы и грозными бровями отца.
Лежа на кровати и, несмотря на нарядное платье и заплетенные в косички волосы, в каждой черточке и жесте Дороти проступала порода Менгск.
– Хорошо. И как же теперь тебя все называют? – улыбнулся Арктур.
– Дороти, глупый, – сказала его сестра таким тоном, словно это была самая очевидная вещь во всем мире, и Арктур был вынужден признать, что так оно и есть. – Как же еще меня называть?
– Прости, я как-то не подумал об этом, – сказал он, присаживаясь на край кровати.
– Я не хочу разговаривать с тобой, – буркнула Дороти, поворачиваясь к Арктуру спиной.
– Ну, это очень плохо, – сказал Арктур. – Тогда подарок, что я собирался тебе подарить, придется оставить себе. Скорей всего я отдам его какому-нибудь бедному ребенку.
– Мне все равно, – отрезала Дороти. – Мне не нужен твой подарок.
– Очень жаль... Это был действительно хороший подарок.
– Я же сказала, мне все равно, – ответила девочка, и Арктур увидел, что он не завоюет ее расположения, взывая к детской жадности. Как всегда, ему снова придется надавить на чувства.