Наконец Министр оставил Истому в покое, и Мария, с искрой в глазу, попросила его задержаться.
— Господин Пер! — позвала она громко, во всеуслышание, также и техника Станции, который вместе с Йоцхаком провожал до двери ничего еще не понимавшего спросонья Дермота. — Задержитесь немного, а ваши друзья пускай идут…
Пер подозрительно посмотрел на Магнуса, который возвышался рядом с Марией посреди быстро пустевшей гостиной, но он, конечно, махнул рукой своему Персоналу в знак того, чтобы шли.
— Это займет совсем немного времени, — живо произнесла Мария, когда они остались втроем. — Я хочу показать вам кое-что, вам будет обоим интересно, но я должна сходить и принести — здесь недалеко… А вы пока располагайтесь в гостиной как дома и подождите меня. Вам никто не помешает. Они ясно слышали, что я остаюсь здесь с мужчинами, никто не посмеет войти. Только обязательно меня дождитесь, — пригрозила с улыбкой Мария.
Пер и Магнус проводили ее рассеянно взглядами и в молчании расселись в разные углы.
Прикрыв за собой высокие двери, Мария быстро пошла коридором, потом коридорчиками и лесенками, все удаляясь куда-то вглубь здания. Наконец она встала перед неприметной дверцей, быстро нажала кнопочный код, толкнула дверцу внутрь и вбежала в крохотную комнатку.
— О боже! — вскричало испуганно какое-то бычеподобное существо, до этого мирно здесь возлежавшее в кресле перед крутящимися бобинами магнитофона и с наушниками на шее.
Это был крупный, с прыщами солдат, который теперь неловко вертелся в кресле, пытаясь то ли вскочить, то ли отвернуться, панически пихая обратно в галифе то, чем он только что забавлялся своими руками.
— Хорош! — презрительно бросила Мария, прикрывая за собой дверцу. — И зачем вас только кормят, все зря уходит…
— Госпожа Мария… Так неожиданно… — лепетало в ответ молодое чудовище, норовя извернуться от ее глаз, чтобы спрятать выпученное предательски в том месте галифе.
— Не скули, — резко оборвала она. — У кого служишь? — Она подождала, пока тот сообразит. — Кто начальник, спрашиваю, ты же не девочка так долго думать?
Солдат назвал фамилию какого-то армейского капитана.
— А ты кто? — спросила Мария.
— Младший специалист Купо! — закричал он.
— Не кричи, Купо, — понизила голос Мария, — и слушай внимательно. Если что-нибудь напутаешь, тебе конец. Понял? А теперь — держи, на вот тебе моя ножка, делай с ней, что хочешь. Полезешь выше колена — прибью. А мне давай-ка сюда эти провода, я пока послушаю… Так… Хорошо, где тут гостиная? Здесь? Прибавь звук. Так. Нормально, Магнитофон пишет? Пусть пишет. А ты пока забавляйся моей ногой… вместо этой своей… гадости. И я очень надеюсь, младший специалист Купо, что ни капитан, ни вообще хотя бы одна мышь ничего не узнает — или тебе больше не придется мечтать руками здесь, в элитных войсках!
Мария бросилась в кресло, закинула ноги на стол перед магнитофоном, нацепила на голову наушники и стала слушать. Платье скользнуло вниз, обнажив колени скрещенных ног.
«Жучок» из гостиной по системе прослушивания донес пока одну только гробовую тишину. Мария в сомнении потрясла наушники.
— Надеюсь, они работают?
Но Купо уже не слышал, уставившись ей на ноги. Он широко улыбнулся и машинально вытер вспотевшие ладони о галифе.
Мария краем глаза следила, как он коснулся вспотевшими пальцами ее обнаженной сильной голени. Он провел рукой до колена, но, вспомнив об угрозе, отдернул руку вниз, к возмутительному подъему ноги. И тут Мария отчетливо услышала в наушниках голос Пера:
«По правде говоря, Магнус, я еще надеялся, что ты, по крайней мере, безобиден в своих увлечениях».
Ему никто не ответил.
«Когда ты стал появляться вслед за нами в этих маргинальных культурах, — опять подал голос Пер, — я думал, что ты только взял на себя роль священнослужителя, который следует за войском, чтобы причащать смертельно раненых».
Чувствительный «жучок», скрытый в гостиной, уловил какое-то шевеление, но никто по-прежнему не отозвался.
«Я вначале думал, — опять сказал Пер, — что нет ничего плохого, если ты будешь вселять надежду этим несчастным — в конце концов, потом проще цивилизовать аборигенов, у которых в душе поселилась вера в вечную жизнь, чем тех, кого мы совсем еще не коснулись».
Опять ему никто не ответил. Мария с минуту внимательно следила за действиями бычеродного Купы. Он уже не слышал внешнего мира и увлеченно шершавил ей ногу своими квадратными ладонями, он смотрел на голень так жадно, как будто хотел обглодать, и у него появились признаки сердцебиения.
Вдруг Мария опять услышала:
«Но теперь я сомневаюсь, Магнус, — сказал Пер. — После того, что случилось в Союзе в Южном Полушарии, я больше так не думаю, что твоя деятельность безобидна».
«Союз весь на вашей совести, — произнес вдруг Магнус, Истома, Художник. — Это была исключительно чистая, духовная культура, — сказал он, — и вам не следовало туда влезать».
«Ты ошибаешься, — возразил Пер. — Они определенно спешили перейти к техническому развитию».
«Сомневаюсь, — голос Магнуса. — Все эти аварии на транспорте в последние годы… Им совершенно чужда была вся эта ваша техника и вся эта промышленность, по крайней мере, в том виде, в каком навязываете человечеству это вы…»
«Если ты хочешь сказать, что современная техника была чуждой их политическому режиму, тогда ты прав, — согласился с ним Пер. — Новейшая промышленность и техника Цивилизации действительно слишком хрупкая, чтоб сразу не поломаться в неразвитых пальцах…»
Услышав это, Мария с некоторым сожалением покосилась на свою ногу, которую сама только что доверила рукам скотоподобного младшего специалиста. Там с нараставшим пыхтением, прижимались к ее бедру, терлись и пытались неловко изогнуться так, чтобы достать ногу одновременно и губами. Мария уже хотела из жалости подать ему вторую ногу, “специально для губ”, но следующие слова ее особенно увлекли.
«Между прочим, здесь начались те же процессы, — сказал Пер. — Ты уже застал последнюю железнодорожную катастрофу? Виновным оказался, как это ни банально, стрелочник, который недозакрутил у стыка рельсов гайку. Именно ремонтный рабочий, и именно недозакрутил гайку. Чтобы как-то объяснить поведение-рабочего, они традиционно и много тут обсуждали дисциплину труда, но суть, как ты понимаешь, не в этом».
Марии пришлось на секунду отвлечься, чтобы дать по загривку Купе, который уже забыл об уговоре и полез у нее выше коленки. Купо со стоном вернулся к голени и ступне.
«Этому несчастному, которого вы вынудили изображать из себя промышленного рабочего, подражая вам, на самом деле совсем не до рельсов и поездов. Он занят в душе своей совсем иными мирами и материями, он ежеминутно думает лишь о том, что человеку цивилизованному — тебе, например, — никогда не понять».
Пер, показалось, пропустил это мимо ушей.
«Нет, это просто непривычка к скорости, — сказал он, — механизмы здесь малодоступны, и к тому же, свирепствуют службы министерства внутренних дел — кажется, они тут готовы арестовать подданного уже только за то одно, что он выехал в автомобиле на улицу. Они отбивают всякую охоту иметь дело с движущейся техникой. Вместо того чтоб накануне нового века, напротив, приобщать людей к технике в обязательном порядке, они здесь делают все, чтобы аборигены держались от нее подальше. Редкий человек в Большом Конгрессе не имеет лицензии на управление истребителем. Цивилизация исподволь подготавливает нас все время внутренне быть готовыми к высоким скоростям. Представь, может ли человеку, знакомому со скоростью, прийти в голову не докрутить гайку у рельса, где через несколько минут пройдет скоростной поезд? Не имеет значения, какими мирами занят у себя в душе путевой обходчик, но в Цивилизации его допустят к работе, только если не докрутить гайку станет для него так же противоестественно, как противоречит природе большого империона не допить початую бутылку водки — а это возможно, только если он не то чтобы хоть раз управлял скоростным поездом, а хотя бы руль обыкновенного автомобиля умел держать в своих руках на автобане…»
Мария почувствовала, что ее тащат за ногу на пол. Младший специалист Купо ласкал отданную ему на время коленку уже с яростью распалившегося быка.
«Ты никогда и не приучишь этих людей к скорости, — возразил Магнус. — Здесь, в Большой Империи, культура той же духовной направленности, что была и в Союзе в Южном Полушарии. Как и в Союзе, они здесь отторгнут твою бездушную техническую Цивилизацию, вот увидишь, и все опять может кончиться катастрофой. Уж если ты заговорил об автомобилях, то посмотри хотя бы, как они тут все ездят! Вы преступно спровоцировали массовый суицид, введя в Большую Империю автомобиль. Теперь человек здесь не только получает вкус к самоубийству на дороге, но и к самому убийству, давя пешеходов вокруг себя. Все это говорит лишь о том, что настоящему, истинному человеку чужда и враждебна техника Цивилизации. Не политическая отсталость больших империонов отторгает Цивилизацию, а их высокодуховная культура человека, у которого ко всем этим вашим механизмам, что называется, не лежит душа. Вы дразните теперь больших империонов автомобилями, как дразнили в свое время южных полушаров патефонами, а ведь здесь тоже есть слабые и падкие на материальный блеск души, многие теперь из-за этого блеска глотку готовы перегрызть друг другу — здесь все несовместимо с вашими игрушками! Это преступно с вашей стороны, а вам ведь недолго уже осталось, Земля все равно отторгнет Цивилизацию, пора бы и о душе подумать…»
«Магнус! — голос Пера. — Мы уже с тобой говорили об этом. Цивилизация никогда и не посягала на душу — это обитель Бога. Цивилизация занята эволюцией, наработкой у человека навыков физического обитания в мире — искусство, между прочим, тем более успешное, чем больше укреплена душа человека религией. Цивилизация, конечно, великая захватчица, пожирает на своем пути растительные культуры, но она ведь и отдает диким аборигенам себя… Отставание больших империонов от общего уровня развития на Земле катастрофично, а мы уже подошли к пределам — в технике, в науке, в религии — и завтра надо ожидать, не то что количества, а уже нового качества состояния человека, и что там будут делать эти остатки плаценты от давних родов, эти вот большие и южные разные там империоны и полушары — одному богу известно! Неужели тебе их не жаль? Нет уж! Ты, пожалуйста, не мешай нам их заблаговременно вытаскивать из их так называемых культур… пока, впрочем, у нас есть еще время ими заниматься…»
«Вот именно, Пер, вы подошли к самому своему порогу и к своему итогу, а новое качество будет определять как раз душа человека культурного, и попомни мои слова: Цивилизация не империонов здесь от себя изолирует, а сами вы здесь закрываете себе путь к человеку душевному, который в Большой Империи…»
Мария приготовилась услышать что-то очень важное для себя, но Купо, уже вконец озверевший, выволок ее за ногу из кресла, прижал на полу, придавил и гладил, и терся своим вспучившимся местом. Разумеется, Мария могла дать ему по морде и высвободиться, потому что никто в Империи не осмеливался противоречить ей, даже в горизонтальном положении, но Мария вместо этого только приподнялась на локте и с жалостливостью мамы наблюдала за ним, как за неразумным животным. Движения Купы становились уже конкретнее, основательней и целенаправленней, вот он закатил глаза и стал постанывать, плотней прижавшись к левой Марииной ноге, потом он дрожащей рукой нашарил и ухватил правую, в изнеможении поднес к губам, облепил голень мокрым ртом, содрогнулся и почти сразу обмяк.
Мария осторожно высвободилась.
— Бедные мои. Бедная страна. Все, мой мальчик, успокойся. Мария тебя простила… и никому не расскажет. Пойди, высморкайся, — приговаривала она.
Она вскочила на ноги и оправила платье.
— О, госпожа Мария! — захныкал Купо. — Вы так добры, так справедливы всегда, мы все тут готовы умереть за вас…
— Перестань ныть, — теперь уже в обычной своей бесчувственной манере оборвала его племянница Калиграфка. — Это я забираю…
Она смотала остаток пленки, сняла с магнитофона бобину и напоследок еще раз напомнила о своей угрозе:
— Вылетишь сразу из Заповедника, — и показала многозначительно бобину в руке.
— Ну что вы, госпожа Мария, как можно! Да за вас… — зарычал ревностно Купо.
Но Мария уже выскользнула за дверь и стала теми же коридорчиками, лесенками и поворотиками выбираться из глубины здания в направлении гостиной.
…Пер и Магнус, в замешательстве, обернулись, оборвав разговор на полуслове. Мария быстро прошла к ним от двери и остановилась между их креслами.
— Я немного заставила вас ждать, — сказала она, — но для этого потребовалось известное время.
С этими словами Мария протянула Магнусу магнитофонную пленку, но секрет ее объяснила, почему-то, обернувшись, Перу:
— Вы так увлеклись, что совсем забыли об осторожности. Вот что я хотела вам показать. Во всяком случае, этот ваш разговор я могу вернуть вам обратно.
Магнус принял у нее ее рук бобину и внимательно на нее уставился.
ВТОРОЙ ПРОТОКОЛ
Не успел Пер вернуться в Домик Персонала, и ему сразу пришлось бежать на Станцию. Как доложил Уэлш, Министр Шенк вдруг запросил разговор с секретарем Большого Конгресса.
— Йоцхак уже там, — сказал Дермот.
По дороге Пер размышлял не столько о причине такой спешки Министра, сколько о смысле донесения, которое придется передавать в планирующий офис немедленно. На Станции он сразу прошел в кабинку для прослушивания и, недолго думая, нацепил наушники. На середине какой-то фразы он услышал «голос секретаря»:
«…да, мы уже советовались и решили выделить вам потребительских товаров сколько потребуется.
Министр: «То есть, чтобы удовлетворить потребности не только краймеров, но и всего остального населения? Я вас правильно понял, господин секретарь?»
«Голос секретаря»: «Совершенно верно, хотя… вы сами понимаете, какой это риск и не только экономический…»
Министр: «Да-да, господин секретарь, именно об этом Я и хотел теперь поговорить. Именно риск и не только экономический. Ведь Я примерно понимаю ход ваших мыслей, товары надо создавать или зарабатывать самостоятельно, иначе они вместо процветания повлекут еще большее падение… нравов».
«Голос секретаря»: «Это не ход моих мыслей, как вы изволили выразиться. Об этом предупреждают нас специалисты в области социального планирования…»
Министр: «Разумеется, здесь есть проблема… Товары надо ценить, а как их ценить, если они не заработаны… и так далее, вплоть до выводов о последующем вырождении всего общества в иждивенцев и нищих попрошаек, и в итоге — его исчезновение с лица Земли…»
«Голос секретаря»: «Ну, это слишком мрачно и пессимистично. Всегда можно уберечь хотя бы часть».
Министр: Это именно то, что Я и хотел теперь обсудить. У Нас, господин секретарь, тоже теперь бывают иностранные философы, и они тоже видят эту здоровую часть общества, видят, что в ней заключен большой потенциал для Нашего Возрождения. Вот почему Нам особенно не хотелось бы ошибиться именно теперь и, допустив зло по отношению к некоторым людям, погубить все общество в целом. А что, ваши специалисты действительно подтверждают, что товары могут погубить империонов?»
«Голос секретаря»: «Мне, во всяком случае, известны такие выводы наших экспертов».
Министр: «Если эти выводы соответствуют истине, то Мы, наверное, можем пойти на риск, а также эксперимент».
«Голос секретаря»: «Какой эксперимент, господин Министр?»
Министр: «Дело вот в чем, господин секретарь. Некоторые иностранные философы, которые, как Я уже сказал, теперь бывают у Нас из стран Большого Конгресса, определенно видят в части Нашего общества, и, слава богу — большей его части, некое особенное качество, которое, как бы это получше объяснить вам, характеризуется больше духовными, что ли, если можно так выразиться, запросами, а не материальными. Осмелюсь предположить, господин секретарь, что именно на этих людей внезапное обладание товарами первой и второй необходимости, как наиболее противоречащее их душе, может произвести особо разрушительное действие. Один Наш философ, которого пятьдесят лет тому назад закопали живым в землю — за Наших великих предков Мы, как вы понимаете, никакой ответственности не несем — писал, что если у людей нет мира в душе, то и на вещи, которые их окружают, они будут смотреть как на врагов. Импортные товары и вещи станут как бы угрожать их спокойствию и счастью, а Нас здесь предупреждают, что, утратив именно эту часть общества, Мы потеряем, таким образом, основы, оригинальность и важное отличие от других, а значит, и силу».