— Возьмем охранника, — сказал Пилипенко с нескрываемой злобой. — А потом и до хозяина доберемся. Помните, важно не столько поймать этого парня, что само собой. Главное — тщательно осмотреть этот чертов дом.
— Зачем Жора застрелил всех этих людей-кукол? — спросил Жаров, чувствуя нарастающую злобу и возмущение.
— А вот мы у него сейчас и спросим, — угрюмо отозвался Пилипенко. — Во всяком случае ясно, что эти люди-куклы знали, что за ними охотятся, боялись этого, прятались и даже перекрасили свою машину. Более того, и на перекрашенной машине не решались уехать. Картина вырисовывается следующая. Свернув шею Санте и Коту в сапогах, Жора стрелял по людям-куклам, промахнулся, затем преследовал их. Яркие костюмы были слишком хорошо заметны, и они от них избавились, закинув на крышу гаража. Голое человеческое тело почти незаметно на фоне земли и листвы. Убегая, они добрались до своего припаркованного «Соболя», выехали на трассу, но дальше не решились, заквартировали в первом попавшемся доме, даже перекрасили машину, вполне справедливо полагая, что не смогут уйти от Власова и его подручного незамеченными.
— Но почему? Как можно отследить машину на трассе? — спросил Минин.
— А ты разве не знаешь, что за бизнес здесь у Власова?
— Маршрутки… Ах, вот оно что!
— Именно! Восемнадцать маршрутных такси на разные города Крыма. Днем и ночью на трассе. Достаточно дать указания шоферам, и серебристый «Соболь» нетрудно засечь. Один звонок — и беглецы найдены. Поэтому они так долго и не решались уехать; наконец додумались перекрасить машину. Но это их как раз и выдало.
— Каким образом?
— Очень просто. Такие мастерские в Ялте можно по пальцам пересчитать, и там у Власова, разумеется, тоже трудятся свои люди.
Доехали, припарковались внизу на Таврической, к дому подошли пешком. Узкое окно справа от двери, окно комнаты охраны, все так же мерцало светом мониторов. Пилипенко заглянул сквозь щель в жалюзи.
— Пусто, — прокомментировал он и позвонил в дверь.
Никто не отозвался. Следователь повторил звонок. С минуту оперативники стояли молча, прислушиваясь. Пилипенко взялся за ручку двери, и она неожиданно открылась.
Теперь этот дом уже не представлял никакой загадки: все тайные двери были открыты, и силуэт русской печи, который померещился следователю в новогоднюю ночь, как бы растворился среди вполне реальных стен.
Пилипенко сразу направился к лестнице, бригада и понятые, прихваченные по дороге, молча двинулись за ним. Жаров догадался: следователь решил начать обыск с мансарды, с той самой комнаты, куда они проникли нелегально в новогоднюю ночь. Так можно было с большей вероятностью определить, что в доме изменилось за эти дни.
Новогодний стол и елка — неодушевленные свидетели несостоявшегося праздника — были убраны. Почему все-таки не состоялся праздник и кто были его участники? Кто был этот Золушка-мужчина, потерявший тапочку посередине гостиной? В чем был смысл роботов — Буратино и Снеговика? И почему они принадлежали к разным поколениям машин, сделанных, вероятно, с большим интервалом времени?
На сей раз Пилипенко особенно тщательно изучил тайные комнаты. Было ясно, что какая-то мысль озаботила его. Он прошел на балкон и жестом пригласил Жарова за собой.
— Может быть, мы зря отвергли версию, что это тайное убежище хозяина? — предположил следователь.
— Для убежища оно слишком большое. Слишком много удобств. Не собирался же он здесь прятаться месяцами! — возразил Жаров.
— Но версия о том, что существа жили тут, тоже отпадает.
Они бы здесь просто не поместились. Тайная квартира рассчитана на одного человека. Помнишь, на пожарище’ была лишь одна кровать?
В дверях балкона возник Минин.
— Мы их нашли, — коротко сообщил он.
Хозяин дома лежал в ванне, вода была темно-бурой от крови. Одно пулевое отверстие в груди, другое — во лбу. Охранник, вероятно, выбежавший на шум, нашел свою смерть на лестнице, даже не успев вытащить свой «Макаров». Два отверстия в груди, одно — также во лбу.
— Вот и все, — сказа Пилипенко. — Вызывайте труповозку и опечатывайте этот чертов дом.
В кабинете следователя было сильно накурено. Сам Пилипенко сидел за своим столом, Жаров устроился напротив, Клюев — на стуле у окна, а Минин примостился на подоконнике и лениво перелистывал какой-то журнал.
Только что закончили опрос горничной. Девушка, аккуратно уложив две толстые косички с плеч на грудь, сидела на стуле в углу, Жаров украдкой любовался ею…
— Я могу идти? — спросила она.
— Да посидите… — задумчиво протянул Пилипенко. — Мы так ничего от вас не добились. Может, все же вспомните что-то.
Действительно, Наташу, так звали горничную, задержали в аэропорту: она в панике пыталась бежать из города, узнав об убийствах, происшедших в доме, где она служила.
— Как вы могли не заметить ничего странного? — с удивлением спросил Минин.
— Я просто делала свою работу. Причем еще не освоилась. До меня там работала другая девушка, но она уволилась.
— Наша ошибка в том, что мы рассуждали, как максималисты, — сказал Пилипенко. — Скрытые комнаты в доме — это либо тайник, где прячется какой-то человек, либо убежище для хозяина. А почему бы им не быть одновременно и тем и другим? В этом случае колоссальные затраты на такое строительство вполне оправданы. А то, что какой-то человек до недавнего времени жил в доме, что Наташа специально для него готовила самые острые блюда, не вызывает у меня уже никакого сомнения.
— Острые блюда я готовила для охранника, — подала голос Наташа.
— Вы так думали, потому что вас в этом убедили. Наверняка Жора хватал поднос якобы со своей едой, уходил с ним, даже, может быть, кидал в рот какой-нибудь перчик, нахваливая его на ходу… Ведь так?
Наташа молча повела плечами, невольно перераспределив свои великолепные косички на высокой груди.
— А меж тем Жора относил эту пищу тайному жильцу, а сам пробавлялся заказами пиццы и прочего у известной фирмы, чему мы имеем документальное подтверждение.
— Все мертвы, — проговорил Минин. — Мы никогда не узнаем правды.
— Семь трупов, — добавил Жаров. — Точно, как в моем сне. Мне в ту ночь приснились гномы, — пояснил он Минину, вопросительно посмотревшему на него. — Семь дохлых гномов.
— Трупов все-таки восемь, — неожиданно вставил Пилипенко.
— Как? — удивился Минин.
— Восьмая жертва умерла своей смертью, — Пилипенко поднял со стола какую-то бумажку и повел ею перед всеми. — Это ответ из частной клиники в Симферополе. Второго января туда поступил больной, его привез мужчина, по приметам похожий на охранника Жору. Через три дня пациент скончался. Тот, кто оставил нам свою тапочку… Это был даун, доживший до двадцати лет, что для них неординарно. Совершенный ребенок по развитию, но обладавший огромной физической силой. Именно у даунов развивается плоскостопие, и именно даунам, по причине притупленности их аппетита, необходима острая пища. Вот для кого готовила третью, особую порцию Наташа… Думаю, мы можем закрыть это дело, — сказал следователь.
— Очередной висяк, — прокомментировал Клюев.
Пилипенко удивленно вскинул голову:
— Вовсе нет. Дело закрывается в связи с окончанием расследования.
Все посмотрели на него с удивлением.
— Да, в общих чертах расследование завершено. И оно произошло здесь и только здесь, — сказав так, Пилипенко ткнул себя пальцем в лоб. — У меня есть версия, которая объясняет все. Стыкует все детали происшествий — до мельчайших, включая потерянную тапочку и даже оторванный хвост. Поскольку, по теории вероятностей, такое совпадение невозможно, значит, моя версия верна. Между прочим, вы все, так же как и я, знаете эти детали. Немного подумать — и в ваших головах сложится точно такая же версия.
Пилипенко замолчал, и вправду давая присутствующим возможность подумать. Жаров мысленно усмехнулся. Все факты налицо, но сложить их вряд ли смог бы кто-нибудь из них. Тайная комната, в которой почему-то жил великовозрастный даун. Люди-куклы, которые, может быть, были сделаны для развлечения дауна. Кто-то убил всех этих кукол, но почему? Чтобы скрыть факт существования дауна? Не слишком ли высокая цена? И кто-то убил самих жителей дома…
— Никто не может подтвердить мою версию, поскольку никого не осталось в живых, — продолжал следователь. — Можете задавать мне любые вопросы.
— Да? — первым отозвался Клюев. — Кто же застрелил Власова и его охранника?
— О, это совсем просто! — сказал Пилипенко. — Киллер или киллеры. Обыкновенные киллеры. Типичный их почерк, с контрольным выстрелом в голову… Что может быть скучнее мафиозных разборок? Наверное, этот Власов — или как там его? — задолжал кому-то, кого-то кинул или обул… Сменил имя, спрятался. Наконец его нашли и покарали. Еще вопросы?
— Даун, умерший в клинике, сын хозяина? — спросил на этот раз Жаров.
— Это в точку. Версия, которая пришла мне в голову в Большом каньоне и которую мы оба посчитали идиотской, как раз и оказалась верной. Власов любил своего сына. Он создал для него целый сказочный мир, где были живые, настоящие игрушки. Но ребенок рос, он все меньше верил в этот мир… Что и кончилось трагедией. Он разломал Буратино, поняв, что тот ненастоящий. Погнался в одной тапочке за остальными. Загнал Санту и Кота в подъезд, первого убил там, второго — на улице. Затем на сцену вышел Жора. Он стрелял в убегающих актеров, промахнулся, затем разыскал их на квартире у старика…
— Но зачем? — вскричал Минин. — Зачем Жоре было убивать этих кукол? И зачем надо было прятать ребенка-дауна от людей?
Пилипенко обвел всех торжествующим взглядом.
— В этом-то и загвоздка. Даже нащупав истину, мы не могли в нее поверить. Поскольку сам мотив массового убийства был непостижим. Поэтому я поначалу и отверг версию, которая на самом деле оказалась правильной. А причина в том, что и Жора, и Власов боролись за собственные жизни. При гаком раскладе ни чья-то чужая жизнь, ни их количество не имеют значения. Все те, кто знал о существовании ребенка, должны были умереть.
— Да кто он такой — этот ребенок?
— Власов спрятал этого ребенка не потому, что хотел спрятать именно его. Спрятаться он хотел сам.
— В каком это смысле?
— Объясняю. Он кинул своих партеров, сбежал от них, сменил имя. Они искали его. Как они могли его найти? Да очень просто. Одинокий мужчина, который живет со своим сыном-дауном — не так уж часто встречающаяся комбинация. Да и просто даун, поступивший в определенное время в какую-то клинику. Достаточно проверить адресные столы, справочные бюро, поликлиники и больницы по всем возможным городам… Сына он обожал, избавиться от него не мог, да и расставаться с ним не хотел. Вот и придумал такой ход. А его преследователи не сразу сообразили, что надо искать не отца и сына, а одного человека.
— В результате они его нашли…
— Это было просто, — встрял Жаров, пораженный внезапной мыслью. — После новогодней ночи, зная, что мы не отстанем от него, Власову ничего не оставалось, как замести следы. Вещи из комнаты сына они сожгли, а самого его отдали в больницу. Он рисковал, и риск не оправдал себя. Кто-то в этой больнице был уже куплен киллерами и немедленно просигналил о поступившем пациенте.
— Может быть, так, а может, и нет… — проговорил Пилипенко. — Сдается мне, что преследователи вышли на Власова раньше. Скажем, через агентство, которое поставляет персонал для таких особняков — поваров, садовников, горничных…
Пилипенко пристально посмотрел на девушку, до сих пор молча сидевшую в углу.
— Именно через горничную они и могли узнать, что происходит в доме Власова. Что вы на это скажете, Наташа?
Девушка опустила голову. Казалось, она напряженно думает над ответом.
— Или, может быть… — повысил голос Пилипенко. — Горничная и есть киллер? Не она ли обманом проникла в дом Власова? Не она ли ждала удобного момента и наконец застрелила тех, кто сам так много сделал для того, чтобы как раз именно этого избежать?
— Да что вы такое говорите! — воскликнула девушка, поднимаясь. — Я честный, добросовестный работник, у меня есть рекомендации…
— Берегись! — вдруг крикнул Минин Жарову, который сидел ближе всех к двери.
Девушка вдруг резко выбросила вперед ногу, ее юбка взметнулась, оголив сильные мускулистые ляжки. Жаров молниеносно схватил ее за ступню и резко крутанул так, что девушка оказалась на полу, не в состоянии сопротивляться. Ее косички бессильно разметались в разные стороны по паркету.
— Я этому в армии научился, — пояснил Жаров. — Как усмирять всяких каратистов.
— Не надо тут разыгрывать Лару Крофт, — миролюбиво сказал Пилипенко.
Он подошел к девушке и нагнулся над нею.
— Я прав, Наташа? Ты и в самом деле добросовестный работник, но по другой части?
— Да пошли вы все! — злобно воскликнула она. — Я делала свою работу, только и всего.
Клюев сцепил ее руки браслетами за спиной, усадил на свой стул.
— Поверить не могу! — сказал Минин.
— Ну что же? Дашь показания? — обратился к девушке следователь.
— Мое дело маленькое, — помолчав, сказала она. — Этот Власов, как он стал себя называть, сбежал от уважаемых людей, прихватив общак. Мы пять лет его искали, именно проверяя больницы, адресные столы, похоронные бюро на предмет дауна. Ибо все знали, что мужик души в своем сыне не чает, даже таком. Должен же человек кого-то любить? Даже такой человек… И вот, одному пришло в голову прошерстить именно конторы по найму персонала, ведь не стал бы он жить в какой-нибудь квартире? Непременно обзавелся бы особняком на украденное бабло. Так и вышли на него. Прошлой горничной дали в зубы приличные деньги, чтоб освободила место. Я же чуть раньше оформилась в агентстве на возможную вакансию. А потом мне пришлось пострелять. Если вы обеспечите мне защиту, то я назову имена и координаты заказчиков.
— Да уж, придется обеспечить защиту, — сказал Пилипенко. — Пожизненную.
В комнате воцарилась тишина. Все, кроме Жарова, молча смотрели на эту девушку, которая, устроив косички на плечах, поглядывала по сторонам своими светлыми глазами.
Жаров больше не смотрел в ее сторону. Он сидел, опустив голову и кусая губы от досады. А ведь еще несколько минут назад он раздумывал: вот, когда совещание закончится, подойдет к ней, пригласит куда-нибудь… Провалилась очередная попытка влюбленности. Только дружба в этой жизни имеет значение. Жаров, параболическим вывертом взгляда обогнув лицо Наташи, по очереди посмотрел на Пилипенко, Минина, Клюева — этих уже довольно солидных людей, с которыми учился в одной школе и о которых знал все. Да, только дружба — и больше ничего.
Анатолий Агарков
СОЗДАТЕЛЬ
О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель…
Когда за офицером МУРа закрылась дверь, дед покрутил пальцем у виска и сказал:
— В семье не без таланта.
Это он обо мне. И все поняли, что он имел в виду.
Консилиум состоялся немедленно: вся родня налицо — отец, мама, бабушка. Вот дед не остался: он — генерал, занятой человек. Но с порога объявил:
— Присоединюсь к решению большинства. А если ремень присудите, то рука еще не ослабела.
Он продемонстрировал кулак, весь в веснушках, как мордашка первоклассницы и таких же габаритов.
Я сидел на диване и тяжко вздыхал. Меня только что отмазали от тюрьмы, от колонии для малолетних преступников, от СИЗО или, по крайней мере, от «обезьянника». Семью — от позора. А такую семью, скажу я вам, нельзя позорить ни в коем случае. Судите сами.
Дед, папа мамы, — генерал ГРУ. Больше о нем ничего не знаю, и не положено.
Бабушка, мама папы, — заслуженная учительница (или учитель — как правильнее-то?) Башкирии. Преподавала естественные науки в одном из сел Предуралья. Там и вырастила одна сына, медалиста и умника, без экзаменов поступившего в самый престижный вуз страны. Теперь она на пенсии, живет с нами, кормит папу пирогами, меня — пирожками.