И Старый Фриц решил: «Помочь этому бородатому щи арю я, разумеется, остерегусь, по крайней мере, ш н а что. Но на всякий случай не мешает и мне мер каться настороже да не мешает под рукою и дать hi т. Пугачеву, что я его действия одобряю». Послании Старого Фрица, друга энциклопедистов, покрови- || I I Вольтера и прочих философов, стали доставлять и с га н скитавшегося в степях Пугачева «грамотки», горых «пруцкой король» рассыпался в любезно-
| м х но адресу Емельки Пугачева и упоминал о своих
нему родственных и дружеских чувствах.
! > шевелилась и Австрия: снова и снова в вен- сном министерстве иностранных дел стали вспомнит что еще во дни, когда в московском Кремле ищем «царь Деметриус», отцы-иезуиты усиленно вы-
Л пи проект соглашения между Австрией и Поль-
предмет Великого Герцогства Киевского с тем,
на престоле этого нового Великого Герцогства
I один из Габсбургов. Тогда против этого проек-
| поднялось польское шляхество: оно смотрело на V' р.пшу как на свое законное достояние и не было
расположено уступать это свое достояние австрийскому цесарю.
А вот теперь, полтораста или сто шестьдесят лет спустя, обстоятельства складываются уже многим благоприятнее для Габсбургов: Польша сама разваливается. Если суждено развалиться и сколоченной Романовыми Российской империи, почему Австрии не выступить в роли ее наследника? Хорошо было бы добраться до берегов Черного моря, тогда Молдово-Валахия сама упадет, как спелый плод, в руки Австрии.
И австрийские тайные посланцы отправились через Черновицы в Киев, а из Киева через Харьков пробрались на Дон, с Дона — на Волгу, с Волги — в степи, где крутился огненный вихрь поднятого Пугачевым бунта. Зашевелились и другие державы. Бывшие на службе Турции французские офицеры отправились к Пугачеву через Кавказ и через Персию. Двое из них так и сгинули, подвернувшись то ли под черкесский кинжал, то ли под персидский нож Но один, шевалье де Мэрикур, из-за имевшегося на его аристократическом лице рубца прозывавшийся Балафрэ, как когда-то прозывался один из Гизов, добрался-таки до Чернятина и стал одним из советников Пугачева вместе с итальянским иезуитом Бардзини и шведским капитаном Анкастромом.
Добрался к Пугачеву в Чернятин и «мистер Бот», он же Павел Полуботок, родной внук того Павла Полуботка, который при Петре был украинским гетманом да был Петром ссажен и заморен то ли в Сибири, то ли в казематах Петропавловской крепости.
Еще будучи гетманом, старый Павло имел благоразумие переправить в Англию своего малолетнего сына Петра и вместе с ним десять тысяч венецианских цехинов. Деньги были положены в Английский банк, а Петро отдан на воспитание в какой-то колледж под именем Петра Бота. Он рано женился, породил сына Павла, помер. Павло тоже побывал в королевском колледже, послужил офицером и в королевских вой-
г I ix, и в навербованных Ост-Индской компанией пол- пах. Побывал и в Северной Америке. А вот когда'до Лондона донеслись вести, что в России что-то творится, Поль Питер Бот, живой портрет своего деда, |огубленного Петром, появился в Чернятине с соответ- V. гвующими инструкциями от министров его величест- iiii короля Великобритании.
А кто все это дело начал? — вернулся Сеня к давно уже тревожившей его мысли.— Он, мой род- 11<>П отец.. И что из всего этого выйдет?
В это время мимо мазанки, у дверей которой он сидел, пробежало несколько молодых казаков, оживленно перекликаясь.
Как дела? — спросил Сеня.
- Поход, поход,— ответил на 6eiy один из казаков.
- Куда?
На Казань! На Москву! Войсковой круг решил! I ;.м юшка-царь приказ подписал! Тряханем Москвою!
ГЛАВА ПЯТАЯ
В
тот же день в раскинувшемся вокруг Черня- тиных хуторов на огромном пространстве стане пугачевцев закипели приготовления к походу на Казань-Москву.
В «царской ставке» после длительных и бурных споров, идти или не идти добывать Казань, кончившихся победой сторонников похода, шла непрерывная работа, и с утра до ночи там заседал пугачевский главный совет, состоявший почти сплошь из казацких старшин и Хлопушиных варнаков. Это был мозг тыся- ченогого паука, второй год перекатывавшегося с места на место на просторе заволжских степей. В работах этого главного совета принимали участие и некоторые из таинственных гостей Пугачева, обитавших на пчельнике Варнавы Голобородьки.
Первым из них был вызван Павло Полуботок.
Ну, будь здоров! — приветствовал его Пугачев.— Садись, покалякаем малость!
Полуботок уселся на скамье.
Первым делом,— продолжал «анпиратор»,— рас- смотремши твое, Павло, челобитье на счет гетманства и все такое, признали мы за благо пожаловать тебя нашей царской милостью!
Спасибо! — ответил Полуботок, поглаживая свои сивые усы и щуря хохлацкие глаза.
Подумал:
Посмотрим, чем-то пожалуешь?
На осударевом нашем совете порешили мы признать тебя законным, скажем, гетманом всей правобережной и всей левобережной Украины.
Спасибо!
Грамоту на гетманское звание получишь ты от нишей анпираторской канцелярии, за нашей царской по дписью и печатями, все, как полагается, честь честью. А что касаемо границ твоего гетманства, то Порешили мы покедова так: наша царская граница ьудет от Белгорода да от Курска на Чернигов, а ос- Iильное, скажем, по Донец — твоя земля. От Дона будет всевеликое войско Донское, и тебе за Донец не
опиться. У моих верных донских казаков свой велики п атаман будет.
И на том спасибо! — поклонился Полуботок.
И быть тебе, Павло, с моим царским величест- Иом п вечной дружбе и в братском союзе, и во всех делах поступать для моего царского величества на н<> и.зу и на прибыль, а пока мы порядку не восстановим по всему нашему царству, то быть тебе в полном нам подчинении и наших приказов во всем е лухаться.
Лукавая искорка мелькнула в серых глазах Полунин а. Мелькнула и погасла.
С иноземными, скажем, осударями тебе, Пав- iv ни в какие договоры не вступать и союзничать не полагается! — продолжал Пугачев, выдерживая прогий вид,— потому как это дело касаемо усей ни inert инперии. Государственным титулом не подпи- гынаться, послов в чужие земли не посылать, ни
> ем не сговариваться, особливо же с султаном |уреким, да с ханом крымским, да с господарем момпшским, да с крулем польским или кто заместо Словом сказать, быть тебе в нерушимом брат-
| ом союзе на веки вечные с нашей державой. А за ю и своих границах волен ты над твоими подданными и животе и смерти и в имуществе. Что касаемо
то славного украинского войска, то опять-таки
пасм мы тебе высочайшую грамоту за подписью и за нпин Л большой государевой печатью на право оное йоИско собирать и им командовать, одначе, пока что под нашим верховным начальством. А обе грамоты получишь ты, Павло, от нашей анпираторской канцелярии.
Изменив голос, «анпиратор» спросил:
Любо, што ль?
Любо! —отвечал Полуботок.
Поди, мыкаться, как неприкаянному, в чужих землях осточертело? Рад домой вернуться?
Полуботок пожал плечами.
Ну, а теперь вот что,— продолжал Пугачев.— Это там грамоты, да подписи, да печати, да все протчее — одна видимость. Без бумаги, известно, нельзя. Ну, а насчет самого дела-то как?
То есть?
То есть, как думаешь, удастся что изделать ай нет? Да ты не хитри, Павлушка! Мы тоже не лыком шиты, не веревочкой вязаны... Удастся, говорю, хохлов расшевелить да на Москву погнать? Они, хохлы, ленивые! Любят около своих баб тереться».
Старшину малороссийскую — ту не поднять! — ответил Полуботок.— Она вся на московскую сторону гнет. Живется ей, старшине, неплохо, сам знаешь...
Еще как! — оживился Пугачев.— Такие себе баре заделались! На простой народ и глядеть не хочут.
Ну, а крестьянство, думаю, расшевелить-таки могу. На запорожцев полагаю надежду.
Запорожцы? Запорожцы пойдут! — откликнулся Пугачев.—Запорожцы — лихие ребятки. Москва, та им хвост больно прижала, а они погулять любят. Опять же, ясно: ежели теперь не подымутся, то их дело совсем плевое выходит. Степь-то заселяется. Гулять уж и негде, а им без гульбы кякяя жизнь? Ну, подымай, подымай. Можешь хошь и сегодня в путь отправляться. Вон деньгами-то я тебя, друже, наградить не могу. У самого тонко.
Деньги у меня для начала будут,— ответил Полуботок.
От англичанов, что ль? — полюбопытствовал Пу- гачев. — Странное, братец ты мой, дело: откуда у них деньги такие? Показывали мне на карте, вся-то их i"Mля маленькая, скажем, как две альбо три наших губернии. Киевщина да Полтавщина что ли... а денег— нмдимо-невидимо. И как где какие смущения, беспре- и'нно аглицкие деньги орудуют, а какой им прибыток, того понять не могу!
В двух словах не объяснишь,— угрюмо обронил Полуботок,— но я его величеству, королю аглицкому, псом обязан.
Слышал, слышал. Ну-к что жа? Обязан, так обязан- Нам что? Нам, главное дело, Катьке шею ширнуть да самим на пристоле поплотнее усесться, | гам уж видно будет, как и что... А когда отправляет ься-то?
А дня через два,— ответил Полуботок, поднимаясь.
Ну, ладно! Мы-то, вить, тоже не сразу с места
стронемся.
Полуботок стоял уже у порога выходной двери, | огда Пугачев опять окликнул его.
Постой-ка, Павло, говорю!
Слушаю.
А с езовитами ты путаешься?
С иезуитами? Нет,— ответил «великий гетман»,— не приходится. Они с полячишками, дружба «акая, что их и водой не разольешь, а полячишки — in нам на шею сесть норовят, да горды уж больно, ('ною-то державу пробенкетували, промотали, про- |м ршнилили, почитай, без остатка, а тоже фордыбачат.
Зло усмехнулся.
Побывал я у них, в Польше. В Варшаве жил. Ничего, хорош городок. Паненки лихие, грудас- н.и да глазастые. А все— пустое какое-то. Силы и eft, в Польше, настоящей то есть силы не вид- А под боком немец-красный перец сидит.
Ох, и слопает он Польшу, только косточки трещать будут!
Легкая улыбка промелькнула по лицу Полуботка. Мнение Пугачева о Польше он, в общем, разделял, но высказываться определенно по этому сложному вопросу не намеревался.— Ну, ладно!— вымолвил Пугачев задумчиво и даже как будто тревожно.—Завертелась мельница. Валяй во все поставы! А что из того выйдет,— кто его знает?
Что-нибудь да выйдет,— глухо отозвался Полу- боток.— Бог поможет...
Пугачев мотнул головой.
Н-ну, бога-то ты оставь лутче! Бог тут ни при чем... Скорее, скажем, другой... черный..— Он сухо засмеялся и добавил:— Ну, ладно, говорю! Поживем, увидим!
Полуботок вышел из ставки. Едва он удалился, как Хлопуша привел в ставку князя Федора Мышки- на-Мышецкого. Его Пугачев поздравил с назначением в имперские канцлеры, пояснив:
Разные ребята за это дело брались, да толку до сих пор было мало. Известное дело, безграмотный народ... А ты, Федор, и по-иностранному, я знаю, сумеешь..
Могу!—кратко отозвался Мышецкий.— Канцелярию, действительно, надо серьезно поставить.
Ну, вот и берись, ставь. Отбирай из рештантов, которые грамотные, да и валяй. А которые кобениться станут, так ты, того... Дери, говорю, с них шкуру, и больше никаких. Да не жалей ихнева брата: смерть не люблю грамотных.
Без образованных людей не обойтись.
Вот уж и не знаю, брат мы мой! — нараспев произнес Пугачев.— Вот уж и не знаю, по совести говорю. Оно, конечно, и пословица такая есть, что, мол, за одного ученого двух темных дают, как за одного битого двух небитых... А правильно ли, того не знаю.
Образованными людьми государство держится.
Так-то так, да вот ваш брат, грамотный, сейчас же норовит темному человеку на горб усесться, а везти-то нашего брата на загорбке тяжеленько. Да и обидно уж оченно.
Почему же обидно? — усмехнулся князь.
А так. Небось, землю-то пашет мужик простой, | оторый грамоте не обучен. Хлебушко мужик добыва- ■т, а пришло время — мужику только краюха достается, ваш же брат калачи, да кренделя, да пироги лопает. Рази справедливо так-то?
Полной справедливости в мире нет.
А из-за чего мы и кашу завариваем? Должна быть справедливость!
Князь Федор чуть заметно усмехнулся. Пугачев I а метил его усмешку, и его лицо потемнело.
Что такое? — вымолвил он.— Вот и ты так., {маю, верный человек... Ваш род, Мышецкие, то есть, всегда за старую веру крепко держались. Из-за этого п н полное умаление пришли. Не будь того, и теперь ны среди бояр да вельмож свое место занимали... 1пачит, могу на тебя положиться во всем..
Можешь!
А вот слова твои меня как ножом по сердцу режут.
Что так?
Да из-за образованности. То есть, так сказать, но нашему, по-казацки, чтобы все равные были и чтобы нрава у всех одинаковые...
Перед богом все равны, а среди людей нет и не может быть полного равенства.
Да справедливо ли? Может, придумано так Т">1ько. Вы же, баре, да попы, да образованные, и приму мали, чтобы у темного человека на загорбке СИ- ДОТЬм.
Не мы придумали. Мать-земля придумала,— птомвался Мышецкий.— Один человек родится сильным, другой слабым. Один красив, другой страхо-
виден. Один умен, другой—дурак-дураком. Один работать охоч, а другой—лежебока. Как всех поравняешь?
Да я не о том! — досадливо отмахнулся Пугачев.— И сам знаю, что, скажем, не могу приказать Хлопуше таким красивым стать, как твой Сенька. На твоего Сеньку все бабы да девки буркалы пялят, а на моего Хлопушу посмотреть боятся. Опять же, недавно отдал я одну полоняночку, дворянскую дочку, сладкую, старику одному гундосому в наложницы, значит, а она, девка, после первой же ночи возьми да и полосни старичка моего по горлянке ножичком. А кабы отдал я ее Сеньке твоему, говорю, так, поди, она бы ему ноги мыла да тую воду пила... Я вот о чем: чтобы не было вперед «кости белой» да «кости черной». Сословиев чтобы не было. Званиев всяких...
Так. А ты зачем Зацепу да Хлопушу в графы произвел? Юрку Жлобу зачем вчера адмиралом назначил?
Так то же за заслуги, не по наследству. Заслужил— становись князем альбо графом.
Так. А ежели у Зацепы сын родится, он как числиться будет?
Пугачев замялся.
Да неужто же мне Зацепу, моего слугу верного, обидеть, у его пащенка титул графской отнямши?
Так. А он-то сам, зацепинский пащенок, чем титул заслужил?
Пугачев молчал. Тогда Мышкин продолжал сухо:
Пустое все!
Старичка одного знал я, когда сидел в Казани.. Хороший такой старичок. Годов ему, может, семьдесят пять, а то и все восемьдесят. Баяли ребята, из князей тоже, как и ты. Ну, может, и не из князей, так все равно из дворянов. А сам себя Иваном Безродным называл.
Бродяжил что ли?
Еще при царе Петре от мира отрекся да и пошел н побродяги. Дралй его плетьми,— ничего, не сдался: человек, мол, божий, обшит кожей, зовут Иваном, а больше ничего не помню.
Ну, так вот, сидючи в остроге, больно уж хорошо к торил он, старичок этот... Земля, грит, ничья, божья. К ю на ней сам работает, тот ею и владеет, поке- | | работает. А начальства никакого не надобно. К солдаты идти — грех большой, потому бог сказал: Не убий. Суда никакого тоже не надо, от законов только ОДНО ЗЛО-
Умно!—сухо засмеялся Мышкин.—А жить-то кик?
А так, говорит, и жить. Все люди, мол,— братья. А главное, ежели собственности не будет, а все сообща, так из-за чего и ссориться?
Та-ак! Приходилось слыхать.. Ну, а с работой | не же? Кто, говорю, работать будет?
- Человеческой душеньке, грит, свойственно труд побить не ради прибыли, а ради добра. Ну, вот и ну дут дружно работать, а что добудут, то по-братски и делить будут.
А кто, скажем, работать не охоч?
Таких, говорит, теперь только можно встретить, потому что не по-братски все. А когда все по-братски пудет, так и самый ленивый устыдится да так-то за |щ боту обчую ухватится..
А ежели не ухватится?
Н-ну, ничего и не получит. А когда его голод проймет, тогда-
Тогда пойдет он не на работу, а чужие клети ни погреба очищать темной ночью. А кто подвернется, Тш он того кистенем по башке. А ты его лови да и острог сажай.
Никак нет! Острогов да колодок не полагается!
А как же с вором да с грабителем таким
пить?
Пугачев развел беспомощно руками.
А уж и не знаю. По-нашему, по-мужицкому, конечно, пымал ты его да первым делом колом по ребрам, чтобы больше не пакостничал».