– Прости?
– Я думаю, что это инопланетянин, – сказал Валериан, держа часть раковины, которая – что знал и Арктур, была треснувшим осколком раковины одного из одомашненных умоджианских насекомоподобных существ.
– Да, я думаю, это он. Вероятно гигантский, крылатый монстр из другой галактики.
– Ты правда так думаешь?
– Еще бы. – Арктур поднял кусок окаменелой скорлупки. – Судя по размерам, это от какой-то инопланетной ящерицы, тебе не кажется?
Валериан кивнул с важным видом.
– Ага, я как раз так и думал. Большая, человекоядная ящерица. За один присест могла проглотить целый взвод солдат. Ты видел таких, когда был на войне?
– Нет, не видел. – Арктур покачал головой в знак отрицания. – И этому я только рад. Я бы не хотел, чтобы меня проглотили целиком.
– Ну, я бы тоже не хотел, – сказал Валериан. – Тогда было бы скучно.
Арктур внимательно следил за сыном, как тот копается в своих находках и осматривает каждую вещицу. Несмотря на наследственность Менгсков, Валериан не обладал физическими данными Арктура или Ангуса. Мальчик был худым, даже более худым, чем Дороти в его возрасте, с тонкими руками без всякого намека на рельеф. В его годы Арктур уже владел рапирой и был в прекрасной спортивной форме.
Не то чтобы в век гаусс-автоматов и ракет у Арктура появится необходимость использовать такое архаичное оружие как меч, но изматывающие уроки научили его крепко стоять на ногах, закалили мышцы, вследствие чего он по достоинству оценил это боевое искусство. Учитывая характер Жюлианы, вряд ли она поощряла подобные занятия, и блеск пота на лбу Валериана только подтверждали отсутствие выносливости.
– Это твои книжки? – спросил Арктур, когда Валериан закончил показывать ему выуженное из реки барахло.
– Да, они были мамины, но она отдала их мне на сохранение.
– Можно? – спросил Арктур, протягивая руку к книгам.
– Конечно.
Сверху лежала тоненькая книга-картинка по археологии. Арктур взял ее и открыл. Книжка пестрела различными иллюстрациями скелетов животных и геологических пластов. Он вспомнил, что в детстве читал эту книгу и, кажется, потом подарил ее Дороти.
Когда Арктур взял посмотреть другую книгу, Валериан прокомментировал:
– Это моя любимая. Мама подарила ее на последний день рождения.
Покрытие книги в кожаном переплете было обрамлено золотой нитью, а название напечатано сложным, рукописным шрифтом.
"Поэмы о сумерках звезд" – прочитал Арктур. Он открыл книгу и пролистал несколько страниц. В глазах зарябило от разнообразия глянцевых иллюстраций фантастических зверей вперемешку со стихами о далекой от реалий чепухе. Стишки рассказывали о древних созданиях, которые путешествовали сквозь звезды в глубоком прошлом. Арктур прочитал один из них, – до смешного банальную историю, состоящую из многочисленных рифмованных двустиший и по-детски раздутых преувеличений.
Зацепив большим пальцем страницы, он быстро прощелкал их, и пришел к выводу, что какое стихотворение не взять, – одна дешевка, не заслуживающая ничего, кроме презрения. И это читает Валериан? Арктур посмотрел на корешки других книг. "Руководство к пониманию сущности души" и "История Умоджи."
По крайней мере хоть что-то можно было читать.
– Это твое? – спросил Арктур Валериана, показывая ему сборник стихов.
– Да, я прочитал их все. Там есть мой любимый стих. Мама читает мне его перед сном.
– И тебе нравятся такие вещи? Никаких военных книг и приключенческих историй?
– Мне не разрешают читать такие книги. Мама говорит, что галактика и так полное ужасов место, – сказал Валериан. – Она сказала, что такие вещи читать не стоит, и подобные истории только расстроят меня.
– И она сама все еще...
– Ага, ей тоже очень нравится.
– Но ты же мальчуган. Тебе надо читать о сражениях и приключениях. Про космические битвы и про героев. Когда я был в твоем возрасте, мой отец давал мне читать Логана Митчела, пограничного маршала. Это классика. Ты читал его?
– Нет, – Валериан покачал головой. – А о чем там?
– Там идет речь о человеке по имени Логан Митчелл, который поддерживает закон и порядок на одном из крайних миров. Куча пушек, куча девчонок, и множество перестрелок с коррумпированными властями. Логан обаятелен, и в то же время он – суровый боец, который всегда приструнит плохих парней. На самом деле незатейливое чтиво, но очень интересное, полное крови и кишков.
– А почему я должен хотеть читать о крови, кишках и перестрелках? По-моему, это ужасно.
– Я думаю, что большинству мальчиков нравится читать о таких вещах.
– Ну а мне не нравится, – ответил Валериан. – Я не люблю оружие.
– Ты когда-нибудь стрелял?
– Нет.
– А хотел бы попробовать?
Арктур увидел блеск в глазах мальчика и улыбнулся.
Арктур понял, что Валериан, как и большинство людей пропагандирующих нелюбовь к оружию, никогда в жизни не стрелял. Более того, скорее всего даже не держал в руках оружия. В стрельбе было что-то такое, что взывало к инстинктам любого, будь то мужчина или женщина. И человек, будь он хоть трижды пацифист, не сможет
отрицать остроту возникающих ощущений, когда разряжаешь мощный ствол в мишень, пусть даже картонную.
– Есть идея, – сказал Арктур, – у меня есть гаусс-винтовка и пулемет на "Китти Джей". Пришла пора узнать кое-что, что поможет вырасти настоящим мужчиной.
* * *
Валериан лег на кровать, изо всех сил сдерживая слезы разочарования и обиды. В месте упора приклада гаусс-винтовки плечо превратилось в один сплошной синяк. Мальчик намазал его болеутоляющей мазью. Он подумал, что если бы уже не ненавидел оружие, то за то время, что он провел с отцом, эта ненависть появилась бы обязательно.
Прошедшие семь дней претендовали на титул самой великолепной и худшей недели в жизни Валериана.
Великолепной потому, что папа был рядом, и оказался точно таким, каким он себе его и представлял: статный, высокий и сильный. Все, что говорил отец, звучало мудро и важно, несмотря на то, что многие из этих вещей лежали за пределами понимания Валериана.
А худшей потому, что чтобы не сделал Валериан, это не было для отца достаточно хорошим.
Валериан встречал каждый день как возможность заработать одобрение отца, и каждый день надеялся, что будет взрослеть точно также как Арктур. Он пытался перенять его жесты, походку, позы и даже манеру говорить.
Жаль, что отец практически не обращал внимания на многие проявления искренней привязанности Валериана и замечал лишь то, что у него не получалось.
Занятия с гаусс-винтовкой и пулеметом были настоящей катастрофой. Неукротимая отдача винтовки опрокидывала Валериана на спину, а пистолет вырывался из рук, выкручивая запястья. Оружие категорически не слушалось мальчика, и даже когда он умудрялся держать его ровно, то все равно не мог попасть ни в одну из мишеней, что Арктур соорудил для него на берегу реки.
Каждая неудача, похоже, раздражала отца, но как бы Валериан не старался сосредоточиться на мушке, прищурившись и высунув от старания язык, он не смог ни научиться стрелять, ни полюбить это занятие.
А кроме того, любимые книги были определены в мусор и заменены свежезагруженными цифровыми томами по экономике, истории, технике и политике – всеми теми вещами, которые не интересовали его, и где не было никаких инопланетян.
Они содержали длинные слова, которых Валериан не понимал, и которые лишь озадачивали. Ни в одной не было рассказов, помимо исторических описаний, но даже они оказались удивительно скучны и не снабжены хотя бы какими-то иллюстрациями, которые могли бы сделать их захватывающими.
Единственное, чем Валериан наслаждался, были спарринги на деревянных мечах, которые они с отцом устраивали на лужайке за домом. Вес меча была непривычен, но = ловкие руки мальчика могли быстро и легко вращать его вокруг тела. Несмотря на то, что в конце каждой из этих тренировок он оказывался покрыт синяками и ссадинами, отец смотрел на него без обычного разочарования и кивал.
– Ты двигаешься быстро, – сказал отец, взяв сына за руку и сильно сжав ее, – но тебе не хватает силы. Тебе нужно тренировать силу и выносливость, если хочешь стать фехтовальщиком.
– Но зачем бы мне становиться фехтовальщиком? – запротестовал Валериан. – Несомненно, сейчас, когда есть ружья, никто не сражается на мечах.
– А если у тебя вдруг не окажется под рукой ружья или кончатся патроны? Что ты тогда будешь делать? В любом случае, научившись обращаться с мечом, ты не только получишь навыки сражения. Это также научит тебя равновесию, скорости, координации, дисциплине. И я боюсь, что всего этого тебе не хватает.
Замечание – грубое и ненужное – причинило боль. После того как Валериан рассказал деду о том, что ему сказали, отец с дедом поспорили. Валериан слышал, как они кричат друг на друга за закрытой дверью его спальни.
А вчера дедушка ушел из дома, и, несмотря на то, что Валериан не знал, что происходит, он видел, что тот выглядел сильно встревоженным. Мама сказала ему, что Правящий Совет Умоджи собрал экстренное заседание (чем бы это ни было), и что происходит нечто очень важное.
Она не сказала, что это такое, но Валериан умел понимать настроение мамы не хуже, чем если бы она говорила вслух, и он мог сказать, что она была обеспокоена.
Мама не только беспокоилась о дедушке, но и, как понимал мальчик, его отец тоже не доставлял ей радости. Но, насколько знал Валериан, она держала свое мнение при себе.
По крайней мере, он не видел, чтобы они спорили.
Теперь, когда Айлин Пастер исчез из дома, Арктур отмерил себе очередную порцию портвейна и опустился на одно из кожаных кресел перед камином. Он отхлебнул напиток. Вкус был довольно приятным. Арктур вспомнил свой первый глоток портвейна: в ту ночь, когда киллеры-конфедераты попытались убить их на летней вилле. Вернувшись мыслями к той ночи, Арктур вспомнил, как сидел в столовой и разговаривал с отцом; он почувствовал внезапный, совершенно неожиданный укол ностальгии по тем давно минувшим дням.
Тогда все было проще, подумал он, а затем понял, что такой образ мыслей – лишь розовый туман, смягчающий проблемы, которые на данный момент были огромны и гибельны. Время, как он знал, умеет искажать истинный опыт, украшая его прошлыми удовольствиями и преуменьшая трудности.
Арктур почувствовал себя старым – несмотря на то, что все еще был молод. Частично причиной этого являлся тот факт, что у него есть сын, а этот фактор определенно предназначен для того, чтобы заставить любого мужчину чувствовать себя так, словно он стал совершеннее в возрасте – если не во взрослости – одной своей важностью.
Арктур задумался, почувствовал ли себя так же его отец, когда ему показали первенца. Вряд ли: ведь у Ангуса было целых девять месяцев, чтобы привыкнуть к этой мысли. Арктура же отцовство ударило, словно молния посреди ясного дня.
Тем не менее он уже начал привыкать. Первоначальное отторжение прошло, и теперь Арктур осознавал, что может быть, это даже неплохо: он имеет наследника. И избежал процесса участия в периоде грязных подгузников и ночных кормёжек.
Он отправил сообщение на Корхал, (специально пометив, что оно для матери и Дороти), сообщая родителям о последних событиях. Хотя ему потребовалось несколько дней, чтобы сформулировать новость о существовании Валериана так, чтобы не выставить себя в невыгодном свете.
Это оказалось непросто.
Арктур воевал с келморийскими пиратами, отстреливался от разъяренных шахтеров, стоял на ковре перед важными шишками, но даже в такие моменты он не испытывал столько сильного стресса, как сейчас, когда отправлял письмо домой – с сообщением, что стал отцом.
Арктур вспомнил, что когда ему было восемь или девять лет, он неудачно бросил мяч и разбил статуэтку балерины, принадлежавшую его матери. Несколько дней он обливался потом от страха, прежде чем наконец набрался мужества и сказал ей о проступке.
Когда его палец повис над значком записи в видеосистеме, его поглотило чувство, оказавшееся неприятно схожим с тем ледяным страхом, который он испытывал, когда стоял у входа в гостиную матери, обливаясь потом от сознания вины.
Он улыбнулся, понимая, что не важно, сколько тебе лет, – родители всегда будут главным авторитетом, и всегда будет очень нелегко рассказывать им о своих проступках. Для них он всегда останется ребенком, вне зависимости от возраста, сражений, достижений в жизни, и, возможно даже, наличия уже своей семьи.
Развитие отношений между родителями и детьми неизбежно.
Так или иначе, он отправил весточку о Валериане на Корхал. Когда прошло три дня, а ответа все не было, Арктур удивился. Он ожидал, что реакция Кэтрин на то, что она стала бабушкой, последует в кратчайшие сроки.
А Дороти?... Теперь она стала тётей. Если бы кто и отреагировал с радостью, то Арктур не сомневался, что это была бы она. Арктур не сомневался, что Дороти полюбила бы Валериана. Но на какие отношения с мальчиком рассчитывал он сам? Подружатся ли они или останутся далекими друг от друга, как далек Арктур от собственного отца?
Прошедшая неделя заложила в него подозрения, что их отношения будут не совсем гладкими. И, скорее всего, будут полны разочарований. Мальчик оказался слабым, не проявлял склонностей, навыков и стремлений, необходимых преуспевающему человеку.
Арктур вскоре собирался на Корхал, чтобы официально представить Валериана семье. Поэтому если мальчик хочет стать достойным преемником, ему необходима закалка.
В тоже время, он получил от Даймонд де Санто сообщение о том, что заявка на месторождение одобрена и все хорошо. Пробы образцов, полученные при бурении, оставались такими же чистыми, как и раньше, с самым низким процентом примесей за все время добычи, а доход от продажи минералов доходил до таких чисел, каких ни один из рабочих никогда в жизни не видел. Арктур улыбнулся, вспомнив с каким восторгом Де Санто рассказывала о стоимости прииска. Она также рассказала о слухе, гуляющем по интер-сети Гильдий, что Война Гильдий практически завершилась и келморийцы проиграли.
Арктур ничего не слышал об этом, так как Айлин Пастер не держал дома телевизоров, утверждая, что по ним, кроме как пропаганды Конфедерации и бессмысленных, атрофирующих мозги мелодрам, все равно ничего не показывают. В принципе Арктур разделял его точку зрения. Чтобы узнать подробности, он подключился к спутнику СНВ, через удаленный доступ с консоли "Китти Джей". Само собой, СНВ в полной мере освещала торжествующие известия о поражении келморийцев.
Колонны десантников, сотни надраенных до блеска осадных танков мельтешили на экране, а чрезмерно рефлексирующий диктор рассказывал о трусливой капитуляции всех вражеских сил, словно военная машина Конфедерации только что победила самый кровавый режим, какой только можно вообразить, а не свободный союз пиратов и шахтеров.
Не поэтому ли поводу вызвали Айлина Пастера?
Вскоре Арктуру надоело и, чувствуя легкое отвращение к склонности СНВ расхваливать победы своих кормильцев, он отключил питание. Вернувшись в дом Пастера, он решил выпить портвейна, который согревал его не хуже, чем потрескивающий в камине огонь.
Арктур наслаждался редким моментом одиночества, как вдруг услышал, что за его спиной в комнату зашла Жюлиана. Он почувствовать неуверенность в ее походке, и понял, что сейчас снова начнутся споры о воспитании.
– Что на этот раз, Жюлиана, – спросил Арктур, не оборачиваясь.
– Твой сын опять в слезах, – ответила она.
– Меня это должно удивлять?
– Почему тебе нравится это? – Жюлиана обошла кресло и встала перед Арктуром.
– Нравится что?
– Почему ты так строг с Валерианом? – спросила Жюлиана, не обращая внимания на вопрос. Ее лицо превратилось в маску и пылало гневом. – Разве ты не видишь, что он обожает тебя? При всем при том, что ты унижаешь его каждый раз, когда видишь его! Он только что встретил своего отца! А ты только и делаешь, что талдычишь ему о том, что он ни на что не способен!