— Семафор стоял в нужном месте. Красный свет горел, а машиниста в нашем поезде не было.
— А что, наша железная дорога перешла на автоматический режим? Поезда ходят без машинистов? Мне заместители не докладывали.
— Нет. Режим у нас прежний. Просто машинистов у нас не хватает. Вот и пришлось голодного обратно в рейс отправить. А поезд задержался по другой причине. В одном вагоне все скамейки были похищены…
— Ты что, паразит, издеваешься. — 4-й разъярился. — По стойке «смирно» стоять. Голову выше. Какая связь между голодным машинистом и похищенными скамейками? Он их продавал, чтобы на еду заработать?
— Нет, зарплата у машиниста нормальная. Просто поезд на час задержался из-за скамеек, и голодный машинист выбежал пообедать недалеко от пункта В. Тут-то поезд и двинулся. В том месте — небольшой уклон.
— Подожди-ка. Что это за скамейки? В этом поезде кроме компьютеров и числяне ехали?
— Всего в одном вагоне, — со вздохом ответил начальник дороги.
— И жертвы есть?
68-й утвердительно кивнул головой.
— Кто-нибудь еще об этом знает?
— Нет.
— Это хорошо. Рассказывай дальше.
— О чем рассказывать?
— О том, почему машинист забыл включить тормоз?
— Тормоз оказался включенным, но не сработал. Его давно никто не проверял. Числян не хватает…
4-му надоела игра в министра полиции. Пора показывать власть министра транспорта.
— Ты что же это, сволочь эдакая, развалил всю работу. Нигде столкновений нет, только у тебя, поганца, на второй железной дороге.
— На третьей…
— Молчать, когда с тобой министр разговаривает. Еще вякает. Развел голодных машинистов и скамеечных воров. Ты же позоришь весь железнодорожный транспорт государства. Почему людей не хватает?
— Денег мало железной дороге дают. Мои работники управления так прямо и говорят, за такую зарплату сам вкалывай, а мы понаблюдаем. Вот они и наблюдают. А на неквалифицированную работу вообще никто не идет.
— Вот и направь своих специалистов тормоза чинить, дармоедов.
— Их нельзя к тормозам. У всех высшее железнодорожное образование.
— Как ты мне надоел?! Даю десять дней на исправление ситуации. Не исправишь, пеняй на себя.
— А что исправлять, я не понял? Последствия аварии или…
— Вон отсюда. Вон. — 4-й даже покраснел от ярости. Шмокодявка. Еще огрызается. У-у-х. Надо расслабиться и плавненько перейти мыслями к предстоящему отдыху.
«Древние языческие боги Рифона призывали к жертвам. Наим, местный служитель культа, увидел пляску богов в Великом храме яркой лунной ночью. Это означало, что все девушки в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, родившиеся в ночь Луны по местному календарю, должны пройти обряд самоочищения. Довольно зверский обычай, скажу я вам. Но об этом чуть позже. Местный служитель культа дает телеграмму в столицу Рифона, правителю этого государства, и вечером следующего дня к Великому храму подъезжает кавалькада машин. Причем, хочу заметить, от столицы Рифона до Великого храма проложена великолепная автострада. Девицы, а их оказалось пять, ехали в повозке, как того требовал обычай, с пневматическими шинами, чтобы иметь возможность буксирования повозки грузовиком. Сами понимаете, современный век убыстряет все процессы. Наим вместе с помощниками подготавливал место для проведения обряда самоочищения. Пять костров, с подведенным к ним газом, прекрасно освещали место событий. Религиозные массы непрерывно двигались к заветному месту. Специально сконструированные для такого рода зрелищ сборно-разборные трибуны быстро заполнялись страждущими. А верующие все шли и шли непрерывным потоком. Самые нетерпеливые свистели, требуя начать обряд.
И вот перед публикой появился Наим в ярко красном халате с золотыми блестками и посохом с резным набалдашником в правой руке. Верующие потихоньку успокаивались. Наим стукнул посохом о деревянный помост превосходно видный со всех мест, и к нему подвезли повозку с девицами. Наим второй раз ударил посохом, и на помосте показались обнаженные девушки, которые стали поворачиваться лицами ко всем трибунам и непрерывно кланяться. По их телам проходила мелкая дрожь. Они не могли оторвать свой взгляд от страшных атрибутов обряда самоочищения. Огонь, воду и медные трубы предстояло пройти бедным девушкам. Верующие на трибунах окончательно затихли, в воздухе установилась мертвая, гробовая тишина. Наим подвел первую девушку к еще недавно полыхавшему до небес костру. Его затушили, и обрадовался ковер из ярко мерцающих угольков, ядовито вспыхивающих небольшими красными кустиками. Ковер представлял собой круг диаметром около двух метров. Девушка проговорила что-то про себя и смело двинулась по углям. Казалось, что огонь вспыхивает в том месте, куда она ступает ногой, добираясь до ее колен в бессильной попытке наказать отчаянную девушку. Все кончилось благополучно, и на трибунах раздались несильные аплодисменты. Следующей по порядку шла красивая длинноногая девушка. Она решила перепрыгнуть костер. Условиями обряда это не запрещалось, но прыгать нужно было без разбега. Мощное движение гибкого тела и… Толпа ахнула. Откуда-то с трибун раздался дикий вопль. Девушка не долетела буквально десяти сантиметров до спасительной земли, попав ногами на угли, и упала на спину. Она стала буквально поджариваться на глазах публики. В воздухе запахло паленым. Тело девушки билось в конвульсиях, изгибаясь, словно в страшном эротическом кошмаре. Зрители, вооруженные биноклями, отчетливо увидели последний выброс вверх ее трепетного живота, осветившегося на какой-то миг вспыхнувшим пламенем. Девушка испустила последний отчаянный крик, и ее бездыханное тело окончательно упало на красные угли. Помощники Наима вытащили мертвую из огня и отнесли на повозку, накрыв труп черной синтетической тканью. Еще две девушки удачно прошли испытание огнем. А пятая, последняя, дойдя до середины углей, вдруг села, как подкошенная, и повалилась на живот, пытаясь выползти из ужасного красного круга. Она все-таки сумела покинуть это место, попыталась встать, и все присутствовавшие увидели чудовищные ожоги на ее грудях, животе и бедрах. Девушка рухнула и некоторое время билась в агонии. Еще одни страшный груз получила повозка. Наиболее нервные зрители покинули трибуны. А ведь предстояло еще одно нелегкое испытание.
Огромный пятиметровой высоты прозрачный цилиндр был заполнен чистой прозрачной водой. На деревянном столбе висели намертво прикрепленные огромные часы с одной секундной стрелкой видной издалека. Трех оставшихся в живых девушек по ступеням широкой пологой лестницы подвели к верхней части цилиндра, имевшего трехметровый диаметр. Раздался гонг, пустили часы и девушек скинули в воду, закрыв цилиндр сверху крышкой. Минуту они должны были продержаться в воде. Какие-то шестьдесят секунд?. Бесконечные шестьдесят секунд! Через пятнадцать секунд после удара гонга одна из девушек стала задыхаться и биться головой о металлическую крышку, плотно прикрепленную к стенам цилиндра. Стрелка продвинулась еще на десять секунд, и девушка стала медленно оседать на дно. Публика как-то более спокойно смотрела на происходящее в воде, чем на то, что она видела на красных углях. Прошло сорок секунд и нога одной девушки при неосторожном волнообразном движении задела ногу другой. С трибуны казалось, что их тела слились и, изгибаясь по всем направлениям, пытаются разъединиться, совершая в воде немыслимые движения рук и ног. Оставалось пять секунд, и одна из девушек, заметно ослабев, тянула на дно вторую. Каким-то неимоверным усилием последняя высвободилась из страшных объятий умирающей подруги и попробовала всплыть, но уткнулась в железо. Еще пару секунд и девушка пошла бы на дно, но в этот критический момент помощники Наима предусмотрительно открыли крышку цилиндра, после чего девушка смогла вынырнуть на поверхность. Наим еле заметно улыбнулся. Для полноты праздника какая-то из девушек должна пройти все испытания. Трибуны шумно загудели. Оттуда раздавались хлопки, свист, улюлюканье, крики радости и негодования. Пассивные наблюдатели на такие зрелища не приходили.
Третье испытание являлось самым легким из всех, но только в том случае, если серьезно не подорвана психика на первых двух. Наим бережно отвел девушку к центру помоста. Мимо нее в течение пяти минут должны проноситься трубачи, барабанщики, скрипачи, оглушая окрестности какофонией. Задача девушки — твердо стоять на ногах и не сдвинуться с места. Десять музыкантов, корчась и гримасничая, двигались по кругу в быстром темпе мимо нее. Звуки музыкальных инструментов, сливаясь друг с другом, создавали что-то дьявольское. Все мелькало, мелькало, мелькало перед глазами девушки. На 4-й минуте она, не выдержав пытки, встала на одно колено и так продержалась до конца. Звуки молниеносно прекратились, и наступила предгрозовая тишина. Что решит Наим? Служитель культа обратился к трибунам.
— Теперь в вашей власти, сделать ли эту девушку наместницей языческих богов Рифона или послать на мучительную смерть?
На помост медленно взошел палач в черном капюшоне с прорезями для глаз. С первых рядов кто-то крикнул «жизнь» и постепенно шум голосов нарастал и превратился в единое и мощное звучание «Жизнь! Жизнь! Жизнь!» Наим поднял руку, и толпа затихла.
— Я всегда знал, что сердца наших граждан добры и справедливы. Вера в милосердных земляков поддерживает меня и заставляет дни и ночи молиться за процветание великого Рифона.
В это время помощники Наима нарядили девушку и надели ей на голову корону из чистого золота.
— Теперь место этой девушки в Великом храме, где она сможет общаться с нашими богами. Поклонение ей будет означать поклонение богам, что является почетной обязанностью каждого верующего гражданина Рифона.
После этих слов девушку бережно понесли в Великий храм, а повозка с четырьмя жертвами обряда исчезла в неизвестном направлении…»
Все числянки нашего класса зарыдали. Учитель географии рассказывал эту историю с поразительно меняющейся интонацией при переходах от слов Наима к описанию обстановки обряда, а также усиливая голос в самых драматических ситуациях. Баловал он нас такими рассказами не часто, где-то раз в два месяца, но мы всегда с нетерпением ждали очередной встречи. А вдруг сегодня?! Его уроки никто не прогуливал. Эти дни были особенно радостными для меня, потому что никто не называл меня неделимым, с этаким презрением в голосе. Очарованье от рассказов учителя географии как бы нависало над нами легкой, прозрачной тканью, но длилось это волшебство всего один-два дня, а затем опять наступали будни, в которых постепенно накапливалось раздражение учащихся, вызываемое окриком учителя, не получающимся домашним заданием, а то и просто вдруг возникшим плохим настроением, и это раздражение очень часто выплескивалось на меня, неделимого.
Все замолкали, если я подходил к разговаривающим числянам, смотря как бы сквозь меня. На мой дисплей как-то вывели надпись «неделимый». Я не понимал что происходит. Пытался завоевать доверие, оказывая помощь отстающим, давал срисовывать с дисплея на контрольных правильные решения. Меня похлопывали по плечу, улыбались а в их глазах неумолимо стояло «неделимый, неделимый, неделимый». Я был в отчаянии. Иногда на меня наваливалась свинцовая ненависть к отцу. Ну что ему стоило оказаться 38-м или 34-м. О 40-м я и не мечтал. Я пытался отогнать это чувство, но не всегда это удавалось, а ненависть разрушала что-то во мне, делала циничным. Понимаю это я, конечно, только сейчас, переживший такое… Тогда же я просто жил, терзаясь и надеясь на добрые перемены в своих недругах.
За год до окончания школы я влюбился. 15-я… Она казалась мне идеалом. Богиня сколь великолепная, столь и недоступная. Одна ее округлость чего стоила. По 15-й сохло полкласса. Надо же было и мне, неделимому, влюбиться в такую красавицу. Я сильно комплексовал, стыдясь признаться себе в этом. На уроках я украдкой любовался ею. Ее прекрасное числовое тело жило по каким-то своим, гармоничным законам, то и дело заставляя меня трепетать. Я испытывал глубокую зависть к сидящему рядом с ней числянину. Тот все время находился вблизи, мог оказать услугу и даже случайно коснуться 15-й. У меня была мечта — однажды прикоснуться к 15-й, легонько так, мягко, еле заметно, чтобы только несильные импульсы прошли через нас. Меня возмущала бесцеремонность развязных числян, в шутку подталкивающих, а иногда и, о боже, обнимающих богиню. 15-я же весело смеялась при этом. Я просто сходил с ума от этого смеха, который мне снился по ночам. Полгода я жил в каком-то возвышенном состоянии, страдая и радуясь, видя ее. Я сочинял стихи, рифмуя 15-ю и так и эдак, описывая ее бездонные глаза, внутреннюю красоту и остальные прелести.
Наконец, я все-таки набрался смелости и передал ей записку с приглашением посмотреть интересный кинофильм. К моему ужасу послание перехватили и зачитали вслух всему классу. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Экзекуция, которая должна была состояться, меня не волновала. Появилась какая-то отрешенность. Я себя уговаривал забыть о 15-й. Да и что она из себя объективно представляла?! Троечница проклятая. Но до чего красивая чертовка! Мыслил я свободно и раскованно, а ведь прекрасно знал, что если 15-я меня поманит хоть пальчиком, то я побегу навстречу, не останавливаясь и не думая о последствиях. И она поманила! Я испытал огромное потрясение в тот момент. Что теперь мне были ее телохранители!
Мы встретились у входа в кинозал «Цифра». Ее легкая непринужденная походка привела меня в радостно-возбужденное состояние. Я взял 15-ю под руку и гордо повел в фойе кинотеатра, поглядывая по сторонам. Всё-таки гордость гордостью, а осмотрительность еще никому не помешала. Жалкие старинные автоматы докибернетической эры стояли по углам, накапливая на себе пыль, и только один новехонький компьютер с большим набором программ собрал вокруг себя много числян. Видя, что идти к компьютеру бесполезно и почувствовав некоторую неловкость из-за невозможности развлечь спутницу, я предложил ей пройти в зал. Мы сели на свои места и стали досматривать журнал. С экрана что-то толковали о числах-подвижниках. Я пытался хоть немного понять о ком идет речь, но все герои так нудно говорили в эфир, что невозможно было разобрать, кто — главный подвижник. Уборщица, обещающая к следующему празднику убрать энное количество квадратных метров полов или директор, дающий гарантию всевозможной помощи уборщице, обещающей убрать энное количество квадратных метров полов, а, может быть, репортер, выслушивающий сокровенные тайны уборщицы и директора о квадратных метрах полов. В конце концов журнал благополучие закончился. Включили свет на несколько секунд. Я успел посмотреть на 15-ю. Она сидела прямо и ждала остросюжетного кинофильма под стандартно идиотским названием «Комиссар найдет убийц». Это и кретину понятно, что в конце фильма числовой комиссар разоблачит всех кого можно и найдет убийц. На экране началась бурная стрельба из деструктуризаторов. Мне же очень хотелось приобнять 15-ю. Однако решительности не хватало. Я уже пару раз набирался смелости, но ничего не получалось. Я знал, что надо себя вести понахальнее, поразвязнее. В теории, конечно, все прекрасно, а вот на практике… Незаметно посмотрел на часы с подсветкой. Так. За моими внутренними терзаниями уже полфильма прошло. Надо скорее решаться. А-а-а. Черт с ним. Я быстрым движениям обнял округлость 15-й. Она удивленно посмотрела на меня. Я сидел ни жив, ни мертв. Рука инстинктивно потянулась обратно.
— Слиться что ли хочешь? — спокойно спросила 15-я. — У вас у всех мысли только об этом. Сегодня я, правда, не могу. Родители дома. А завтра приходи.
Меня как-то покоробила ее откровенность. Жил внутри меня маленький человечек, называющийся внутренним запретом. И запрещал, запрещал, запрещал. Черт побери эту гадкую неделимость. Мне нестерпимо, особенно сейчас, захотелось избавиться от нее и жить по нормальному, по числовому, раскованно и просто. Что-то во мне угасло по отношению к 15-й. Подвиг мой вскоре забылся, а я еще больше отдалился от одноклассников. «Ударился» в учебу, занимаясь по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки, не жалея себя. Мне удалось открыть одно интересное математическое соответствие, после чего меня все величали, по выражению местного острослова класса «придурок-гений». Им, живущим веселыми развлечениями, любовными приключениями, а также манкирующим учебу, я виделся как числянин не от мира сего.