Прислуга вышла, и мы с Диджеем остались одни.
Из комнаты открывался прекрасный вид на сад, над которым повисла полная луна. Я аж залюбовался.
– Красиво здесь, не правда ли, Диджей?
Я повернулся к своему спутнику и с удивлением обнаружил, что с брауни слетела вся его игривость, выражение лица было непривычно серьезным.
– Что-то случилось? – встревожился я.
– Пока нет, – ответил Диджей. – И я вовсе не уверен, что случится… Но этот дом мне не нравится.
– А что тут может нравиться? – понимающе отозвался я. – Нелепое строение, заполненное кичем и снобами с хвостатой родословной…
– Я не об этом. Какое мне дело до их мебели и высокомерия! Здесь другое… И оно меня беспокоит.
Я пристально посмотрел на Диджея.
– Я не ослышался? ТЕБЯ что-то беспокоит?! Может, просто нервирует тот факт, что ты уже сутки не смотрел мультиков?
Но Диджей проигнорировал мое заявление.
– Знаешь, такой дом очень хорош для брауни… Но здесь нет брауни.
– Ну и что? – не понял я.
– Это плохой знак. Зловещий.
– Хм… А толковей ты объяснить не можешь?
– Я не знаю, как… Их эмоции… Они какие-то другие. Ну, вот скажи, разве не бывает так, что перед тобой вроде нормальная еда, но что-то в ней кажется чужим и неуместным?
– Э-э-э… Ну, экзотика всякая, пожалуй. Национальная еда разная. У каких-нибудь очень странных наций…
– Вот и здесь так. Не хочется мне их эмоций, понимаешь? Они мне непривычны и непонятны. Чужие они. Только у прислуги все нормально. И у управляющего.
Я даже подпрыгнул.
– Что-о-о?! Да он самый шизанутый здесь! Три розы со щитом и оленем, видите ли…
– Нет, – возразил Диджей. – Как раз наоборот. И вообще, не спорь со мной. Кто из нас эксперт по эмоциям, ты или я?
– Ты, ты эксперт.
– То-то же. Ох, чувствую я, опять ты вляпаешься в историю. А мне снова тебя вытаскивать…
– Тогда чего же ты волнуешься? Разве это еще не стало привычным образом жизни?
Хоть я и делал вид, что слова Диджея меня не особо трогают, на душе было неспокойно. Мой друг брауни никогда просто так не нервничает.
Ровно без пяти минут восемь за мной зашел Влад Максимилиан собственной персоной. Гувернер был заметно возбужден, глаза его горели.
– Все уже в сборе, – провозгласил он. – Ее Сиятельству не терпится с вами познакомиться. Ведь дворяне – не частые гости в этих краях.
Я понимающе кивнул – да, мол, края сеи голубыми кровями не балуют. Вслед за Владом мы с Диджеем проследовали к месту сбора. За праздничным столом сидели царь, царевич, король, королевич… То есть уже знакомые мне мальчик Реджинальд Бартоломео и полупрекрасная Гертруда. Альфонсоподобный управляющий тоже находился здесь. А во главе стола возвышалась сама графиня Фам Пиреску, которую я имел счастье лицезреть впервые. И надо сказать, Ее Сиятельство произвела на меня сильнейшее впечатление. Этой женщине пошли бы к лицу эпитеты: матрона, Великая Мать; такие дамы обычно стоят во главе родовых кланов, племен и государств. Примерно так я представлял себе Екатерину Великую. Без всякой связи с ее реальными габаритами, создавалось впечатление, что любое помещение будет ей мало, и даже самый роскошный трон под ее величественными формами почувствует себя жалкой табуреткой на кривых ножках.
Графиня с нескрываемым интересом смотрела на меня. Правда, лестно мне от этого не было. Что-то подсказывало – подобные женщины рассматривают таким образом всех мужчин на свете. Я, наверное, съежился под ее взглядом. Мне начало казаться, что меня поместили под микроскоп. Это чувство я не люблю, поэтому решил ему не поддаваться. Я заставил себя приосаниться и возродить Непокорное Пламя Независимости в своих глазах. Я – барон, понимаешь, Сомверстоунский, Фредерик, между прочим, Лукреций, а не микроб какой! Я – потомок пусть вымышленного, но древнего и славного рода, о котором в Уэльсе слагались (бы) легенды! Не пристало мне ежиться перед какой-то там бабой! Аутотренинг подействовал – дыхание стало ровнее, мысли прекратили игру в броуновское движение, а речевой аппарат родил следующее:
– Мадам! Сияние вашего великолепия ставит под сомнение даже возможности небесного карлика класса G, что именуем мы солнцем. Позвольте припасть к вашей руке!
И хотя фраза "сияние великолепия" у меня самого восторга не вызвала (да и вообще, комплимент казался ужасным), Диджей прошептал что-то вроде "вах" и показал большой палец, а сиятельная матрона милостиво протянула мне свою гигантскую руку и с иронией в голосе произнесла:
– А вы льстец, барон. Не стоит оправдываться. Я люблю льстецов.
Искусство недоговаривания так или иначе присуще всем представителям рода человеческого, но никто не обойдет в этом умении великолепных аристократок не первой молодости. Матронину фразу следует понимать следующим образом: она любит мужчин вообще, а льстецов – в частности.
Соблюдя приличия, я уселся на приготовленное мне место между недокрасавицей и именинником, и приготовился вкушать – стол ломился от яств. Прислуживал великосветскому собранию уже знакомый мне субъект неправильного пола. С места поднялся Влад с бокалом в руке.
– Дамы и господа! – торжественно обратился он к собравшимся. – Сегодня мы отмечаем десятилетие нашего дорогого Реджинальда. Давайте пожелаем ему не только здоровья и долгих лет жизни, но и обретения своего предназначения в великой миссии возрождения славы его древнего рода!
От меня не укрылось, что при этих словах графиня слегка поморщилась, словно фраза о славе рода Фам Пиреску вызвала у нее не слишком приятные воспоминания. Сам виновник торжества и не подумал пустить на свое лицо улыбку, даже самую жалкую и дешевую из всех возможных (улыбка никакая: фигня, а не улыбка – даже номера не заслуживает). Интересно, у него мышцы лица не болят – постоянно хранить это серьезное выражение нетронутым? Я бы сказал, что у мальчика Реджинальда не самое счастливое детство. А с чего ему, собственно, радоваться – что за удовольствие справлять день рождения в кругу этих светских снобов, а не среди своих сверстников! Похоже, аристократическое происхождение выходит ему боком. Бедный ребенок. Но поднять за него бокал определенно надо.
– Гертруда, не выпьете ли вина? – решил я быть учтивым, не сразу сообразив, что сказанная мной фраза бросает вызов классике в лице моего земляка на сегодняшний вечер – Уильяма нашего Шекспира. Красавица-ниже-шеи отнеслась к моему предложению благосклонно. По-видимому, она не заподозрила, что в бокале может оказаться яд. Или просто не знакома с творчеством Барда. Тогда как же сонеты?
Стоп, о чем я думаю?! Пора прекращать забивать себе голову всей этой ерундой, да еще когда к моей персоне начинают проявлять повышенный интерес. Гувернер-баронет как раз принялся рассказывать о том событии, благодаря которому я очутился в этом доме.
– …и вот, завидев нас с виконтом, эти трусливые плебеи понеслись прочь, как зайцы.
Не уверен, что фразу "трусливые плебеи" можно считать примером политкорректности, но вступаться за мерзавцев, ставших орудием "воли судеб", я не собирался.
– Барон, может, расскажете немного о себе? Бертольд говорил, что вы родом из Уэльса, – обратилась ко мне Большая Мать.
Вот, я так и знал, что расспросов не избежать! Придется выкручиваться. Я попробовал воскресить в памяти что-нибудь, что мне известно об Уэльсе, но не смог вспомнить ничего… Кроме того, что он существует. Потом в голову начали лезть обрывки песен Джетро Талл и почему-то Монти Пайтон – не иначе, в подсознании заработали бесконтрольные ассоциации, – и я решил переключиться на гораздо более известную мне Англию. Но и тут меня ждало разочарование: находящаяся в головном хранилище информация имеет противное свойство прятаться в самых труднодоступных извилинах мозга как раз тогда, когда в ней появляется острая необходимость. И выудить ее оттуда можно только ценой совместных усилий миллиона-другого нейронов, но на это нужно время – а его нет. Единственное, что пришло в голову, это слова одного знакомого, недавно вернувшегося из Лондона. А сказал он примерно следующее: конечно, на берегах Темзы можно встретить истинных англичан (естественно, в нашем понимании этого определения) несколько чаще, чем у нас, но все-таки в недостаточной пропорции, чтобы называть эту страну Англией. Не могу сказать, что я идеально понял эту мысль – подозреваю, то была еще какая-нибудь неполиткорректность, – но его фраза подкинула мне идею.
– Британия нынче не та, – произнес я со значением.
Графиня в ответ кивнула.
– Я понимаю, о чем вы, – сказала она.
Надо же… Я сам не понимал, о чем я.
– Утрачен былой аристократический дух, – пояснила она.
Ах вот я о чем!
– Да, – подтвердил я. – Он самый. Дух подлинного рыцарства. То, что заставляло моих предков покидать свои замки и семьи, отправляясь на поиски Святого Грааля, в Святую Землю и, э-э-э, в Иерусалим. Былые идеалы опошлены, кумиры низложены. В моде теперь иные ценности – чуждые и вредоносные.
Представив "родную" Британию в таком невыгодном свете, я не испытывал никаких мук совести. В конце концов, она сама виновата, раз спрятала информацию о себе в самых недостижимых чуланчиках моего мозга. В следующий раз пусть не будет такой недотрогой.
– Уверяю вас, в нашей родной Трансильвании ситуация еще плачевней, – сказала мадам Фам Пиреску. – Там аристократам вообще нет больше места. Почему, собственно, мы и находимся здесь – фактически, в изгнании. Когда-то наш род был славен. Сегодня он тускл и блекл. Знаете, барон, а ведь мы вынуждены жесточайше экономить. От вас ведь наверняка не укрылся тот постыдный факт, что в доме даже нет дворецкого. В это невыносимо тяжело поверить, но факт остается фактом: Фам Пиреску не могут позволить себе дворецкого! Это ужасно…
Вот оно! Я же говорил. Графиня, правда, не бьется головой о стенку с воплями о разорении, но суть та же – ведь они не могут позволить себе дворецкого! То есть в их понимании это значит, что пришла бедность, и страшный призрак голода уже можно разглядеть на подступах к дому. Как не посочувствовать несчастным?! Окрестные крестьяне плачут навзрыд от сострадания – ведь им даже не представить себе весь ужас положения, при котором приходится отказываться от дворецкого!
И все-таки, как бы я не пытался разжалобить самого себя жуткой картиной нехватки слуг, понятие "жесточайшей экономии" я склонен трактовать иначе, чем госпожа Фам Пиреску. Но вслух этого, конечно, не сказал. Пускай заблуждается на мой счет и дальше – меня это вполне устраивает.
– И что же заставило вас оказаться в такой дали от родных краев, сэр Фредерик? – поинтересовалась графиня.
– Долг чести, господа, – ответил я, не задумываясь. – Пускай весь мир катится в преисподнюю по пандусу из греха и убожества, но пока в моей душе звучит древняя песнь Сомверстоунов – я буду идти путем Истины! Даже если останусь единственным в мире рыцарем, посвятившим свою судьбу поискам Святого Грааля!
– Вы ищете Грааль? – удивленно спросил Бертольд.
– Конечно! – воскликнул я. – Разве это не очевидно?!
– И вы полагаете, что можете его найти? – не унимался настырный управляющий.
– Вы неправильно понимаете суть поставленной задачи, – принялся объяснять я, с трудом сдерживая готовые сорваться с языка язвительные замечания в адрес этого зануды. – Она состоит не в том, чтобы НАЙТИ Грааль, а в том, чтобы его ИСКАТЬ! Сразу видно, что рыцарство вам знакомо лишь понаслышке.
– Э-э-э… То есть вы хотите сказать, что вам не важно, найдете вы его или нет?
– С чего вы взяли! Конечно, важно. Еще как!
– Тогда я чего-то не понимаю… – признался Бертольд.
– Именно это я и пытаюсь вам объяснить, – не отказал я себе в удовольствии поддеть эту пиявку.
– Надо же, – подала голос молодая читательница сонетов. – В наше время повстречать человека, всерьез ищущего Грааль…
– Ну, насчет "всерьез" я бы… – начал было Бертольд, но Гертруда кинула на него такой взгляд, что он счел лучшим замолчать. Одно ясно совершенно точно: в фаворе у этой дамы скорее я, чем щеголь-управляющий. Так что счет в мою пользу. Женщины, как известно, к рыцарям неравнодушны. А уж рыцари-то к женщинам – это вообще!
– Душа романтика стремится к подвигам, – патетично заметила девушка. – Грааль являет собой прекрасный образ Свершения, которому суждено быть путеводной звездой для того, кто обладает высоким духом. Даже если этот Грааль не существует на самом деле. Верно я говорю, сэр Фредерик?
Верно ли? Да я сам лучше не сказал бы! Ах, как она уделала этого франта – блеск!
– Вы совершенно правы, Гертруда, – сказал я. – В каждом слове правы.
Невидимый для остальных Диджей вознесся к люстре и беззвучно зааплодировал в сторону Гертруды. Посрамленный Бертольд сделал вид, что сильно заинтересовался вкусовыми качествами фаршированного цыпленка. В моей душе раздались абстрактные звуки фанфар, плавно переходящие в лейтмотив риквэйкмановского "Короля Артура" – я ликовал. Графиня Фам Пиреску лукаво улыбалась улыбкой Великой Матери, добродушно взирающей на шалости ее детишек (надо будет на досуге внести эту улыбку в каталог, присвоив ей номер и дав краткое описание). Десятилетний виконт Реджинальд Бартоломео задумчиво ковырял вилкой в тарелке, предаваясь серьезным размышлениям о чем-то своем – десятилетнем, виконтовском и реджинальдобартоломеевском. Неправильная прислуга описывала вокруг стола бесшумные пируэты и занималась незатейливой магией, благодаря которой тарелки не пустели, а содержимое кувшинов намекало на их (кувшинов) бездонность. Баронет Влад Максимилиан тихо мурлыкал себе под нос что-то из Umbra et Imago. Мир да покой воцарились кругом. Можно было подумать, что на дом опустилась Благодать. И решить так было бы большой ошибкой.
Тревожную нотку в мерно звучащую симфонию покоя первым внес Влад. Правда, то, что именно этот момент и следует считать переходом от пиано к форте – стало ясно лишь спустя некоторое время. А пока ничего не предвещало грядущей кровавой ночи. (Да-да, кровавой. Вам не привиделось. А вы как думали? Что вот так, с хиханьками да хаханьками доберемся до конца повествования и мирно покинем свитое графиней гнездышко? Ага, щщщас!)
Влад Максимилиан встал со стула, но вовсе не для того, чтобы произнести очередной тост.
– Дамы и господа! Сейчас я вас заинтригую. Дело в том, что мы с Реджинальдом придумали для вас небольшой сюрприз.
Реакция на это сообщение не замедлила отразиться на лицах и в возгласах собравшихся.
Графиня Фам Пиреску:
– ?
Управляющий Бертольд:
– !
Гертруда:
– Ой!
Неправильная прислуга:
– …
Диджей:
– amp;%$ъ##@* amp;
– Да-да! – торжественно продолжал баронет. – Сюрприз. От вас требуется лишь немного терпения. На подготовку у нас с виконтом может уйти время.
– Ой, как интересно! – пискнула Гертруда.
– Это действительно любопытно, – с вековым достоинством матрон произнесла графиня.
– Хм, – издал Бертольд, по-видимому, еще не решивший, как реагировать на эту неожиданность.
– Еще коньяку? – неуверенно и не к месту спросила прислуга в сторону люстры, словно обращаясь к Диджею. Брауни же адресовал мне взгляд, в котором читалось нехорошее предчувствие. Видимо, приятных сюрпризов от этой компании он не ожидал. Я посмотрел на юного виконта и впервые увидел на его лице подобие эмоции. При тщательном анализе расположения мышц можно было предположить, что мальчик взволнован. Тем не менее, он не произнес ни слова, покорно встал из-за стола и удалился вместе с гувернером.
Диджей покинул район люстры, завис над моим плечом и прошептал прямо в ухо:
– Мне это не нравится. У них обоих какие-то совершенно неадекватные эмоции. Мальчик чего-то сильно боится, а взрослый аж ликует. И вообще, у гувернера все чувства такие обостренные, что ими даже питаться невозможно. Псих какой-то. Я полечу за ними – хочу проследить и посмотреть, что они задумали.
И не успел я ответить, как брауни вылетел вон.
После этого беседа в основном вертелась вокруг неожиданной выходки Влада и Реджинальда. Прошло четверть часа, но никто не вернулся, включая и Диджея. Я уже начал беспокоиться, когда в залу ворвался брауни, подлетел ко мне и торжествующе зашептал в ухо:
– Я же говорил! Говорил – здесь что-то не чисто! Я гений и пророк! Мне следовало бы поставить памятник.