— А нас твоя мамаша не слопает? — нервно хихикнул Кожемяка, переводя разговор в другое русло. — Или братишки?
— Да вы не бойтесь — матери нет дома! — успокоила его девушка. — А когда придет, что-нибудь придумаем! А сейчас давайте есть, я нашла тут немножко мяса. Он ко дну котла прилип — его мать с братьями и не заметили.
На большой грубой глиняной чаше лежал огромный кусок вареного мяса, таким можно было накормить десяток богатырей.
— Ничего себе, маленький! — натужно рассмеялся Никита, представив, сколько же мяса нужно для того, чтобы насытить родню Гермионы. — Сколь же они зараз съесть могут?
— Ты, Никита, для них на один зубок! — ехидно прищурился Морозко.
— Ну а ты на другой! — вернул Кожемяка той же монетой.
— Слушай, Гермона, а она у тебя человечину ест? — не унимался Кожемяка.
— Ест, — со вздохом ответила девушка. — Но я что-нибудь придумаю. А вы ешьте, ешьте!
— Да чего-то кусок в горло не лезет! — честно признался Никита. — Как подумаю, что твоя мамаша с братьями заявится, так и все опускается!
— Да, с этим надо что-то делать! — согласился Морозко. — Если ничего не придумаем, то нам лучше будет уйти!
— А я, кажется, придумала! Слушайте, что нужно сделать…
Когда парни заглушили приступы голода, они стали с интересом разглядывать окружающую их обстановку.
— Как же ты, бедная, тут живешь? — Кожемяка с недоумением развел руками. — У нас самый распоследний селянин живет богаче!
Обстановка в пещере Ангброды была убогой: в центре, прямо на каменном полу был сложен огромный очаг, дым от которого закоптил все стены. При малейшем дуновении ветерка откуда-то сверху сыпалась сажа. Из мебели только грубый стол из неошкуренных бревен и стулья. Спала Агброда с сыновьями прямо на полу пещеры, используя вместо подстилки жижкий кустарник, выдранный с корнем.
— Да и неловко здесь, — продолжил Никита, — все такое большое!
— А меня есть здесь уютное гнездышко! — похвасталась Гермиона. — Пойдемте, покажу!
Она повела парней в дальний угол пещеры. В полутемной глубине скрывалась еще одна маленькая пещерка, занавешенная шкурой.
— Вот здесь я и живу, — с гордостью сказала девушка. — Мать меня здесь не раздавит, да и братья не пролезут.
— А тут хорошо, даже зеркало есть! — улыбнулся Кожемяка, оглядывая небольшую природную комнатку. Сквозь неровный пролом в стене в пещерку попадало немного света, так что её обстановку парни смогли разглядеть без труда: аккуратный столик, пара табуреток, даже занавески на кривобоком окошке, вот только вместо кровати большая охапка душистой соломы.
— Откуда это? — спросил Никита, указывая на небогатую мебель.
— Это я сама сделала! А это окно братья пробили по моей просьбе: иногда в пещере так воняет, — она скривила свой вздернутый носик. — А так свежий воздух и ветерок. Располагайтесь, — пригласила она парней, указав на охапку сухой травы, заменяющей кровать, — вам нужно отдохнуть!
— Эт точно! — согласился Кожемяка, падая на душистую подстилку. — Постой, а ты как же?
— А я привычная! — задорно ответила Гермиона. — Отдыхайте, а то скоро мать с братьями явится!
Морозко примостился рядом с другом. Парни заснули мгновенно.
Проснулся Морозко оттого, что земля ощутимо подрагивала.
— Землетрясение! — мелькнула спросонья шальная мысль.
Он толкнул локтем Кожемяку и вскочил на ноги.
— А? Что? — переполошился Никита.
— Тихо! — шикнул Морозко, зажимая рот Кожемяки. — Мать Гермионы вернулаксь!
Никита мгновенно затих и Морозко отпустил его.
— Чуть не задушил, паразит! — обвиняюще прошептал Никита.
— Т-с-с! — поднес палец ко рту Морозко. — Не дай бог, нас услышат раньше времени!
Он слегка отодвинул закрывающую вход шкуру — пещера Ангброды была как на ладони. Дрожь земли нарастала — к пещере приближался кто-то очень большой.
— Ого! Топочут громче, чем слоны! — возбужденно прошептал Кожемяка.
Увидев непонимающий взгляд друга, он пояснил:
— Это звери такие, я их в Царьграде видел. Огромные, лысые, вместо ног бревна…
— Тихо! — вновь оборвал его Морозко — в пещеру ввалилась великанша.
Ангброда понял Морозко. То, что вошедший — женщина было видно по отвисшим гигантским грудям с большими темно-коричневыми сосками. На массивных бедрах великанш болталась лишь потрепанная шкура — вот вся нехитрая одежка. На плече Ангброда играючи несла тушу огромного медведя. Сбросив добычу у очага, великанша рухнула на свою подстилку. Земля содрогнулась.
— Ох, и устала же я сегодня! — невнятно проревела Ангроба — торчавшие изо рта массивные желтые клыки мешали нормальной членораздельной речи.
Великанша почесала рукой грубые пятки.
— Все ноги сбила пока нашла приличную жратву! — сказала она суетившейся вокруг нее дочери. — Зверья становится все меньше и меньше! Этого медведя я придавила возле самого Медного Леса!
— Но он же заповедный! — испуганно ахнула Гермиона.
— Я сказала: возле! — проревела Ангроба. — Но если так будет продолжаться и дальше…
Неожиданно великанша принюхалась:
— Запах какой-то странный! Знакомый, только никак вспомнить не могу!
— Хм, — притворно хмыкнула девушка, — что-то я ничего такого не замечаю.
— Да откуда тебе знать, — расхохоталась Ангороба, — ты ж его никогда не нюхала! Это запах… живой человечины!!! Как давно я не ела сладенького мясца…
— Мама, откуда здесь живая человечина?
— И правда, откуда? — Ангроба почесала немытой пятерней спутанные космы. — Это, наверное, медвежья кровь напомнила мне…
Девушка сделала незаметный знак парням — будьте готовы!
— Пора! — шепнул Морозко. — Раз, два, побежали!
Они стремглав выскочили из маленькой пещерки Гермионы и сломя голову понеслись к развалившейся на полу огромной туше. Никита с ходу заскочил на волосатое колено Агброды, едва не запутался в её набедренной повязке, пробежал по дряблому животу и двумя руками схватился за левую грудь. Морозко не отстал от товарища — оттолкнувшись посохом от земли, он сразу взлетел широкое, словно поляна для двобоя, пузо великанши. Ухватив свободную грудь, Морозко, преодолевая отвращение, присосался к ней. Все оказалось не так уж плохо — молоко великанши было терпким, но вкусным и пьянило не хуже скисшего кобыльего молока.
— А молочко-то ничего себе! — словно жеребец заржал захмелевший Никита.
— Это еще что за мелюзга? — наконец опомнилась Анброда.
Нападение друзей было настолько стремительным, что великанша до сих пор лишь беспомощно лупала глазами. Наконец она сжала парней в кулаках и попыталась оторвать их от груди. Морозко отцепился сразу, а подвыпивший Кожемяка прижался к груди всем телом.
— Еще глоточ-ик! — сказал он, икая.
— Вот присосался, кровопивец! — изумленно сказала Ангброда.
Она поднесла кулак с Морозкой поближе к глазам.
— Человек! — все еще не веря в случившееся, прошептала она.
Кожа на лбу Ангробы собралась морщинами — великанша мучительно размышляла.
— Живой! Гермиона! — рявкнула она. — Я же говорила: чую человечину!
Она обнажила в улыбке аршинные клыки.
— На обед сегодня будет сладенькое!
Великанша открыла рот, намереваясь откусить Морозке голову.
— Мама! — истошно завизжала Гермиона. — Нет! Нельзя его есть!
— Чего тебе? — недовольно хрюкнула Агброда.
— Они пили твое молоко! Теперь они — твои молочные сыновья! А родственников есть нельзя!
— Вот незадача, — огорчилась великанша, плотоядно оглядывая парня, — а ведь он такой вкусненький. А этого?
Она указала на Кожемяку, который продолжал накачиваться пьянящим молоком.
— И этого тоже! Нельзя есть сыновей, даже молочных!
Ангброда обиженно засопела, словно ребенок у которого отняли любимую игрушку, но осторожно поставила Морозку на пол.
— Да не расстраивайся ты, мам, — попыталась утешить её Гермиона, — добудешь еще себе лакомство!
— Как же, — проворчала великанша, — тут одни только бесплотные души водятся! В кои-то веки живых человечков занесло, и те в родственники набились! Ты бы, сына, отцепился бы! — Ангброда грубо дернула Кожемяку.
Никита, осоловев от выпитого молока, на этот раз легко отлепился от груди.
— Ладно, живите, — милостиво разрешила великанша, — только под ногами не путайтесь! И спросонья мне под руку не подворачивайтесь — не посмотрю, что сынки! Проглочу!
— Спасибо, мама, за з-заботу, з-за ласку! — заплетающимся языком сказал Никита. — Пойдем, Морозко, полежим немножко!
Его ноги подломились, и он ткнулся лицом в дряблый бок Ангробы.
— Ну что, отдохнули? — спросила Гермиона выспавшихся парней.
— Эх, — потянулся Кожемяка. — Спал как бревно!
— Ну и напился ты вчера, Никита! — прыснула в кулачок девушка.
— Ничего не помню, — пряча глаза, признался Кожемяка. — Никогда не думал, что великанское молоко так в голову шибает! А чего было-то?
— Ой, чего было! Чего было! — сверкнув глазками, лукаво произнесла Гермиона.
— Чего было? — нетерпеливо заерзал Никита. — Неужто чего натворил?
— Да не то, чтобы натворил, — усмехнулся Морозко, — только…
— Да не томи!
— Ты весь вечер приставал к Ангброде, называл её то мамой, то любимой тещей…
— Кем? — не поверил Кожемяка. — Тещей?
— Тещей, тещей! — заверил его Морозко. — Сказал, что жить без Гермоны не можешь, что здесь она пропадет. А ты увезешь её в Киев, ну и все такое прочее… Все время лез к Ангброде целоваться, пел, плясал! Насилу тебя уложили!
От таких откровений Никиту прошиб пот.
— А чего, — после некоторого молчания сказал он, не поднимая глаз, — что у трезвого на уме, у пьяного на языке.
Он поднял голову и посмотрел в темные завораживающие глаза Гермионы.
— Люба ты мне! — чуть дрожащим голосом произнес он. — Я и вправду на тебе жениться хочу! Ладу беру в свидетели — никогда и никого я не встречал прекраснее!
Щеки Гермионы заалели.
— И ты мне люб! — смущаясь произнесла она. — Только разные мы! Не быть нам вместе!
— Я все сделаю для того, чтобы мы стали неразлучны! До самого Ирия дойду!
— Ты сперва отсюда выберись! — остудил друга Морозко.
— Выберемся! И даже Ящер меня теперь не остановит!
— А при чем здесь Ящер? — вдруг спросила девушка.
— Как при чем? — не понял Кожемяка. — Он же повелитель навьего царства!
— Ящер — князь Пекла и повелитель Кощных палат. В Нави правит Велес!
— Кто? — в один голос воскликнули парни.
— Велес, — повторила Гермиона. — А вы что не знали?
— Какой же я дурак! — хлопнув себя по лбу, воскликнул Морозко. — Ведь знал же!
— Нужно его найти, — решительно сказал Кожемяка, — он поможет! Не может не помочь. Как его найти?
— Чертоги Велеса за Медным лесом, — ответила девушка, — но нам, великанам туда ходить заказано!
— Проводишь нас?
— Провожу, — согласилась девушка.
— Вот здорово! — обрадовался Никита. — Только ты обо мне не забывай — я тебя отсюда все равно заберу в светлый терем! Не место тебе в этой пещере! Клянусь Велесом!
Едва друзья появились перед Ангбродой, великанша громко расхохоталась:
— А-а-а зятек-женишок проснулся! Поцелуй маменьку в щечку! Не забоишься на трезвую-то голову? — она сверкнула жуткими клыками.
— А я и не отказываюсь! — решительно крикнул Кожемяка. — По нраву мне твоя дочь, Ангброда! Отдай её мне!
— Не для того я её растила, — рявкнула в ответ великанша, — чтобы просто так отдать первому встречному-поперечному! Каков выкуп?
— Пока никакого! Но я еще вернусь! — запальчиво ответил Кожемяка.
— Вот тогда и поговорим, — проворчала великанша. — А пока откушайте на дорожку, сынки!
До Медного леса друзья добрались на удивление быстро — проголодавшаяся Ангброда, не дождавшаяся к обеду сыновей, донесла парней на своих плечах. Лес действительно казался медным, именно такого оттенка листва преобладала в этом лесу. У границы леса великанша остановилась.
— Дальше нам нельзя! — проревела она, осторожно опуская парней на землю. — Топайте дальше сами! Авось выживите! Даже жалко с вами расставаться — смешные вы, козявки! Бывайте!
Она неспешно пошла в обратную сторону. Рядом опустилась на землю большая птица, что вновь превратилась в прекрасную девушку.
— Гермиона!
— Никита!
Двое влюбленных стояли друг против друга.
— Я обязательно вернусь за тобой, — прошептал Кожемяка.
— Я знаю, — ответила девушка.
Морозко отошел в сторонку, чтобы не мешать им, и принялся внимательно разглядывать Медный лес. В основном здесь росли хвойные деревья: ели, сосны, кедры. Но их колючки были рыжими, словно засохшими.
— Наверное, в навьем царстве не бывает живой зелени, — подумалось Морозке. — Только асфоделы. Остальное такое же неживое, как и все вокруг. Мертвое — мертвым, живое — живым. Так учил Силиверст. Эх, дед-дед, хорошо, что ты в Ирие. Здесь так мрачно!
Никита наконец распрощался с Гермионой и друзья отправились на поиски потайных чертогов Велеса. Девушка стояла у границы леса и махала им вслед, по её щекам текли горькие слезы расставания. Кожемяка постоянно оглядывался назад, пока любимую не скрыли густые заросли. Никита что-то бубнил себе под нос. Морозко прислушался.
— Я все равно её отсюда заберу! Вернусь, обязательно вернусь! — как заведенный твердил Кожемяка.
— Не горюй, Никита! — Морозко обнял друга за плечи. — Вместе мы любую беду осилим! Отсюда выберемся, рог добудем и за Гермионой вернемся! Глядишь, после всего сделанного Белоян нам пособит!
— Точно! — повеселел Никита. — А ты со мной…
— С тобой, с тобой, — опередил Морозко, — мы же друзья!
— Морозко… ты… ты… — задохнулся от нахлынувших чувств Кожемяка.
— Ладно тебе, — смутился Морозко, — ты для меня тоже самое сейчас делаешь! Рог-то добывать вместе идем!
Дурное настроение Кожемяки вмиг улетучилось, он даже начал насвистывать какую-то веселую мелодию. Они незаметно углубились в самую лесную чашу. Деревья раздались вширь, их мощные ветви заслонили черное навье небо. Толстый ковер опавших рыжих иголок глушил шаги. Тишина. Не поют птицы. Здесь все словно вымерло, застыло в тягучем безмолвии. Даже ветра нет.
— Стой! — Морозко прислушался. — Мне кажется, где-то лошадь заржала!
— Да ну, — махнул рукой Кожемяка, — откуда здесь лошади?
— Ну, медведей откуда-то Ангброда таскала?
— То медведи, а то — лошади! — не сдавался Кожемяка.
Где-то недалеко вновь раздалось конское ржание.
— Слышал?
— Слышал, точно ржет, — согласился Никита. — Пойдем, поглядим?
— Пойдем. Только ты не высовывайся, — предупредил Морозко, — мало ли чего! Для начала незаметно из кустов поглядим.
Осторожно ступая, они пошли на звук конского ржания. По мере приближения становилось ясно — через лес ломится большой отряд. Стараясь остаться незамеченными, друзья хорошо осмотрели его из прикрытия. В отряде было человек двадцать — тридцать. Предводитель в потускневшем медном шлеме с большим гребнем ехал впереди отряда на белом коне. За ним следовали воины в коротких юбках и таких же позеленевших от времени шлемах. Мечи воинов также были медными.
— Фервидий, — воскликнул вдруг один из бойцов, — доколе мы будем бродить по этому проклятому варварскому лесу?
— Такова воля богов! — не оборачиваясь, ответил предводитель. — Возможно — вечность!
— Чем, чем мы прогневили их? — зароптали воины.
Но предводитель не ответил.
— Вперед! — пришпорил он жеребца. — Или мы не мужчины?
— Это же ромеи! — пораженно прошептал Кожемяка. — Откуда они здесь?
— И почему мы понимаем их? — удивился Морозко.
— А потому, — произнес дребезжащий голос за их спиной, — в этом лесу всякая тварь понимает друг друга!
Друзья испуганно обернулись. Возле них, нагруженный вязанкой сушняка, стоял, опираясь на кривую суковатую палку, сгорбленный бородатый старик.