«Голос секретаря»: «Какую силу?? То есть, простите, я только хотел уточнить, какую именно часть населения вы имеете в виду — краймеров?»
Министр: «Как раз наоборот, господин секретарь. Нас больше беспокоит состояние простолюдинов. При виде импортных товаров и ярких вещей они сразу впадают в панику или проводят время в мечтах о той или иной вещи или товаре. Видите ли, некоторые, как я уже сказал, иностранные философы полагают, что у Нас, как бы это сказать, не все еще в порядке с головой, и хотя именно в этом они усматривают большие перспективы для Нас, сейчас, однако, одна проблема сразу тянет за собой другую. Как только простолюдин становится обладателем той или иной вещи или товара, то сразу он становится также объектом преследования со стороны того или иного краймера… В таких условиях почти невозможно управлять Империей: одни — все время в поисках вещей или товаров, а другие — их обладателей. В Империи хаос, господин секретарь, не дай вам бог испытать что-либо подобное. И вот Я думаю, а что если нам, и правда, опробовать ваши предложения из прошлого раунда Наших с вами переговоров и действительно попытаться отвлечь от политической активности именно краймеров, с помощью ваших товаров?»
«Голос секретаря»: «Я этого не предлагал, я только интересовался, не думаете ли так вы сами, в свою очередь».
Министр: «Ну вот, теперь Я действительно так думаю. Мы отвлечем внимание краймеров вашими товарами, на которые они так падки, а простолюдовая часть общества, которую краймеры прекращают терроризировать, потому что теперь с нее нечего будет взять, обращается на путь истины и добра, а также — к вопросу своего духовного выздоровления».
«Голос секретаря»: «Это поистине смелое, нетрадиционное решение, господин Министр. Ведь раньше нам казалось, что, только предоставив всем без исключения относительное изобилие материальных ценностей, мы бы могли постепенно определить — по отношению к этим ценностям — кто есть кто в вашем обществе. Но от такого решения, скажу вам без лукавства, нас сдерживала одна деликатная сторона дела, а именно — вопрос права, которое предусматривает ответственность за провоцирование людей на определенные поступки, а также любые эксперименты, с этим связанные. Но теперь у нас появляется возможность часть общества, причем — большинство, и причем — лучшее большинство, если верить вашим оценкам, — уберечь от противоправных экспериментов и не искушать этих людей заграничными потребительскими товарами. Такое решение, господин Министр, настолько оригинально, что мне придется запросить предварительно мнение наших экспертов по планированию… Всего хорошего, господин Министр, мы вас известим о результатах экспертизы. Если будет что-то новое, выходите на связь, я предупредил своих помощников, чтобы с вами немедленно соединяли. До свидания».
Там положили трубку, и Пер услышал, что Министр положил свою только минуту спустя, будучи, наверное, в больших раздумьях.
Пер прошел в аппаратную. Йоцхак сидел за пультом и барабанил по нему пальцем.
— Они не только рады игрушкам, Йоцхак, но теперь еще готовы верить любому шарлатану, — сказал Пер.
— Магнус не шарлатан, — возразил ему оператор. — Он в чем-то даже профессионал…
— Ты узнал его?
— Еще бы! Ведь это его проповеди стоили существования Союзу в Южном Полушарии.
— Может быть, мы несколько преувеличиваем его возможности, но будем все же осторожней — он опять появился вместе с признаками каких-то наближающихся событий. Боюсь, это мое предположение не лишено смысла. Подожди, не отключай сеть, передай это по спутнику…
Пер протянул ему бумажку с нацарапанными на ней словами:
«ДОНЕСЕНИЕ 2
В стаде проявляет активность самка.
— Пер».
ГЛАВА VIII
Рано поутру тишину Заповедника вблизи Резиденции прорезал невообразимый зоологический крик — так, наверное, кричит новорожденный после первого шлепка акушерки, но это был крик в пятьдесят раз капризней. Истома Магнус, который спал у себя с открытыми окнами, как был, в трусах, выскочил в окно и после долго сам удивлялся анахронизму этой странной реакции своего организма. Он даже не сразу остановился и пробежал еще до самого угла Резиденции. Но дальше ноги отказались его нести.
За углом, на площадке перед парадным входом в Резиденцию, были солдаты. Они держали в кольце низкорослое существо, которое еще раз прорезало утреннюю тишину пятидесятикратным воплем младенца, но тут же получило удар в под дых от охранника.
Существо скрючилось, обратившись с невнятной речью к своему окружению — скорей всего, что-то нецензурное, но в эту самую минуту на крыльце показалась… Мария.
Охранники сразу расступились перед ней, и Магнус испугался, как бы странное существо не бросилось и не перегрызло ей шею, но оно вдруг, наоборот, замерло и уставилось снизу вверх на Марию в страхе… впрочем, тут бы окаменел и саблезубый тигр — Мария казалась в эту минуту взбешенной фурией.
— Что, Цаца, свежий воздух тебя так бодрит? — зловеще произнесла Мария.
Тот, кого она назвала Цаца, вдруг шагнул к ней, охрана напряглась, но Мария нетерпеливо махнула рукой, и все опять замерли.
— Ты не рад судьбе? — снова произнесла Мария, смягчившись. — Что же, подумай еще: там тебя ждет стенка и пулемет, здесь — Ольгины ложесна, там — неизвестная могилка, а здесь ты станешь священной жертвой на глазах у Империи. Ну что, хорошо подумал?
Вдруг существо проговорило человеческим голосом:
— Госпожа! Мария! Матушка наша!
— За что приговорен? — оборвала его племянница Прокурора Калиграфка.
Существо оживилось и отвечало с готовностью и удовлетворением:
— Два убийства, первоклассные ограбления, тоже с трупами… Жаль умирать, матушка, еще не насытился.
— Когда казнь? — опять прервала его Мария.
— Нам не говорят, — пожаловался Цаца.
— Здесь тебя заранее предупредят о дне Обряда, — сказала Мария, как одарила сокровищем.
Магнус стал дрожать всем своим голым телом. И без всего услышанного, только лишь глядя на Цацу, можно было догадаться, что его вытащили из камеры смертников: у него торчали уши — и в прямом, и в переносном смысле слова — настоящего вора и убийцы. Но зрелище продолжало разворачиваться, и из леса, со стороны Усадьбы, материализовался Прокурор Калиграфк. Цаца сразу осмелел и напустил на себя независимый вид.
Прокурор вклинился к ним с видом опоздавшего человека.
— Кажется, дядюшка, отца-производителя привезли, как ты и заказывал, — сказала Мария.
— Идиоты! Вы куда его привели! — вместо приветствия набросился Калиграфк на приезжих. — Немедленно в Усадьбу! Прочь отсюда! Там ему клетка приготовлена специально!
— Какая клетка, дядюшка? — со льдом в голосе удивилась Мария. — Это же человек!
Она отвернулась презрительно и быстро растворилась в дверях Резиденции.
— Черт подери, несите же его в Усадьбу, наконец! — опять приказал Калиграфк.
— Я тебе не чемодан, чтобы меня носить, — вдруг произнес Цаца и гордо двинулся в сторону, куда показывал рукой охранникам Прокурор.
Несколько метров все за ним следовали, но вдруг охрана подхватила его под руки и поволокла. И сразу лес огласился третьим уже за утро, но на этот раз сдавленным, слабым и коротким вскриком — это был Магнус: он увидел прямо перед собой кривоногого Коменданта, в которого уткнулся ягодицами, начав пятиться обратно к своему окну по окончании зрелища.
— Вы так быстро выскочили на улицу, что снайпер несколько опешил, и поэтому вы все еще живы, — без предисловия сказал Комендант. — Ваше пребывание, как это было оговорено, закончилось вместе с лекцией. Сегодня до двадцати четырех ноль-ноль вы должны покинуть Заповедник.
Магнус послушно ответил:
— Да.
Он хотел обогнуть кривоногого, но тот опять загородил дорогу:
— Куда?!
— Собирать вещи, — ответил Магнус и кивнул на открытое окно.
— Вход в Резиденцию — там!
Кривоногий показал рукой на парадное с видом, не терпящим возражений.
— Да, конечно, — согласился Магнус и двинулся за угол к парадному крыльцу.
Он взбежал по лестнице, потянул на себя дверь и хотел быстро проскочить холл, чтобы ни с кем не встретиться.
— Магнус! Господин Художник!
Племянница Калиграфка, Мария, выросла перед ним как ниоткуда.
— Я вас извиняю за ваш костюм, — сказала она, приблизившись и разглядывая его трусы.
— Надо же, целый парашют!
Магнус с очевидным сожалением подумал о своей слабости спать в хлопчатобумажных, бесформенных трусах в цветочек.
— Магнус, это же я вас сюда пригласила?
Она подождала, пока он кивнул в знак согласия.
— А что вам сказал Комендант?
— Выехать до полуночи сегодня.
— Вот именно, — сказала Мария, — до полуночи и… ни часом раньше. — Вы меня поняли, Магнус? Ни часом раньше! Вы, может быть, еще раз пригодитесь бедняжке Ольге… По одному очень важному делу, — добавила она с особым холодом.
Магнус, Истома, проводил ее благодарным взглядом и через минуту был уже в раздумьях у себя в номере.
Днем он бесцельно бродил вокруг Резиденции и даже имел случай снова лицезреть Цацу. Жениха, так сказать, выпустили пройтись с Отцом Невесты. В лес эта парочка, конечно, не углублялась, а ходила на виду у всех, чуть не под ручку, и Цаца несколько раз даже похлопал по плечу Шенка совсем по-родственному. Последнее обстоятельство, разумеется, не замедлило вывести из терпения прилипчивого коменданта, и скоро он выкатился к ним на своих кривых ногах.
— Господин Министр! — Комендант остановился в позе оскорбленного достоинства. — Снайперов опасно нервируют эти обнимки и похлопывания!
Министр был смущен.
— Что говорит этот кривоногий? — спросил вдруг Цаца развязно, с неделикатными уголовными модуляциями в голосе.
Эпитет, которым Цаца украсил свой вопрос, заставил Коменданта еще выше приподнять свой испитый подбородок.
— Папаня, ты ж скажи ему, кто я, а то я сам скажу, — стал теребить Министра Жених.
Шенк поморщился от такой фамильярности, хотя, наверное, знал, что у уголовных принято называть тестя «папой». И даже «мамой» — тещу.
Комендант с трудом взял себя в руки.
— Наши снайперы отличаются хладнокровием и выдержкой, иначе они уложили бы тебя уже ровно столько раз, сколько ты прикоснулся к господину Министру, а тебе, между прочим, господин Жених, надо еще дожить до известного отправления твоих жениховских надобностей!
Комендант развернулся на каблуках и поколесил прочь. Цаца сделался бледным.
— Обнять нельзя своего папаню! Хуже, чем в тюрьме… — выдавил из себя Цаца.
— Ну, я вам, допустим, не папаня, — ответил Министр неосторожно, и Цаца сразу же затаил на него злобу. Душевное состояние Жениха явно оставляло желать лучшего.
— Дожидался бы спокойно у себя в камере казни, — с обидой в голосе проговорил Цаца. — Черт дернул меня согласиться на эту позорную смерть!
— Ну, вовсе не позорная, а самая почетная смерть в Империи, — возразил Министр.
— Это на бабе-то?!!
— У вас там, конечно, свой словарь, но у нас здесь не «баба», а Матерь Наследника Власти. Побудьте хоть последние дни своей жизни… культурным.
Министр зачем-то стал разглядывать на небо.
— Одно успокаивает, — примирительно сказал Цаца, — что жертвую я не за ради Империи, а за своих же товарищей. Теперь поживут они в свое удовольствие! Со всего мира сюда пацаны съедутся. Они тут свой Большой Конгресс сделают. Вот уж, правда так правда, пришло наше времечко! Хватит, попили вы у нас кровь. Уже все правили понемногу: и цари, и аристократы, и военные, и бабы, и помещики, и Министры, и даже пролетарии с матросами, люмпены, проститутки и те правили, да что говорить, и наши пацаны тоже не раз уже стояли у власти, настоящие воры и даже убийцы, но вот, чтобы открыто, не таясь, со всеми своими партаками и со всем почетом — такого еще не было никогда! Царство краймеров! Двухпартийная система — партия воров и партия убийц! Правые и левые… Я бы — с ультраправыми… — уточнил Цаца, где-то слышав такое слово. Его понесло:
— Комендант у нас будет шестеркой, Прокурор останется, как есть, паханом, ветеранов назовем благозвучнее — рецидивистами, своя полиция, ну, там, банкир, министр…
Цаца не удержался и опять похлопал по плечу Шенка, но руку на этот раз отнял поспешно.
— Министра можно не менять, и так все ясно.
Шенк пропустил это мимо ушей.
— А то и царицу посадим.
— Что?!
Последнее замечание заинтересовало Шенка.
— И кого же вы видите своей царицей?
— Да уж ясно кого, — не раздумывая, ответил Жених. — Ни святого, ни уголовного в стране такого нет, кто бы не хотел видеть на царстве нашу Марию…
— Какую Марию?! — изумился Шенк Стрекоблок. — Марию? Племянницу Прокурора Калиграфка?!
Цаца хитро прищурился. Кожа на его лице дергалась и неуловимо «плавала».
— Кого же еще! — загнул он с ехидством.
Шенк был удивлен: в придворной борьбе за власть Мария совершенно никакого вида не подавала.
— Но почему… она?! — опять спросил Шенк.
— Откуда я знаю? Душа к ней лежит, вот… — подумав, ответил Цаца.
Это замечание почему-то особенно расстроило Шенка.
— Я хочу в клетку, — вдруг заявил Цаца, щурясь. — Тут солнце, а я отвык, мне к смерти готовиться надо, а не под ручку расхаживать.
От таких слов у любого могли брызнуть из глаз слезы умиления, но Шенк, внезапно захваченный какой-то тайной мыслью, вежливо сказал:
— Мы с вами не просто ходим тут, а общаемся, — это входит в предстоящий Обряд, считайте, что ваши обязанности Отца Будущего Наследника уже начались. Отец Матери Будущего Наследника и Отец, простите, Производитель, должны близко узнать друг друга с тем, чтобы остающийся жить, то есть я, Шенк Стрекоблок, мог сделать запись в специальном журнале, или Книге, обо всем, что узнал и почувствовал в отношении Отца-Производителя…
— Два убийства, кровавые ограбления, неудовлетворенность содеянным… — начал заученно Цаца…
Но Шенк прервал.
— Я это знаю, но в Книгу заносятся только личные впечатления, таковы правила, а ваших жертв я ведь лично не видел?
Шенк поморщился.
— А что это за Книга? — спросил Цаца с любопытством.
— Древняя, — ответил Шенк. — Такая древняя, что мы не знаем даже её языка, чтобы расшифровать в ней начало, самые первые записи.
— Мы тоже ваш фраерский язык отменим в грядущем царстве краймеров и введем свой, — уверенно заявил Цаца и добавил:
— Но я надеюсь, ты не будешь вспоминать плохо об умершем в этой своей Книге?
…Потом Магнус, Истома, Художник, увидел, как эта невозможная парочка, состоявшая из упитанного — с одной стороны, и исчадия тюрем — с другой, наконец, была разъединена охранниками, которые подошли, чтобы унести Цацу в клетку. Наверное, в художественном мозгу Магнуса эта парочка рождала какие-нибудь символы и образы будущей живописной картины. И Мария шла к нему со стороны Резиденции, и он вдруг впервые заподозрил в ней, хищнице, возможность мамы, способной родить детей, а может быть, даже воспитать.
— Ну вот, Магнус, — сказала Мария, оказавшись с ним рядом. — Теперь я хочу вам кое-что показать, прежде чем попросить вас еще об одной услуге для нашей Ольги. Пойдемте…
Мария направилась в ту же сторону, куда только что увели Цацу. Магнусу ничего не оставалось, как последовать за ней молча.
ГЛАВА IX
— Я вам покажу сейчас главную святыню Империи.
Они углубились в лес по ухоженной, как на кладбище, дорожке.
— Это старинная Усадьба, — говорила Мария, — о которой вы, может быть, слышали, а на самом деле она — Храм для нашего важнейшего священнодействия. Вы же не откажетесь взглянуть на Храм населения, которому прочите великое будущее?
Магнус стал было что-то отвечать, но споткнулся о торчащий из-под земли корень сосны, и пока собирал разлетевшиеся мысли, Мария продолжала:
— Про Обряд я расскажу вам позже, а пока, как художнику, вам будет интересно просто взглянуть на наше национальное сокровище…