На его протесты водитель, веселый толстячок с копной лохматых рыжих волос, заявил, что места в машине достаточно. Большие чемоданы он привяжет на крыше и закроет полиэтиленовой пленкой, чтобы их не намочило дождем, хотя по радио обещали солнечную погоду. Он надеется, что такая погода, даст Бог, сохранится все время их пребывания в Ирландии. Так разглагольствуя, он начал укладывать чемоданы на крышу.
– Я думаю, нам нужно найти машину побольше, – попытался возразить Уоринг.
– Ничего не получится. За последние Два дня у нас случилось три поломки и одна машина разбилась. Вам не удастся найти ничего лучше, а я мигом домчу вас в Килларни.
Он мог бы возмутиться и попробовать обратиться в другое агентство, но, вспомнив рассказы, которые слышал о путешествиях по Ирландии, понял, что глупо рассчитывать на машину получше. Хелен очень рассердится, а потом придет в ярость, если они задержатся. Да и к тому же по американским стандартам это не такое уж долгое путешествие. Сто пятьдесят миль? От Чикаго до Детройта побольше. И он подал чемодан водителю.
Сначала Хелен все очень даже понравилось. Маленькая потрепанная черная машина и толстый рыжий водитель послужат темой для писем. Именно рассказом о них хорошо начинать длинное описание Ирландии и ирландцев. Она села на переднее сиденье и начала без умолку болтать с водителем. На небе появились облака, но солнце еще сияло, и местность вокруг радовала глаз свежей зеленью.
Ее позабавило, как водитель, сделав крутой поворот, резко нажал на тормоза – посреди дороги спал осел. Но она притихла, когда минут через десять их машина на скорости около пятидесяти миль в час наскочила на какой-то бугорок, и все они, подпрыгнув на сиденьях, ударились головами о крышу. Водитель засмеялся и сказал, что на дороге частенько попадаются колдобины, поэтому рессоры быстро сдают, но Хелен не засмеялась в ответ.
Облако закрыло солнце, сгустились сумерки, пейзаж стал бесцветным и мрачным. Вскоре начался дождь – отдельные капли сменились настоящим ливнем. В машине сквозило, но воздух был спертым и душным. Стекло постоянно запотевало, и водитель время от времени протирал его носовым платком. Затем машина сломалась.
Им повезло, объяснил водитель, что поломка случилась еще в черте города. Уоринг огляделся. Они застряли на центральной улице. Справа от магистрали стояли несколько строений, в одном находилась ремонтная мастерская. По крайней мере, в трех из ближайших зданий были таверны. Выйдя на разведку, Уоринг с отвращением отошел от двух из них из-за страшной грязи и сильного запаха мочи. Третья выглядела более сносной. Он вернулся позвать остальных. Хелен только заглянула внутрь и в негодовании спряталась на небольшом крытом крыльце промтоварного магазина. Негромким, но действующим на нервы голосом она затянула свою обычную «песню». Все, что только можно было сделать не так, он сделал. В Корке ей следовало настоять, чтобы они взяли напрокат хорошую машину, однако она не захотела его унижать. Но чем больше она о нем заботится, тем равнодушнее, становится.
Просто удивительно, как она могла столько раз говорить одно и то же, не повторяясь. Уоринг бросил взгляд на Черри. Дочь смотрела сквозь стекло на уродливые товары, беспорядочно разложенные в витрине. «Помолчи, – приказал он себе. – Это как дождь, капли которого текли у тебя по шее, потому что крыльцо слишком маленькое: небольшое неудобство, и только».
Вскоре они снова тронулись в путь. Дорога казалась бесконечной, минуты переходили в часы. Хелен замолчала, возможно, смущенная безудержной веселостью водителя. Уоринг начал уговаривать себя, что этот кошмар скоро кончится, – они почти у цели. Он уже собирался спросить шофера, но в это время одно из колес попало в выбоину. Машина накренилась, они повалились друг на друга, сверху послышался скрежет металла. Казалось, машина разваливается на части, но это был звук падающих на дорогу чемоданов. Когда машина наконец остановилась, оказалось, что багаж разбросан по дороге. Один из больших чемоданов раскрылся, и предметы туалета Хелен лежали в грязи. А дождь, который начал было утихать, зарядил с новой силой.
Уоринг вместе с водителем отправился подбирать вещи. Хелен подождала, пока они вернутся, а потом сорвалась. Досталось обоим, но в отношении Уоринга она вообще не стеснялась в выражениях. Он снова выслушал все молча. Водитель пытался вначале что-то возразить, но она, не слушая ничего, только кричала. Он посмотрел на нее со смешанным чувством ужаса и восхищения.
Вдвоем им удалось водрузить часть багажа на крышу и заново привязать, но два чемодана пришлось положить в машину. Когда они закончили, образовавшаяся на мгновение пауза в не прерывавшемся до этого крике позволила водителю вставить несколько слов:
– Слава Богу, мы почти на месте, – сказал он. – Замок вон там внизу.
Уоринг спросил его где, и водитель показал пальцем. Справа лежала открытая местность, нещадно поливаемая дождем. Казалось, низкое темное небо давит на черную, раскисшую землю. Уоринг едва различил очертания какого-то строения. Хелен также его увидела.
– Боже, – воскликнула она. – Интересно, как тебе удалось выбрать такое место для отдыха! Черт с тобой, можешь оставаться. Черри и я уедем завтра. Мы отправимся в Марокко, как я и хотела раньше. По крайней мере, погреемся на солнце.
Она в самом деле что-то говорила о Марокко, когда они обсуждали свои планы прошлой зимой. Семья Тиулберсонов собиралась в Марокко, и Хелен решила к ним присоединиться. Уоринг не хотел испытывать неловкость и слушать, как Тиулберсоны будут выпутываться из этого, да и дальнейшая стимуляция ее арабской мании была ему совсем не по вкусу. И, конечно, сыграло свою роль желание отключиться от повседневности, посмотреть, не удастся ли им наладить отношения в каком-нибудь уединенном месте. Он завел разговор о нетронутых красотах Ирландии, и это произвело на Хелен впечатление. Тогда она сама сказала, что этот вариант подходит для Черри – так безопаснее.
Они поставили два чемодана на заднее сиденье, ему и Черри пришлось сесть на них. Их головы касались крыши. К этому времени Уоринг уже промок до нитки. Он попытался устроиться так, чтобы его рука ни в коем случае не задевала Хелен. Он видел часть ее профиля, когда машина снова тронулась. Она смотрела куда-то в сторону замка.
– Завтра, как только проснемся, сразу же уедем, – заявила Хелен. – А ты можешь делать все, что захочешь.
Когда они подъехали к дверям, Хелен была угрюма и зла. Она все время пыталась найти, к чему бы придраться, и испытывала недовольство абсолютно всем: ей не понравились занавески и мыло, комната оказалась слишком холодной, кровать – недостаточно мягкая. Но он заметил, что ее заинтересовали другие отдыхающие, среди них – молодой ирландец, Мэт О'Ханлон, адвокат из Дублина, который, как показалось Уорингу, помогал хозяйке наладить дело, а также немецкая пара по фамилии Морвиц – муж, Стефан, блондин могучего телосложения, по-видимому, отличающийся прекрасным здоровьем, который, похоже, был не старше Уоринга, но уже начал полнеть, и жена, Ханни, маленькая, все еще привлекательная темноволосая женщина. Когда они пошли спать, Хелен спросила:
– Что ты думаешь о Морвицах?
– Обычные люди.
– Довольно странная пара.
– Почему?
– Ты считаешь, что высокие, видные арийцы часто женятся на еврейках?
– А она разве еврейка?
– Конечно, это сразу, бросается в глаза.
Возможно, Хелен была права. Но значение имело лишь то, что супруги ее заинтересовали. В течение последнего часа или даже двух она ничего не сказала о завтрашнем отъезде. А она вполне могла, ничего не сказав, уехать и забрать с собой Черри. В этом случае и ему придется последовать за ними – унизительное поражение, за которым придут и другие, еще более неприятные. Он что-то сказал, чтобы поддержать разговор, а она все не умолкала, рассуждая о Морвицах, хозяйке и ирландце. У Бриджет на среднем пальце левой руки кольцо, значит, она помолвлена. Хелен начала рассуждать на эту тему и о том, что хозяйка значительно моложе, чем она ожидала, даже слишком молода, чтобы заниматься таким делом.
Она говорила спокойным и дружелюбным тоном, ругательства, которыми она осыпала Уоринга в первой половине дня, забылись, как будто это происходило лет двадцать тому назад. Постепенно в ее тон закралось нечто знакомое и для Уоринга не очень-то приятное. Он раздевался, когда Хелен, уже лежа в кровати, сказала:
– Замри на минутку. – Он вопросительно посмотрел на нее. – Дорогой, у тебя хорошая фигура. Ты следишь за собой. Не то что этот немец. – Она оперлась на локоть. – Должна отдать тебе должное, ты вообще-то здорово выглядишь для своих лет.
Приказ был ясен. Конечно, можно было отказаться и снова выслушать брань в свой адрес. К тому же она могла выполнить свое обещание и уехать завтра вместе с Черри. Машинально улыбаясь, он подошел к кровати. «Судя по твоим мыслям, ты уже старик, – сказал он себе, – даже если тебе и удается держать тело в форме».
«Мне хочется покоя, – подумал он, – и я получу его. И только во имя этого совершу этот неприятный акт». В окна стучал сильный дождь.
Через какое-то время Уоринг проснулся: ему захотелось в туалет. Обычно он держал фонарик рядом с кроватью – Хелен очень не любила, если зажигали свет, когда она спала. На этот раз он забыл о фонарике, но это не имело значения: комнату заливал лунный свет. Он нашел шлепанцы и халат и тихо вышел.
Когда он вернулся, то увидел, что жена по-прежнему спит. Лицо ее казалось по-детски беззащитным. Он подошел к окну. Их спальня находилась в задней части дома. Из окна открывался вид на парк, озеро, плоскую долину и далекие холмы. Почти прямо над, ними светила полная луна. Он не стал надевать очки, и поэтому все окружающее пространство показалось ему окутанным серебристой дымкой. Лужайка, озеро и болото потеряли свои четкие очертания, и на этом фоне выступали силуэты отдельных деревьев и кустарников, словно на китайском пейзаже. Обычно он пытался все внимательно разглядеть, но на этот раз яркие, бесформенные тени доставили ему радость. Он был один и чувствовал себя свободным. Потом им овладели воспоминания. Он вспомнят детство: не какую-то отдельную сцену, а ощущение фантастического мира вокруг. Так тянулось до девяти лет – до тех пор, пока они не выяснили причину его плохой успеваемости и не отвели к окулисту.
Он хорошо помнил тот день, когда впервые надел очки. Все сразу стало резким и некрасивым. Лица потеряли мягкость и приятную нечеткость и стали ясными и искаженными – гневом, недовольством, жестокостью… Так ли ему все казалось в детстве или на воспоминания наложила отпечаток взрослая жизнь? Ребенок был просто поражен, когда окружающий мир внезапно стал очень реальным. Но он никогда не сможет забыть острое чувство утраты. Он даже помнил, как начал корпеть над домашними заданиями, чтобы попытаться стереть из памяти прежний мир. Это был поступок взрослого человека.
Странно, но он никогда не пытался вернуться в тот мир – потерять или разбить очки. Он знал, что это невозможно: счастье приходит случайно и только благодаря недоразумению. На самом деле вся его взрослая жизнь была непрекращающейся борьбой с окулистами и их безжалостным упорством выписать ему не самые сильные очки. Если уж он вынужден смотреть на мир таким, каков он есть, он желает видеть его предельно четко, со всеми изъянами.
Что-то пошевелилось там, у обнесенного стеной парка. Какой-то зверь? Лиса? Не может быть. Кто-то поднялся. Барсуки встают на задние лапы? А они, вообщето, здесь водятся? Он напряг свои слабые глаза и попытался рассмотреть, кто это. Взрослый барсук не такой мелкий. Белка? Нет, она не может быть такой большой. Существо стало передвигаться в потоке лунного света. На что же это похоже? Что-то очень знакомое…
Уоринг с минуту понаблюдал за непонятным существом, а затем быстро пошел к столику у кровати за очками. Любопытство пересилило очарование.
Мир опять принял резкие очертания. Вначале комната – маленькое пятнышко на ковре, потушенный окурок в пепельнице, грубые черты лица Хелен, пусть даже чуть смягченные сном. А снаружи – черное и зловещее кипарисовое дерево, блики, играющие на поверхности озера, голая пустошь болота. Он посмотрел туда, где находилось существо, но ничего не увидел. Конечно, оно давно скрылось. Уоринг взглядом поискал его под дубами, у озера. Никого. Затем внезапно заметил что-то уголком глаза. Где-то, у самой башни. Он увидел существо на какое-то мгновение, прежде чем оно скрылось за гаражом. Пораженный, он не отрывал взгляда от этого места. Конечно, это чушь, галлюцинации. В их краях на протяжении столетий галлюцинациями страдали все.
Услышав шорох у себя за спиной, он понял, что вскрикнул. Хелен села и откинула волосы со лба.
– Господи, ну что там еще с тобой случилось? – спросила она.
Глава 4
Дома Стефан обычно вставал ровно в шесть тридцать по звонку маленького будильника Ханни, после чего принимал душ, брился, плотно завтракал и направлялся на машине в Мюнхен, до которого было десять километров. Он никогда не опаздывал к открытию магазина, ни разу не нарушил установленный им самим режим, хотя и ненавидел его всей душой. На отдыхе же он мог быть самим собой, лентяем, владельцем часов без стрелок. Все это он объяснил англичанке по приезду, и она его прекрасно поняла. Завтрак будет для него оставлен, а яичницу поджарят, когда он спустится, и подадут со свежеприготовленным кофе. Но на самом деле ему не пришлось этим воспользоваться: несмотря на то, что он вдоволь понежился в кровати, не торопясь помылся в ванне и специально растягивал каждую процедуру, он почувствовал голод и спустился в столовую как раз к тому времени, когда открываются двери магазинов, принадлежащих Стефану Морвицу в Мюнхене, Франкфурте и Бонне.
Но после завтрака все изменилось. Было так приятно провести день без постоянно снующих вокруг людей, покупателей и продавцов, на чьих лицах, как в зеркале, он каждый день замечал все более углубляющиеся от алчности и беспокойства морщины. Конечно, в гостинице, кроме них, остановились другие отдыхающие, и работала прислуга, но от них можно был» скрыться, отправившись на прогулку по тихой, открытой местности. Что он и сделал, наслаждаясь, несмотря на непрекращающийся дождь, этим диким краем болот и холмов. Вначале он был разочарован тем, что от дома идет только одна тропинка и первые и последние два километра придется преодолевать только по ней. Но быстро привык.
Он брел по ухабистой дороге под потоками дождя. Вокруг простирался унылый пейзаж – вроде бы все время один и тот же, но непрерывно меняющийся: пустынное болото, холмики и впадины, лужи, пятна черной грязи, пустошь, со скудной растительностью и редкими цветами. Его предупреждали: кое-где можно ходить по болоту, но все здесь обманчиво и опасно. С портной уверенностью можно ступать только по дороге, извивавшейся тонкой лентой через все болото. На ней валяйтесь много камней, а окружена она была трясиной с лужами и островками. Все вокруг удивляло его. По узенькой дорожке можно было добраться до отдаленных холмов и опять вернуться к дому.
Дальше лежала дикая, необитаемая равнина, поросшая вереском: камни, кустарники и трава, а над головой – мокрое, серое небо. Там, где камней не было, почва мягко пружинила под ногами. Трава удивляла его своим невероятно ярким изумрудным цветом. Ему очень нравилась эта местность, больше, чем Норвегия, где они отдыхали в прошлом году, больше, чем Доломитовые Альпы, Пиренеи и Абруцци.
Он выбрал север только потому, что его соотечественники в основном ездили на юг. Года два назад, в Каталонии, поднявшись на вершину холма в полной уверенности, что побудет в одиночестве, он увидел семью, загорающую на солнце: бесформенная мать, дочь-блондинка с косичками, отец и два сына. Но теперь Стефан понимал, что дело не в людях. Он почувствовал это в Норвегии: какой-то вопрос, ощущение, что он должен что-то найти. Оно оказалось еще более сильным здесь. «Древняя и девственная страна», – подумал он.