— Вам — да! Не мне. Я сам — власть. Верчу-кручу людишками, как мне нравится. Пойми, Юрин, или ты останешься быдлом, которым управляют сильные, или выйдешь из толпы, примкнешь к таким как я, могучим и независимым.
«Врешь, дядя. Хочешь меня шестеркой сделать. Прибрать к рукам, как опытный уголовник лопуха малолетнего, соблазнив рассказами о красивой жизни».
— Скажите, а Велеречева тоже вы… убили?
— Кто ты такой, допрос мне устраивать!! — загремел Кордонов, и — кулаком по столу. Опять усмехнулся. — Только заблуждаешься, друг мой. Не я — ты его убил!
— Врете! — не выдержал Сева. — Я спал… Кроме того, Велеречива застрелили. Откуда у меня оружие!?
Кордонов отмахнулся:
— Для этого не обязательно иметь револьвер. Если бы ты прочитал акт экспертизы, то увидел бы, что там сказано: «…на пуле отсутствуют следы пороха и продуктов его горения». Вывод?
— Духовое ружье?
— Соображаешь! Только ты не совсем прав. Мы, маги, можем и без технических приспособлений обойтись — силой своих легких.
— Но я-то не маг!
— А, как же ты смог с ребятами Меченого расправиться!? Не без магии ведь обошлось, верно?
Сева молчал.
— Представь себе, — продолжил Кордонов, — что так же, как ты получил биоэнергию от Солнцева, некто… — он сделал паузу, — передал тебе часть своих сил. Представил? А потом ты вылез из капсулы, выстрелил пулей в Велеречива, и преспокойно улегся обратно.
— Нет! Неправда!! Я не мог…
— Не мог?! Ты сам-то веришь в это?
«Неужели, я… Возможно ли вообще такое? Здесь, наверное, да. Что если проклятый колдун внушил мне, запрограммировал на убийство, подложил незаметно пулю в карман… Нет, и еще раз нет!».
Не желал Сева смириться с мыслью, что стал, пусть и не по своей воле, убийцей. Разве можно жить с таким грузом на душе!?
— Эй, не раскисать! С непривычки это у тебя. Ничего, пройдет. На войне — как на войне. Главное — цель! Уничтожить во имя великой идеи даже миллион-другой людишек — не вопрос.
«Да он параноик! Явная мания величия: вообразил себя Наполеоном», — решил Всеволод, и спросил:
— Что это за цель, такая?
— Очень простая: порядок, — ответил Кордонов без тени усмешки. — В Мире идет постоянная борьба… Нет, не пресловутых Добра и Зла — это выдумка чистоплюев, слабаков, моральных кастратов. Борются Порядок и Хаос. Закон — против беспредела, государство — против анархии. Разумные существа не зря появились на Земле: их задача убрать первобытный бардак и навести, наконец, Порядок. Это и есть высшая Истина! Вереречев нашел способ превращать некоторые металлы в золото. Это могло разрушить все финансовые структуры, вызвать всемирный хаос. С ним необходимо было покончить.
«Во, как! Арнольда Адольфовича убили во имя Порядка!»
— Истина, говорите… А, вдруг ошибаетесь… Раскольников, скажем… тоже решил, что не «тварь дрожащая» и «имеет право».
— Нашел, с кем меня сравнить! Твой Раскольников слюнтяй. Раз уж пошел на «мокрое дело» — иди до конца. А он? За зря бабку грохнул — ни себе, ни людям, да чуть в штаны не наложил. Сопля. Раскололся и загремел на каторгу — поделом ему. Я, брат, из другого теста.
— Но, ведь никому не дано знать всю истину…
— А всем хочется. Ха!
Кордонов поднялся со стула, прошелся по комнате, подошел к окну.
— Вот ты, к примеру, зачем искал философский камень? Богатства захотел? Власти? Не-е-ет. Ты, может, сам того не сознавая, хотел приобщиться к мировой мудрости.
«Что-то такое я действительно говорил Велеречеву».
Вахтер продолжил:
— Ты, дружок, пошел по неверному пути… В смысле поисков Камня. Обычная людская ошибка: смотрят за горизонт, не замечая того, что лежит под носом, ха-ха! Пойдем, я тебе его покажу.
2
Сева покорно отправился за Кордоновым. Прошли гулкими полутемными коридорами, спустились на два лестничных пролета, вышли «черным входом» во двор, освещенный мощными фонарями.
Вахтер бодро шагал, не оглядываясь. Сева едва поспевал за ним.
— Вот, полюбуйся!
Кордонов остановился возле каменной глыбы, чернеющей посреди институтского двора.
— Это и есть Философский камень!
«Шутка, что ли?»
— Булыган?..
Вахтер любовно похлопал камень по шершавому боку.
— Сам ты булыган. Туго соображаешь, ха-ха-ха! Впрочем, не ты один привык поверхностно смотреть, не вникая в суть. Это институтские остряки прозвали камень Философским. Году в восемьдесят четвертом в дирекции решили установить перед входом в Институт памятник Гегелю. Заказали бюст философа ленинградскому скульптору… Фамилия из головы выскочила… Ну, неважно. А для постамента выбрали «письменный гранит», по-другому — «еврейский камень». Недалеко от Соловейска есть карьер, где этот камень добывают. Он в качестве облицовочного материала идет. Так вот. Привезли глыбу, выгрузили во дворе, да так и оставили. В райкоме узнали, что философу-идеалисту собираются памятник соорудить, и директора — на ковер. Вы что, говорят, обалдели!? Никакого Гегеля! Будет Энгельс стоять перед Институтом, и баста! Ну, пока суд да дело, перестройка началась. В стране — бардак. Не до памятников стало. А камень до сей поры двор «украшает». Вот такая история с географией, ха-ха-ха!
— Не понял, — буркнул Сева. — Егорыч пошутил надо мной, когда велел отыскать философский камень?
— А ты думал! Это тест для новичков… вроде армейского, когда салаг заставляют макароны продувать.
«Ну, Егорыч!!»
— Погоди обижаться, — продолжил Кордонов. — Главного шутники-то не узрели! Камень сей не простой. Посмотри внимательно, что видишь?
На темной поверхности камня выделялись поблескивающие в свете фонарей черточки.
— Закорючки какие-то… На еврейские буквы похоже.
— О! Не зря камень называют еврейским. Кстати, ты иврит знаешь?
«Во, загнул!»
— Откуда!?
— Чему вас только учат… Придется магию задействовать. Гляди мне прямо в глаза, я стану считать до десяти… Ну, поехали! Раз, два…
Пока колдун считал, Сева пребывал в легком оцепенении, своеобразном полусне.
— … девять, десять! Посмотри на камень. Можешь прочесть что-нибудь?
— Ё моё! Слово «шаббат» вроде бы. Точно! Суббота. Я понимаю иврит!
Севе довелось где-то читать о пегматите, иногда называемом «письменным гранитом», породе со своеобразным рисунком, напоминающим еврейские письмена. Но чтобы хаотично разбросанные черточки сливались в буквы и слова — быть того не может! Однако, вот же!
— … «Кровью искупятся грехи людские», — прочитал Кордонов вслух. — Видишь? Искупятся. Кровью.
Сева вгляделся в рисунок на камне: черточки сложились в буквы, те — в слова. Тяжело было с непривычки читать справа налево: «Не будет вам воскресения в День Последний».
«Что же получается? Колдун одно здесь видит, я — другое. Верно, потому что мы с ним слишком разные?!».
— Ну, что, мой юный друг, узрел Истину?
На камне появилась новая надпись: длем бйгк.
«Акопь бэ ядеха, — прочитал на иврите Сева, и перевел. — Всё в твоих руках».
— Да! — неожиданно для себя самого выкрикнул он. — Истина в нас самих! Мы, люди, как природные алмазы, нет совсем уж безупречных: в одном трещина, в другом пятно, третий — и вовсе черный, как уголь. Только это не значит, что все должны диким тварям уподобиться, глотки рвать друг другу.
— Если тебе нравиться быть овцой, можешь ей и оставаться, — отпарировал Кордонов. — Но, коли уж существуют овцы, то должны быть и волки, не так ли? — Скривился и сплюнул под ноги. — Должно быть, я ошибся в тебе, парень.
Сева почувствовал в словах колдуна угрозу. Оттого, что Кордонов в нем разочаровался, или он стал ненужным свидетелем. Удивительно, но страха Сева не испытывал, скорее наоборот, почувствовал неуверенность в поведении вахтера: тот, похоже, сам опасался чего-то. Кордонов все время оглядывался, посматривал по сторонам, явно нервничал.
«Чего ждешь, дядя? Или боишься: кто-то из Белых Магов мне на помощь придет?.. А ведь самое время. Положение-то у меня аховое…».
От стены отделился темный силуэт.
Еще не видя его лица, Сева узнал того, кто спешил на помощь…Черному Колдуну.
К ним тяжелой поступью запрограммированной на убийство машины приближался Питон.
3
— Так вот кто к нам пожаловал! Давненько не виделись. — Кордонов глянул на часы. — За смертью тебя посылать!.. Где остальные!? Где эти недоноски со своим говнюком главарем? Работнички! Угораздило же меня связаться… Всё за пацаном гоняетесь? Так вот он! Без вас я управился, как видишь.
Питон не отвечал. Он остановился в двух шагах от Кордонова с Всеволодом, и стоял теперь — статуя статуей.
— Что молчишь, как не живой?
Мертвяк не отреагировал на «казарменную» шутку Хозяина. Похоже, он ждал сигнала разделаться, наконец, с «пацаном».
Сева весь внутренне сжался, не видя для себя пути к спасению.
Кордонов не торопился отдавать приказ, задумался о чем-то.
— Что стало с Меченым и его парнями? — спросил он Всеволода. — Ты их убил?
— Никого я не убивал! — сорвался на крик Сева.
— Не ори! — прикрикнул Кордонов. — Куда же они подевались?
— Они там остались… в прошлом. Егорыч говорил: Меченый решил жить праведной жизнью…
— Иди ты! Не заливаешь, нет? — опять потер в задумчивости подбородок. — Бывает. На моей памяти не раз самые отпетые разбойники, насильники и убийцы, из тех, кого нынче зовут отморозками, удалялись в монастыри, грехи замаливать. Что ж — пускай! Толку, правда, от такого раскаяния, думаю, не шибко много. Ни к чему — все равно спасутся все, и праведные и неправедные, ха! — повернулся к Питону. — Не так ли, друг мой?! Тебе, в твоем нынешнем состоянии виднее, да? Не молчи, скажи чего-нибудь!
— Ты и сам, скоро, все узнаешь.
Голос у Питона был, как и его облик, безжизненным, лишенным человеческой теплоты.
— Ну, вот. А я думал — язык проглотил, ха-ха! Только ошибаешься, я пока помирать не собираюсь.
— Не все в твоей власти, — бесстрастно возразил Питон.
— Да ты, никак, грозишь мне!? Хорош, ничего не скажешь! Кто оживил тебя!? Передал всю энергию старичка Солнцева!? А, ты… Все вы, уголовники, неблагодарные твари. Вот, перед тобой тот, кто тебя убил! Узнаешь, да? Юрин Всеволод Кириллович, собственной персоной.
«Все. Кранты… Бежать надо. Но, как!?»
Мертвяк повернул голову и посмотрел Севе в глаза. Его взгляд — невероятно! — сделался осмысленным, живым.
— Сева… Не бойся. Сейчас я — Солнцев… Еще не совсем утратил свое сознание… Он, — указал пальцем на колдуна, — сделал меня нелюдью. Перенес мой разум в труп, в послушного его воле зомби. Я должен был доставить тебя к нему. Живым или мертвым. Он просчитался… Мы, с тобой вернулись из прошлого по временной петле… Но, здесь, в данном отрезке бытия, а именно, 3 сентября, в субботу, я — мертв. Здесь мне нет места. Оставалась единственная для меня возможность — задействовать сознание, заключенное в тело Питона.
Сева заметил: Кордонов изменился в лице, набычился, скрежетал яростно зубами, сверкал глазами злобно. Ошибся, похоже, чего-то не учел, не предвидел, не додумал. Теперь готов весь свет испепелить. Но, видно, как сам выражается, кишка тонка.
— Сука, — прохрипел колдун. — Да я таких, как ты, десятками к стенке ставил! Аристократы-чистоплюи. Мало мы вас пинали сапогами в морду. Ссали вам на лысины. Заставляли блевотину жрать!
Питон шагнул к бывшему хозяину, протянул руку, ухватил за обшлаг плаща, рванул на себя. Тот не упирался, напротив, обрушился на мертвяка всей массой, задействовав известный в восточных единоборствах принцип: «используй силу противника». Ловким акробатическим прыжком он перелетел через рухнувшего на спину соперника, оказавшись на ногах. Рванулся прочь.
Сева, до сих пор остававшийся статичным зрителем, подобно баранчику, приготовленному к закланию, отчаянно кинулся колдуну под ноги.
Кордонов споткнулся, грохнулся и проехал с метр по инерции, прочертив на грязном асфальте широкую полосу.
Сева ухватил колдуна за ноги, вцепился мертвой хваткой, решив, что скорее подохнет, чем отпустит гада.
Над институтским двором бушевала беззвучная буря. Уплотненный воздух пополам с мелким сором и пылью, собрался в гигантский столб, расширяющийся кверху — подобие колоссального смерча. Яркие сполохи метались по темному небу. Подрагивал асфальт, как при прохождении танковой колонны.
Колдун брыкался, силился подняться, выкрикивал заклинания. Сева не отпускал.
Питон оставался на месте. Его корежили страшные судороги.
Сева понял: столкнулись две противоположные силы, идет борьба. Кордонов, должно быть, пытается открыть окно в параллельный мир, либо создать временную коллизию, но Солнцев, в облике Питона препятствует ему, не дает уйти, затеряться во времени или в пространстве. И вмешательство его, Всеволода, может оказаться решающим, той самой соломинкой, которая ломает спину нагруженному сверх меры верблюду.
«Держать. Во что бы то ни стало, держать!»
Наивный парень. Может ли человек удержать за крыло взлетающий лайнер, остановить руками локомотив, укротить стадо взбесившихся буйволов!?
Колдун так резко дернул ногой, что Сева отлетел метра на три, больно приложившись об асфальт спиной.
Кордонов встал во весь рост, и тут же получил сильнейший удар кулаком в голову — Питон пустил в ход свои железные кулаки, усиленные магической подпиткой. Вахтер крутнулся на месте, но устоял; мало того, подпрыгнул, что твой Брюс Ли, засветив ногой мертвяку в челюсть.
Схватка продолжалась. Противники кружили, высматривая друг у друга брешь в обороне, выбирая момент, чтобы нанести решающий удар.
Сева понял, что не может оставаться пассивным наблюдателем. Он стал оглядываться в поисках оружия. Ага! Возле «стены вечного ремонта» был свален в кучу строительный инвентарь. Сева ухватил густо заляпанную цементом совковую лопату, зашел, крадучись, Кордонову со спины, размахнулся, метя ему в голову, ударил. Промахнулся, угодил в плечо.
Удар получился не сильный, скользящий. Колдун обернулся лишь на мгновение, но и это оказалось для него фатальным. Питон ринулся в атаку и серией ударов по корпусу заставил соперника согнуться пополам, а затем классным боксерским хуком в подбородок отправил колдуна в нокаут.
Кордонова буквально подбросило. Он грохнулся на спину, приложившись затылком о каменную глыбу. Дернулся, приподнялся, но снова упал. Голова колдуна беспомощно свесилась набок.
Он еще был жив, хрипел, шарил по асфальту руками, словно пытался что-то отыскать. Питон не оставил врагу шанса — навалился сверху и задушил. Убедившись, что противник мертв, поднялся, отошел в сторону.
Лицо колдуна мгновенно почернело, обуглилось. Несколько секунд и чародея не стало — рассыпался в пепел. Неуязвимый для обычных смертных, он оказался бессилен против «живого мертвеца», поднятого его же магической силой.
— Егорыч, — осторожно позвал Сева своего спасителя.
Питон повернулся к нему, покачал головой.
— Нет больше Егорыча, — прохрипел верзила, и брякнулся оземь огромной тряпичной куклой.
Мертвяк тоже сгорел. И тоже без огня и дыма — истаял ледышкой. Против него бессильна была даже магия, но срок, отпущенный ему, закончился со смертью Черного.
Сева присел на философский валун, ставший снова обычным булыганом — пегматитом, по-другому называемым еврейским камнем. Глянул, машинально, на часы — 7:56. Высветил дату: 5 сентября, понедельник.
Только теперь Сева заметил: фонари не горят, но вокруг светло — раннее утро.
4
Соловейск — не Средняя Азия. Утренние заморозки в сентябре здесь обычное дело. Вот и сейчас утро выдалось студеным и ветреным. А одет Сева был, как это часто случалось с ним в последнее время, явно не по сезону: в те же джинсы и рубашку, в которых путешествовал в пространстве-времени. Да и сидеть на холодном валуне, занятие малоприятное и вредное для здоровья.